Национальное государство. Национальные государства
ДЛЯ рассмотрения указанного вопроса следует, видимо, исходить из того, что государство как политический институт призвано поддерживать внутреннюю и внешнюю стабильность сообщества, на базе которого оно возникло и развивалось. В этой связи важно уточнить понятие национального государства, поскольку разные толкования этого понятия могут определить и разную направленность государственной этнополитики.
В учебнике «Этнология», автором которого является Г.Т. Тавадов, дается довольно распространенное, хотя и глубоко ошибочное определение национального государства: «Национальное государство - это государство, образованное этносом (нацией) на базе этнической территории и воплощающее политическую независимость и самостоятельность народа». В данном случае автор, по существу, ставит знак равенства между «этносом» (этническим сообществом) и нацией, и потому получается, что есть «национальные» государства и есть такие, которые считать национальными нельзя. Между тем все современные государства являются национальными, ибо построены на основе суверенного права нации на самоопределение, а таковым правом обладают именно гражданские, а не этнические сообщества. И национальное государство есть территориальное сообщество, все члены которого независимо от их этнической принадлежности признают свою общность, солидарны с ней и подчиняются институционализированным нормам этого сообщества.
Помимо постулата о том, что есть национальное государство, для целей этнополитологического анализа необходимо определиться и с другим важным положением: какова этническая составляющая в государственном строительстве, т.е. что есть моноэтническое государство и что есть полиэтническое государство.
В мировой практике моноэтническим принято считать государство, в котором 95% населения и более составляют представители одной этнической традиции. Но таких государств в мире очень немного (Исландия, Норвегия, Португалия, Албания, Армения, Мальта, Ямайка, Йемен, Венгрия), в подавляющем большинстве стран в составе населения присутствует несколько или даже множество этнических групп. Неоднородность этнического состава населения в сочетании с религиозными и расовыми различиями ставит перед государственными институтами задачу интеграции полиэтнического общества, выработки общегосударственной идеологии и ценностей, цементирующих государственные устои.
Каждое государство решают эту задачу по-своему. В Соединенных Штатах Америки долгое время господствовала идея «плавильного котла». Таким котлом исследователям и политикам представлялось американское общество, в котором разнородные этнические и расовые компоненты образовывали сплав именуемый американской нацией.
По большому счету сходная идея была и у советских идеологов, по мнению которых в СССР из многочисленных социалистических наций через «расцвет и сближение» сложилась «новая историческая общность людей», называемая «советский народ». Этот народ был объявлен типологически новой общностью по той причине, что был свойственен интернационализм и все это называлось «многонациональностью». В мировой науке, праве и политике известны «многонациональные (или транснациональные) корпорации, известны «многонациональные вооруженные силы» и «многонациональность» (multinational) всегда означала трансгосударственные образования или связи. На самом деле в переводе на общеупотребительный язык речь шла о многоэтничности. Неслучайно в советские и в постсоветские времена понятия «национальный» и «многонациональный» переводились с русского как «этнический» или «многоэтничный». Тем самым понятию «национальный» придавалось исключительно этническое содержание. Цитата из учебника Тавадова яркое тому подтверждение. На самом же деле советский народ был не новой, а старой исторической общностью, известной со времен М.В. Ломоносова, Н.М. Карамзина и А.С. Пушкине как «народ российский» или «россияне». В XVIII в. даже русский язык назывался российским языком.
В противовес американской и советской моделям, определяющим сложную цельность населения по государству (американская нация и советский многонациональный народ), существуют модели национального государства, в которых главная роль в формировании нации придается этнической группе. Так, в современной Латвии помощник премьера по национальной безопасности официально заявляет, что «русская община не вписывается в концепцию национального латвийского государства». Попытка доминирующей этнической группы заявить о себе как о государственной нации и закрепить этот тезис в идеологии и в своем юридическом статусе приводит к формированию так называемого этнократического государства. Этнократическая идеология характерна для государств Африки, причем особенно широко она используется в период становления государств.
Под этнократическим государством следует понимать такое государство, в котором этническая группа, преобладающая численно или доминирующая политически, пользуется властью и привилегиями по отношению к другим, она отождествляет с государством исключительно себя, отказывая меньшинствам в праве на членство в нации или на самостоятельное «нациестроительство». В данном случае доминирующая этническая группа позиционирует себя с помощью государственной идеологии и государственных институтов (прямо или косвенно) как единственную «истинную», «реальную», «настоящую» нацию и требует, чтобы представители остальных этнических групп в культурном отношении равнялись на нее. Такая государственная модель называется иногда конституционным национализмом. Она имеет целью цементировать этническое большинство и отторгать или изолировать нежелательные этнические или расовые меньшинства (яркие тому примеры - режим апартеида в ЮАР, а также конституционные основы постсоветского государства).
Режим конституционного национализма может быть относительно мягким и крайне жестким. В последнем случае он полностью отказывает в правах отдельным группам населения. Так, в центральноафриканском государстве Бурунди занимающая много столетий доминирующие позиции этническая группа тутси, которую сделали своим привилегированным союзником еще немецкие колонисты до Первой мировой войны (тутси были надсмотрщиками на банановых и чайных плантациях), а затем их использовали в тех же целях бельгийцы, начала в 1972 г. репрессивные действия против хуту с целью сокращения численности последних, а по возможности и полного их физического уничтожения. В результате были убиты сотни тысяч человек. Причем условия для конфликта стали созревать задолго до его начала, ибо практика разделения общин начиналась со школы: детей хуту и тутси разделяли: одни сидели в одном углу класса, другие - в другом. До начала активного противостояния браки между хуту и тутси не были редким явлением. Первую резню в результате протестов мировой общественности удалось остановить; но этнократическая идея оказалась сильнее голоса мировой общественности, и в 1988 г. столкновения между хуту и тутси возобновились.
Но самая масштабная этническая гражданская война конца XX столетия, связанный с противостоянием хуту и тутси, имела место в соседней Руанде в 1994 г. Тогда погибло около одного миллиона человек. Это противостояние служит ярким примером африканского политического трайбализма. К тому моменту, когда власти Руанды спровоцировали резню тутси, позиции последних уже были существенно ослаблены.
В конце 1950-х гг. в ходе процесса деколонизации хуту стали активно требовать передачи власти большинству (хуту составляли 85% населения страны). В 1959 г. произошли первые столкновения между общинами. В 1962 г. впервые были проведены выборы президента Руанды, в результате которых хуту заняли ведущие политические позиции в стране. Начались масштабные притеснения тутси, что спровоцировало их на борьбу за возвращение себе утраченных позиций. Эта борьба вылилась в череду нападений на правительственные учреждения и следующие за ними массовые убийства тутси. На территории Уганды беженцами из Руанды был сформирован Руандийский патриотический фронт, который вел борьбу за реформирование государственного управления в Руанде и раздел политической власти между основными этническими общинами. В 1990 г. РПФ начал крупное наступление и приблизился к столице страны Кигали. В свою очередь центральное правительство объявило всех тутси проживающих в Руанде пособниками РПФ а хуту которые сочувствовали борьбе за права тутси - предателями Наступление на столицу с помощью Франции было отбито но в стране развернулась масштабная партизанская война Летом 1993 г. представители противоборствующих сторон в Танзании достигли договоренности о прекращении огня и о начале процесса демократических перемен в Руанде Однако президент страны Хабьяримана не торопился претворять в жизнь договоренности и ПРИСТУПИЛ к Формированию в стране отрядов народной милиции численность которых достигла 30 тысяч человек. Вооружены они были основном мачете которые затем и использовали уничтожения тутси.
Миротворческие силы ООН, размещенные в стране, информировали руководство организации о готовящейся этнической чистке, но канадскому генералу Ромео Даллеру было приказано не вмешиваться в ситуацию. 6 апреля 1994 г. самолет, на котором находились президенты Бурунди и Руанды, был сбит ракетой (по одной из версий, она была запущена радикально настроенными хуту). Гибель президента Хабьяримана стала сигналом к началу истребления тутси. При этом первыми были убиты все политики и журналисты хуту, которые призывали к диалогу. Вооруженные формирования хуту вместе с армией планомерно истребляли тутси всюду, где их заставали. В первые две недели было убито 250 тысяч человек. Радиостанции страны играли роль координаторов этнической чистки, призывая к погромам и указывая информацию о местах расположения тутси. В эфире сообщалось, что земли тутси будут отданы тем хуту, которые их уничтожат.
Миротворцы ООН в течение всего периода погромов не вмешивались в происходящее, и значительная их часть по указанию своих правительств покинула страну. С уходом бельгийских миротворцев связан один из наиболее драматических эпизодов этого конфликта. В одной из школ Кигали, которую они охраняли, пряталось две тысячи тутси, спасшихся во время погромов. После того как бельгийцы получили приказ оставить здание школы, брошенные на произвол судьбы люди были убиты руандийскими военными. В глубинке людей убивали даже в зданиях церквей, куда они приходили в поисках убежища. Названные события стали фоном, на котором разворачиваются события романа Жиля Куртманша «Воскресный день у бассейна в Кигали» и его экранной версии. Затем противостояние между хуту и тутси перекинулось уже на территорию Конго, куда переместилось огромное количество беженцев, представляющих обе этнические группы.
Пример «перевернутой этнократии представляет собой Шри-Ланка. Исторически ее заселяли сингалы, исповедующие буддизм. С приходом англичан и созданием обширных чайных плантаций на остров стали переселяться с полуострова Индостан значительные группы тамилов-индуистов, которые оседали главным образом на севере острова и работали на плантациях чая. Несмотря на то что сингалы численно преобладали, англичане оказывали предпочтение тамилам, которые поэтому занимали наиболее престижные места в колониальной администрации и бюрократическом аппарате. После обретения независимости в 1947 г. тамилы постепенно были вытеснены с ключевых позиций в государственном аппарате сингалами. Затем сингалы стали расселяться на территориях, которые прежде воспринимались исключительно как тамильские, были предприняты другие меры для укрепления позиций сингалов и наконец сингальский язык был объявлен единственным государственным языком страны, а буддизм - конституционной религией. Тамилы почувствовали себя ущемленными, и среди них усилилось движение протеста, которое переросло в 1980-х гг. в партизанскую войну под лозунгом создания независимого государства тамилов на севере Шри-Ланки. В результате огромных усилий основные очаги сопротивления тамилов удалось сломить правительственным войскам, но конфликт полностью не преодолен до сих пор. Тамилы жалуются на погромы и ущемления своих прав, сингалы видят в тамильском движении протеста открытый сепаратизм и только.
В последние годы концепция национального государства подвергается двойному давлению: с одной стороны, оно ослабевает под напором транснациональных институтов, системы международного права и процессов глобализации; с другой - государство как форма социальной организации общества испытывает пресс этнополитических движений и вынуждено противостоять вызовам политизированной этничности. Причем эти вызовы возникают там, где процессы внутригосударственной интеграции, развитие демократических институтов и гражданского общества, казалось бы, зашли настолько далеко, что исключают возможность возникновения этнополитических движений и актуализации идей этнического национализма.
Однако в современной Европе, где предпринимались усилия для развития национальных меньшинств и где принципы нерушимости государственных границ после Второй мировой войны неоднократно подтверждались лидерами государств и межгосударственными соглашениями, на исходе XX столетия поднялась третья за истекший век волна национализма. Ее нередко связывают с третьим геополитическим переделом мира, который явился следствием окончания «холодной войны», вызванной противостоянием двух общественных систем. В какой-то степени это так и есть, но этнополитические движения в Европе актуализировались до распада и ликвидации социалистического Восточного блока. К примеру, Ольстер «взорвался» в 1969 г., когда никто в мире не мог и предположить, что Советский Союз распадется Октябрьский кризис 1970 г в Квебеке где квебекскими сепаратистами были убиты видные полити¬ки, потряс Канаду. В континентальной Европе наиболее проблемный характер к 1960-м гг. приобрели этнополитические проблемы Бельгии. Более столетия эта страна развивалась при полном доминировании в политической и культурной жизни одной этнической группы - валлонов. Французский язык был единственным государственным языком страны. Франкоговоря-щие провинции были наиболее развиты в экономическом отношении, и основу финансовой буржуазии и брюссельской бюрократии составляли франкофоны. Неслучайно фламандцы во время Первой мировой войны поддержали Германию, надеясь на помощь последней в создании самостоятельного государства.
«Розыгрыш» телезрителей, организованный государственным франкоязычным каналом Бельгии в декабре 2006 г., который сообщил, что Фландрия объявила о выходе из состава Бельгийского королевства, огромным количеством граждан страны был воспринят всерьез, что свидетельствует о хрупкости отношений между общинами.
В числе кризисных регионов Европы во второй половине XX столетия оказались не только Ольстер и Бельгия, но и Страна Басков и Каталония в Испании, Валь д"Аоста и Южный Тироль, Ломбардия в Италии, Корсика и Бретань - во Франции. Сегодня на грани распада оказалась даже не Бельгия, а Великобритания, ибо шотландский национализм усиливается и сторонники независимой Шотландии близки к тому, чтобы стать политически доминирующей силой в шотландском парламенте, а сам референдум о независимости может состояться в ближайшие годы. Во многих странах Европы ныне популярны сепаратистские движения. Все они имеют «этническое» обоснование, их вдохновители исходят из противопоставления своих этнических групп остальному населению. В силу своей природы этничность концентрируется в основном в сфере культуры и не предполагает наличия политической программы или концепции. Но при определенных условиях она может выполнять политическую функцию.
Государство и нация
Вам, наверное, приходилось по разным поводам заполнять анкеты, в которых вас просили дать о себе некоторую информацию. Более чем вероятно, что самая первая графа каждой анкеты содержала требование написать свое имя. Речь шла о вашем личном имени (фамилии, которую вы разделяете с другими членами вашей семьи, и других именах, которые даны только вам, чтобы отличить вас от других родственников). Именно это имя должно было отличать вас от остальных заполнителей анкеты, указывать только на вас как на индивида, на уникальную, неповторимую личность, не похожую ни на кого другого. Как только была установлена ваша уникальная идентичность, следовали другие вопросы, цель которых заключалась в том, чтобы, напротив, установить те свойства, которые вы разделяете с другими, т.е. локализовать вас в рамках определенных более широких категорий. Кто бы ни составлял эти анкеты, он, судя по всему, рассчитывал, узнав о вашей принадлежности к некоторым категориям - по полу, возрасту, образованию, профессии, месту жительства, получить информацию относительно таких качеств вашей личности, которые, возможно, имеют определенное значение для предположений о вашем нынешнем состоянии или будущем поведении. Авторы анкеты, конечно, были в основном озабочены той частью вашего поведения, которая соотносится или может соотноситься с целями организации, выпускающей анкету и использующей ваши ответы (например, если это была форма для получения кредитной карты или банковской ссуды, то собиравшаяся информация должна была бы позволить банковскому служащему оценить вашу кредитоспособность и риск, который сопряжен с предоставлением вам ссуды).
Многие анкеты содержат вопрос о вашей национальной принадлежности. Вы можете ответить на него “британец”, но можете написать и “англичанин” (“валлиец”, “шотландец”, “еврей” или “грек”). Получается так, что оба ответа правильны, если вопрос касается национальной принадлежности. Но эти ответы относятся к разным вещам. Отвечая “британец”, вы указываете, что являетесь “британским подданным”, т.е. гражданином государства, называемого Великобританией или Соединенным Королевством. Отвечая “англичанин”, вы сообщаете тот факт, что принадлежите к английской нации. Вопрос о национальности делает возможными и приемлемыми оба ответа; это показывает, что на практике оба варианта обозначения нации не различаются достаточно четко и имеют тенденцию к взаимоналожению, а вследствие этого и к тому, что их могут путать. И все же если вы, отвечая на вопрос о национальной принадлежности, пишете “британец”, то тем самым вы сообщаете о совершенно ином аспекте вашей идентичности, чем в том случае, если вы пишете “англичанин”. Можно спутать государство и нацию, но это совершенно разные вещи, и принадлежность к ним включает вас в разного рода отношения.
Начнем с того, что нет государства без особой территории, удерживаемой воедино некоторым силовым центром. Всякий, постоянно проживающий в той области, на которую распространяется авторитет государства, принадлежит к государству. В данном случае принадлежность к государству имеет значение прежде всего законосообразности. “Власть государства” означает способность провозглашать и вводить в действие “закон страны”, т.е. правила, которые должны соблюдаться всеми подданными этой власти (если только само государство не освободит их от этого повиновения) и теми, кто хотя бы чисто физически окажется на территории этого государства. Если законы не соблюдаются, то виновные могут понести наказание. Их принудят повиноваться, хотят они того или нет. По существу государство притязает на исключительное право принуждать с применением физической силы (использовать оружие для защиты закона, лишать свободы
посредством заключения в тюрьму нарушителей закона и в крайнем случае убивать <преступника>, если перспектива исправить его ничтожна или нарушение закона признано настолько тяжким, что его нельзя простить или покарать каким-либо менее суровым, нежели смерть, наказанием; если умерщвление совершается по приказу государства (и только тогда), оно может быть разрешено и рассматривается не как убийство, а как наказание, которое само не наказуемо).
Другая сторона государственной монополии на физическое принуждение заключается в том, что любое использование силы, не уполномоченное государством или совершенное кем-либо иным, кроме уполномоченных агентов государства, осуждается как акт насилия (т.е. как “преступление” в отличие от инициированного государством “приведения закона в действие”) и, следовательно, влечет за собой уголовное преследование и наказание.
Законы, провозглашаемые и защищаемые государством, определяют обязанности и права подданных государства. Наиболее важной обязанностью является уплата налогов, т.е. отдача части своего дохода государству, которое забирает ее и использует по своему усмотрению. Права могут быть личными (например, защита своей жизни и собственности, если только это не определено иначе решением уполномоченных государственных органов, или право на собственные мнения и верования),политическими (воздействие на состав и политику государственных органов, например, посредством участия в выборах корпуса представителей, которые затем становятся управителями или администраторами государственных институтов) илисоциальными (гарантии со стороны государства элементарного прожиточного минимума и удовлетворения основных потребностей, которых либо принципиально нельзя достичь в одиночку, либо - усилиями лишь конкретного индивида). Именно сочетание таких прав и обязанностей делает индивида подданным государства. Первое, известное нам о том, что такое быть подданным государства, заключается в следующем: сколь бы неприятным оно ни было для нас, мы должны платить подоходный налог, налог на добавленную стоимость или подушный налог; но со своей стороны мы можем подавать жалобы властям и просить их помощи, когда наносится ущерб нашему телу или имуществу, и требовать возмещения этого ущерба; мы полагаем, что следует винить государственные органы (правительство, парламент, полицию и т.п.) тогда, когда под угрозой какая-либо из наших постоянных потребностей (если загрязняются воздух и вода, отсутствует или недостаточен доступ к здравоохранению или образованию и т.п.).
Тот факт, что подданство государству является сочетанием прав и обязанностей, заставляет нас чувствовать себя одновременно и защищенными, и угнетенными. Мы наслаждаемся относительным спокойствием жизни, которым, как мы знаем, мы обязаны некой наводящей страх силе, которая всегда начеку, готовая выступить против нарушения закона. Мы нисколько не задумываемся над альтернативой. Поскольку государство является единственно законным судьей, отделяющим разрешаемое от неразрешимого, и поскольку введение в действие закона государственными органами есть единственный метод сохранения и упрочения такого разделения, постольку мы полагаем, что если государство уберет свою карающую десницу, то вместо нее воцарится повсеместное насилие и вступит в действие “закон джунглей”. Мы полагаем, что обязаны своей безопасностью и душевным покоем государственной власти и что без нее не было бы ни безопасности, ни душевного покоя. Однако во множестве случаев мы сопротивляемся назойливому вмешательству государства в нашу частную жизнь. Нередко нам кажется, что государство навязывает нам слишком много правил, чересчур придирчивых к нашим удобствам; мы чувствуем, что они ограничивают нашу свободу. Если охранительная забота гocyдарства позволяет нам что-либо делать, планировать свои действия в
уверенности, что планы можно будет беспрепятственно выполнить, то подавляющая функция государства ощущается как лишение возможностей; из-за нее многие планы выглядят нереальными. Таким образом, нам внутренне присуще неоднозначное восприятие государства. Может получиться так, что оно нам и нравится и не нравится одновременно.
А уж то, как эти два чувства уравновешиваются и какое из них преобладает, зависит от обстоятельств. Если я богат и деньги для меня не проблема, то меня прельстила бы перспектива дать своим детям лучшее образование, чем то, которое получает средний гражданин, и поэтому я, наверное, не приветствовал бы тот факт, что государство управляет школами и решает, какие дети (в зависимости от их места проживания) какие школы должны посещать. Если же мой доход более чем скромный, чтобы купить исключительное образование, то я буду склонен приветствовать монополию государства на образование так же, как и на защиту. Поэтому я, вероятно, буду возражать против призывов богатых людей ослабить контроль государства над школами. Я могу предположить, что как только дети богатых и влиятельных людей перейдут в частные школы, так государственное образование, предназначенное теперь только для бедных детей, будет хуже обеспечиваться, чем раньше, и тем самым утратит свои возможности.
Если бы я управлял фабрикой, то я бы, наверное, был доволен тем, что государство сурово ограничивает права моих работников на забастовки Я счел бы это ограничение проявлением созидающей функции государства, а не подавляющей. Коль скоро такое ограничение касается меня непосредственно, оно увеличивает мою свободу, позволяя мне принимать непопулярные среди моих рабочих меры, делать шаги, на которые рабочие наверняка ответили бы прекращением работы, если бы им это было позволено Я рассматриваю ограничение права на забастовки как средство, поддерживающее порядок и делающее окружающий меня мир более предсказуемым и доступным контролю; в таком “улучшенном” мире моя свобода маневра увеличивается. И наоборот, если бы я был рабочим этой же фабрики, то ограничение забастовок представлялось бы мне актом подавления моей свободы. Наиболее эффективное средство сопротивления хозяевам теперь мне было бы недоступно. Поскольку мои работодатели вполне осознавали бы эту мою ущербность, постольку они не рассматривали бы возможность возмездия с моей стороны как фактор, ограничивающий их свободу при разработке новых планов: я утратил бы большую часть своей способности торговаться с ними. Я не знал бы, сколько неприятных и губительных для меня решений со стороны работодателей может ожидать меня. В конце концов, мой мир стал бы менее предсказуемым, а я сам пал бы жертвой прихоти других людей. Я менее, чем когда-либо, ощущал бы, что контролирую положение вещей. Другими словами, то действие государства, которое мои работодатели воспринимают какпредоставление возможностей, я считаю главным образомподавлением моих возможностей.
Итак, мы видим, что в зависимости от ситуации и от смысла вопроса некоторые люди могут переживать как увеличение своей свободы такие действия государства, которые другими переживаются как стеснение свободы, и, наоборот, чувствовать себя подавленными действиями, воспринимаемыми другими как расширение их возможностей выбора. Однако в целом все заинтересованы в изменении соотношения этих двух функций государства. Все предпочли бы максимально расширить предоставляемые им возможности и сократить до минимума необходимое подавление свобод. Понимание того, что является предоставлением возможностей, а что - подавлением, различно, но желание контролировать или по крайней мере влиять на соотношение этих двух функций одинаково. Чем большая часть нашей жизни зависит от действий государства, тем шире распространено и сильнее это желание.
Желая изменить соотношение между функциями предоставления возможностей и подавления, подданные государства требуют для себя все большего влияния на государственные дела и на законы, провозглашаемые и применяемые государством; они требуют реализации в жизни их гражданских прав. Быть гражданином - значит быть не только подданным (носителем прав и обязанностей, каковые определены государством), но и иметь право голоса в определении государственной политики (т.е. в определении этих прав и обязанностей). Другими словами, быть гражданином - значит иметь возможность влиять на деятельность государства и тем самым участвовать в определении и управлении теми “законом и порядком”, которые призвано охранять государство. Чтобы оказывать такое влияние на практике, граждане должны пользоваться определенной автономией, быть не зависимыми от государственного регулирования. Должны существовать пределы государственного вмешательства в действия индивида и его способность действовать. Здесь мы опять сталкиваемся с противоположностью таких функций государства, как предоставление возможностей и подавление. Однако на этот раз данные функции относятся к общей способности влиять на государственную политику и противостоять излишним амбициям государства, как только они возникают. Институт гражданства требует, чтобы государство само было ограничено в его способности ограничивать; чтобы государство ничего не предпринимало для сдерживания способности граждан контролировать, оценивать и влиять на его политику; и чтобы, напротив, государство было обязано оказывать содействие такому контролю и делать его эффективным. Например, гражданскими правами нельзя воспользоваться полностью, если деятельность государства окружена секретностью, если “простым людям” невозможно узнать о намерениях и деяниях своих правителей, если эти люди не имеют доступа к фактам, позволяющим им судить о реальных последствиях действий государства.
Отношения между государством и его подданными зачастую бывают напряженными, поскольку подданные вынуждены бороться за приобретение гражданских прав или за сохранение своего гражданского статуса, которому угрожают растущие амбиции государства. Главное препятствие, с которым они сталкиваются в этой борьбе, можно назвать “комплексом опеки” и “терапевтическим отношением государства”. Первый означает тенденцию обращаться с подданными как с несовершеннолетними, неспособными определить, что для них является благом и действительно служит их интересам, и тем самым неправильно понимающими действия государства и принимающими абсолютно неверные решения, которые государство должно исправлять и отлаживать, если не может пресечь их в корне. Второе относится к склонности государственных властей обращаться с подданными так, как врач обращается со своими пациентами, т.е. как с индивидами, обремененными проблемами, которые они не в силах решить сами, без руководства и присмотра экспертов, “внутренними” проблемами тела и души, требующими указаний и присмотра, чтобы пациенты воздействовали на свое тело согласно предписаниям врача.
С точки зрения государства подданные являются прежде всего объектами государственного управления. Их поведение рассматривается как то, что должно строго ограничиваться правами и обязанностями, определенными государством; если государство отрицает такое ограничение, то подданные начинают определять свои действия сами, зачастую к несчастью своих сотоварищей и своему собственному, поскольку преследуют эгоистические цели, делая совместную жизнь неудобной или вообще невозможной. Поведение подданных, как кажется, постоянно нуждается в указаниях и предписаниях. Государство, подобно врачу, призвано поддерживать здоровье подданных и защищать их от болезней. Если же подданные ведут себя не должным образом, то это всегда означает, что (как и в случае с болезнью) что-то не
так с самим субъектом. Необходимо раскрыть внутренние, личные причины недуга с тем, чтобы надсмотрщик (государство как врач) мог бы предпринять шаги, ведущие к исцелению. Аналогично отношениям врача и пациента, отношения государства и его подданных асимметричны. Даже если пациенты могут выбирать врачей, то как только врач выбран, пациенту остается лишь слушать и повиноваться. Теперь врач говорит, что делать пациенту, ожидая от него подчинения, а не рассуждений. В конце концов, пациент не знает причин болезни и путей ее излечения или ему недостает силы воли для того, чтобы действовать в соответствии со своими знаниями (в целом врачи, прикрываясь специальными знаниями, следят за тем, чтобы это невежество пациентов и вытекающая из него их зависимость сохранялись). Требуя подчинения и безоговорочного повиновения, врач объясняет, что делает это для блага самого пациента. Государство оправдывает свои притязания на неукоснительное исполнение своих указаний тем же способом. Его власть - это пастырская власть: она применяется “во благо” подданных, нуждающихся в защите против их же собственных дурных наклонностей.
существенных на первый план выдвигаются другие характеристики, а не место обитания. Раса, национальность, религия, язык могут выступать как более важные характеристики человека, гораздо более весомые для человеческой жизни в целом, нежели совместное проживание. Их право на автономию, на отдельное правление является насущным и направлено против принуждения к единообразию со стороны унитарной территориальной власти.
Даже при самых благоприятных обстоятельствах всегда есть пусть незначительная, но напряженность и недоверие между государством и его подданными. Чтобы обеспечить дисциплину своих подопечных в таких условиях, государство, как и любая власть, добиваясь и требуя дисциплины для упорядочения поведения своих подданных, нуждается в легитимации: ему нужно убедить своих подданных в существовании весьма веских оснований для того, чтобы они подчинялись приказаниям государства, даже если не имеют доступа ко всей его информации; они должны подчиняться его приказаниям просто потому, что они - приказания государства. Основное предназначение легитимации - обеспечить веру подданных в то, что все, исходящее от государства и несущее на себе печать соответствующих властей, заслуживает подчинения, и постоянно поддерживать убеждение в том, что подчинитьсядолжно. Человек должен следовать закону, даже если он не уверен в его разумности, даже если ему не нравится то, что закон требует делать. Человек должен следовать закону просто потому, что он поддерживается легитимной властью, поскольку, как сказано, это “закон страны”.
Цель легитимации - создание безоговорочной приверженности государству, которая наилучшим образом обеспечивается, если основывается на чувстве “это моя родина - плохая или хорошая, но моя”. А если это моя родина, то я только выиграю от ее богатства и могущества. Поскольку ее богатство и могущество зависят от всеобщего согласия и сотрудничества, от сохранности порядка и мирного сосуществования всех жителей, постольку я должен думать, что этот наш общий дом будет сильнее, если мы все станем действовать согласованно ради того, что служит нашему общему благу. Наши действия должны руководствоваться патриотизмом - любовью к родине, желанием укреплять ее и делать все, чтобы она была сильной и процветающей. Постоянным долгом патриота является дисциплина; на самом деле подчинение государству служит самым ярким признаком патриотизма. Любое сомнение в государственном законе взращивает несогласие, и уже поэтому (независимо от сути дела) оно “непатриотично”. Легитимация стремится к поддержанию подчинения посредством рациональных доводов и подсчетов: для всех будет лучше, если все и каждый будут подчиняться. Консенсус и дисциплина делают всех нас богаче. В конце концов, каждому согласованные действия более выгодны, чем раскол, даже если согласие требует от меня подчинения политике, которую я не одобряю.
Однако все подсчеты предполагают и противоположные доводы. Если патриотическое подчинение требуется во имя разума, то вполне можно попробовать подвергнуть эти доводы проверке разума. Можно подсчитать цену подчинения нетерпимой политике по сравнению с выгодой, которую может принести активное противодействие ей. Можно обнаружить или убедить себя в том, что в конечном счете сопротивление менее накладно и требует меньших затрат, нежели подчинение, и что оно покрывает издержки отказа от согласия. Попытки легитимировать потребность в подчинении ссылками на выгоды, приносимые единством, вряд ли когда-либо были вполне последовательны. Именно потому, что легитимация представляет себя как продукт рационального подсчета, и до тех пор, пока она себя так представляет, она уязвима и сомнительна, постоянно нуждается в закреплении и защите.
С другой стороны, приверженность нации свободна от внутренних противоречий, отягощающих дисциплину в отношении государства. Национализм, призывающий к безоговорочной преданности нации и ее благополучию, не нуждается в ссылках на разум и расчет. Он может позволить себе и не обещать выгод или благ за верную службу делу нации. Он взывает к повиновению как к ценности самой по себе и ради самой себя. Принадлежность к нации понимается как судьба, которая сильнее любого человека, как свойство, которое нельзя принимать или устранять по собственной воле. Национализм предполагает, что есть нация, которая дает индивиду его тождественность (идентичность). В отличие от государства нация не является ассоциацией, в которую вступают для того, чтобы способствовать реализации общих интересов. Напротив, именно единство нации, ее общая судьба предшествуют любым соображениям интереса и действительно придают этому интересу значение и вес.
Государство, которое может полностью идентифицировать себя с нацией (что, разумеется, не относится к многонациональной Великобритании), т.е. национальное государство, может использовать потенциал национализма вместо попыток с меньшей надежностью легитимировать себя, ссылаясь на подсчеты выгоды. Национальное государство требует подчинения на том основании, что оно выступает от имени нации, и поэтому дисциплина по отношению к государству, как и подчинение общей национальной судьбе, являются ценностью, которая не служит никакой иной цели, являясь целью себя самой. Неповиновение государству - наказуемое преступление - теперь становится чем-то еще более худшим, нежели нарушение закона: оно превращается в предательство дела нации - в гнусный, безнравственный поступок, лишающий совершивших его достоинства и вытесняющий их из человеческого сообщества. Вероятно, благодаря соображениям легитимации и сохранения единообразия поведения и существует вообще некое взаимное притяжение между государством и нацией. Государство стремится присвоить авторитет нации для укрепления собственных требований дисциплины, а нация стремится оформиться в государство, чтобы завладеть силовым потенциалом государства для поддержки своих притязаний на преданность. И все же не все государства являются национальными, не все нации имеют свои государства.
Что такое нация? Это необычайно трудный вопрос, на который нет ответа, удовлетворяющего всех. Нация не является такой же “реальностью”, как государство. Государство - это “реальность” в том смысле, что оно имеет четко очерченные границы как на карте, так и на поверхности земли. Границы охраняются вооруженными силами, поэтому случайное пересечение границы между государствами, въезд и выезд наталкиваются на вполне реальное, ощутимое сопротивление, которое позволяет государству чувствовать себя “реальным”. В пределах государства существует совокупность обязывающих законов, которые, опять же, “реальны” в том смысле, что пренебрежение ими, как если бы они не существовали, может “обернуться боком” тому, кто их игнорирует. И наконец, существуют вполне определенная территория и четко определенная верховная власть, делающие государство “реальным” и ясно определенным как жестокая и упрямая вещь, которую никак нельзя игнорировать. Однако этого нельзя сказать о нации. Нация от начала и до конца - воображаемое сообщество; она существует как нечто единое до тех пор, пока ее члены духовно и эмоционально “идентифицируют себя” с коллективным образованием, большинство других членов которого они никогда лично не узнают. Нация становится духовной, ментальной реальностью, поскольку она как таковая воображается. В самом деле, нации обычно занимают некоторую протяженную территорию, которой, как они вполне достоверно утверждают, они придают особую окраску и характер. Но очень редко эта национальная окраска придает территории единообразие, сравнимое с тем, которое
навязывается единством “закона страны”, устанавливаемого государством. Вряд ли нации могут претендовать на монополию проживания на данной территории. Практически на любой территории живут бок о бок люди, идентифицирующие себя с различными нациями, к преданности которых взывают разного рода национализмы. На многих территориях ни одна нация не может признать себя большинством, но может считаться достаточно господствующей, чтобы определять “национальный характер” страны.
Верно также и то, что нации различаются и объединяются по признаку языка. Но то, что принято называть общим языком и различными диалектами, в большинстве случаев является результатом националистического (и зачастую оспариваемого) решения. Как правило, местные диалекты настолько специфичны по своему словарному запасу, синтаксису и идиоматике, что едва ли могут служить средством взаимопонимания для всех жителей территории, их специфическая идентичность отрицается или активно подавляется; им отказывают в праве быть самостоятельными языками из опасения нарушить национальное единство. И напротив, даже сравнительно незначительные различия в диалектах могут быть преувеличены до такой степени, что диалект возводится в ранг отдельного языка и в ранг специфической особенности отдельной нации (например, различия между норвежским и шведским языками, голландским и фламандским, украинским и русским вряд ли более существенны, чем различия между многими “внутренними” диалектами, которые представляются (если вообще признаются) как разновидности одного национального языка). Кроме того, некоторые группы людей могут признавать и использовать общий язык, но считать себя разными нациями (англоязычные валлийцы или шотландцы, многочисленные англоговорящие в странах бывшего Британского содружества, австрийцы, швейцарцы и сами немцы, говорящие на немецком языке). Или, как, скажем, швейцарцы, они могут затушевывать очевидные различия употребляемых ими языков
Территория и язык являются недостаточными факторами для того, чтобы признать нацию как “реальность” по одной, но существенной причине: в них можно, так сказать, передвигаться туда и обратно. В принципе можно сменить национальную принадлежность; можно обосноваться среди людей той нации, к которой не принадлежишь; можно овладеть языком другой нации. Если территория поселения (напомним, что эта территория не имеет охраняемых границ) и участие в языковом сообществе (напомним, что человек не обязан пользоваться только определенным национальным языком лишь потому, что другие языки не признаются власть предержащими) были бы единственными определяющими чертами нации, то нация оказалась бы слишком “расплывчатой” и “неопределенной”, чтобы претендовать на абсолютную, безоговорочную и исключительную преданность, какой требуют все формы национализма.
Это требование более всего достижимо, если нация трактуется как судьба, а не каквыбор, как “факт”, настолько глубоко и скрупулезно обоснованный в прошлом, что человеку не под силу изменить его в настоящем; как “реальность”, которую можно поправить лишь на страх и риск самого исправляющего. Национализм в целом стремится именно к этому. Его главным инструментом являетсямиф о происхождении нации, который толкует о том, что даже если изначально нация и была созданием культуры, то в ходе истории она стала воистину “естественным” феноменом, запредельным для человеческого контроля. Нынешние представители нации, как утверждается в мифе, связаны воедино общим историческим прошлым. Дух нации - их общее и исключительное достояние. Он объединяет их и в то же время отделяет от всех остальных наций, от всех людей, которые стремятся вступить в их сообщество, не имея права или способности влиться в этот национальный дух, который наследуется коллективно, а не приобретается частным образом.
Поддерживаемая мифом претензия на “естественность” наций, на “предопределенность” и наследуемость национальной принадлежности не может служить источником противоречий в национализме. С одной стороны, утверждается, что нация - это приговор истории, и ее реальность столь же объективна и ощутима, как и реальность любого природного явления. Однако, с другой стороны, нация - сомнительное образование: ее единство и солидарность все время находятся под угрозой, поскольку другие нации пытаются переманивать к себе ее представителей, а также внедрять своих в ее ряды. Нация должна защищать свое существование; сколь бы естественной она ни была, ей трудно выжить, не будучи бдительной и не прилагая для этого усилий. Поэтому национализм обычно требует власти, т.е. права использовать насилие, с тем чтобы обеспечить сохранность и преемственность нации. Лучше всего для этой цели подходит государственная власть. Власть государства, как мы видели, означает монополию на орудия насилия; только государственная власть способна навязать единые правила поведения, принять и обнародовать законы, которым все должны повиноваться. Таким образом, как государству нужен национализм для своей легитимации, так и национализму требуется государство для большей жизнеспособности. Национальное государство является продуктом этой взаимной потребности.
Как только удается отождествить государство с нацией (представив его как орган самоуправления нации), так шансы национализма на успех резко возрастают. Национализму уже больше не надо полагаться лишь на убедительность и последовательность своих аргументов, на желание своих представителей принять их. Теперь в его распоряжении имеется другое, гораздо более действенное средство. Государственная власть означает возможность принудить к исключительному использованию национального языка в государственных учреждениях, судах и представительных органах. Кроме того, она означает возможность мобилизации общественных ресурсов для повышения конкурентоспособности избранной национальной культуры вообще и национальной литературы и искусства в частности. Наконец, она означает контроль над образованием, которое становится одновременно и свободным, и обязательным, так что никто не может быть исключен и не может избежать его влияния. Всеобщее образование позволяет всем проживающим на территории государства усвоить ценности господствующей в государстве нации: сделать их патриотами “от рождения” и таким образом утвердить на практике то, что провозглашалось в теории, а именно - “естественность” национальности.
Совокупное воздействие образования, вездесущего жесткого культурного давления и предписываемых государством правил поведения сопутствует формированию образа жизни, ассоциируемого с “национальной принадлежностью”. Эта духовная связь иногда проявляется в осознанном и четко выраженном этноцентризме - убеждении, что моя собственная нация и все относящееся к ней правильно, нравственно одобряемо и прекрасно, своя нация представляется намного выше любой другой, и тому, что хорошо для своей нации, должно отдавать предпочтение перед интересами кого бы то ни было другого. Даже если такая явно этноцентричная, групповая философия особенно и не превозносится, то все же факт остается фактом: вырастая в специфическом, культурно сформированном окружении, люди склонны там и только там чувствовать себя как дома, в безопасности. Условия, в чем-то не соответствующие привычным, обесценивают приобретенные навыки и тем самым вызывают чувство неловкости, смутной озлобленности и даже враждебности, направленной на “чужаков”, якобы виновных в этом замешательстве. Манеры чужаков расцениваются как свидетельство их отсталости или высокомерия, а сами чужаки воспринимаются как незваные гости. Хочется отделить их или убрать совсем.
Национализм вдохновляет, инициирует склонность к культурным крестовым походам с намерением изменить образ жизни чужаков, обратить их в свою веру, заставить их подчиниться культурному авторитету господствующей нации. Цель таких крестовых походов - ассимиляция. (Первоначально понятие “ассимиляция” было заимствовано из биологии; для того чтобы прокормить себя, живые организмы ассимилируют элементы окружающей среды, т.е. преобразуют “инородные” вещества в клетки и ткани своих собственных организмов. Тем самым они делают их “схожими” (ассимилированными) с собой; то, что раньше было отличным, становится подобным.) Несомненно, все разновидности национализма подразумевают ассимиляцию, поскольку нация, “естественное единство” которой декларирует национализм, первоначально должна быть образована посредством объединения зачастую безразличного и разнородного населения вокруг мифа и символов национального отличия. Попытки ассимиляции становятся наиболее очевидными, в них наиболее полно проявляются внутренние противоречия тогда, когда торжествующий национализм, достигший государственного господства над определенной территорией, обнаруживает среди обитателей этой территории какиенибудь “чужеродные” группы. Обычно эти группы либо сами заявляют о своем национальном отличии, либо воспринимаются как отличные и национально чуждые тем населением, которое уже испытало на себе воздействие культурной унификации. В таких случаях ассимиляция часто представляется как миссия обращения, во многом сходная с обращением язычников в истинную веру.
Как это ни парадоксально, но попытки обращения имеют тенденцию к вялости, нерешительности, словно опасаются чрезмерного успеха. Они несут на себе печать внутреннего противоречия, постоянно присутствующего в националистическом мировоззрении. С одной стороны, национализм провозглашает превосходство своей нации, национальной культуры, национального характера. Поэтому считается, что привлекательность нации для окружающих ее народов - это что-то само собой разумеющееся; в самом деле, желание и попытки других присоединиться к славе нации являются свидетельством и еще одним подтверждением провозглашенного превосходства нации. Более того, в случае национального государства это еще и мобилизует общественную поддержку государственной власти и подрывает все другие источники власти, противящиеся навязываемому государством единообразию. С другой стороны, приток в нацию иностранных элементов, особенно когда он облегчается политикой “распростертых объятий”, гостеприимством принимающей нации, вызывает сомнение в “естественности” национальной принадлежности и тем самым подтачивает сами основы национального единства. Предполагается, что люди могут менять место пребывания по своей воле. Вчерашние “они” на глазах превращаются в “нас”. Это выглядит так, будто национальность - всего лишь дело выбора, результат принятого решения, которое, как и все решения, можно в принципе заменить и даже отменить вовсе. Ассимиляция, если она действенна, четко выявляет сомнительный, произвольный характер нации и национальной принадлежности, т.е. именно то, что национализм пытается скрыть.
Тем самым ассимиляция взращивает озлобленность против тех самых людей, которых культурное завоевание стремилось привлечь и обратить в свою веру. Теперь уже они представляются угрозой порядку и безопасности: они совершили то, что, согласно теории, не должно было бы быть возможным; своими (человеческими) усилиями они добились того, что считалось за пределами человеческой власти и контроля. Они показали, что якобы естественная граница на самом деле является искусственной и, хуже того, пересекаемой. Поэтому-то и трудно согласиться с тем, что их ассимиляция, провозглашенная в качестве цели националистической политики, действительно была успешной и полной. В глазах наиболее
государство, образованное на исторически сложившейся этнической территории той или иной нации (этноса) и воплощающее ее суверенитет.
Исторически Г.н. складывались обычно там, где начало формирования нации (этноса) совпадало по времени с образованием государства, в связи с чем государственные границы чаще всего в основном совпадали с этническими (напр., в Западной Европе и Латинской Америке). Создание Г.н. - одна из важнейших тенденций общественного развития, особенно на ранних стадиях национальных движений. Национальное в государственности находит свое выражение в ее построении по национально-территориальному принципу; функционировании государственных органов и ведении делопроизводства на соответствующем государственном языке; в широком представительстве в органах Г.н. той национальности, которая дала ему имя и является «титульной»; в отражении национальных особенностей в законодательстве и т.д.
Понятие «Г.н.» в этническом плане используется в двояком смысле. Во-первых, для обозначения государств с почти однородным национальным (этническим) составом населения (Япония, Северная и Южная Корея, ФРГ, Италия, Португалия, Бангладеш, Дания, Бразилия, Польша, Исландия, Венгрия, многие арабские страны, особенно на Аравийском полуострове). И, во-вторых, при характеристике государства, имеющего в настоящее время более или менее заметную часть инонационального населения, но исторически образованного на территории расселения одной нации, одного этноса в результате его самоопределения и потому носящего его имя (Болгария, Швеция, Финляндия, Турция, Сирия, Австралия, Новая Зеландия и др.).
Отличное определение
ГОСУДАРСТВО НАЦИОНАЛЬНОЕ
один из важнейших принципов организации современной государственности, возникший в результате распада традиционных социальных связей и резкого повышения мобильности населения в процессе развития товарно-капиталистических отношений. Национальное государство как политико-правовая реальность возникает из необходимости уточнения традиционного статуса подданных государства, к которым теперь, в отличие от иностранцев, применяются более строгие критерии политической лояльности, а также определенные законом гражданские права и обязанности. Одной из важнейших функций национального государства стало регулирование миграции населения. Принцип государства-нации определяется прежде всего системой международных отношений и не является одной лишь реализацией стремления национальных движений к созданию собственной государственности. В этом состоит смысл международного признания новых государств или, напротив, непризнания сепаратизма и мятежных территорий; этим же объясняется и жесткая политика богатых стран в отношении нищих мигрантов.
Реальным субъектом национального государства может выступать два рода наций: этнического и гражданского происхождения. Первый вид нации создается этничностью, дающей такие объективные критерии национальной принадлежности, как общее происхождение, общий язык, общая религия, общая историческая память, общая культурная идентичность. Соответственно, национальное государство с единой этнической основой стремится отождествить свои политические границы с этнокультурными. Такого рода национальные государства характерны, к примеру, для Центральной и Восточной Европы (Венгрия, Чехия, Польша и др.). Нация гражданского происхождения в качестве отправной точки имеет неэтническую (и в этом смысле космополитическую) идеологию (мифологию). В роли таковой могут выступать: идея народного суверенитета, "права человека", коммунистическое мировоззрение и т.д. В любом случае нация гражданского происхождения делает акцент на неприродных аспектах национальной общности, хотя она тоже предполагает наличие таких естественных объединяющих моментов, как общий (государственный) язык, общие культурно-исторические традиции и т.п. Классическими государствами, образованными на основе наций гражданского происхождения, были Франция и США. В 20 веке возник такой вид наций гражданского происхождения как "социалистические нации", многие из которых были составлены из нескольких этнических общностей (СССР, Чехословакия, Югославия и др.). Хотя население многих национальных государств гражданского происхождения полиэтнично, это само по себе не означает его меньшую сплоченность по сравнению с населением национальных государств моноэтнического происхождения. Однако, как показывает исторический опыт (в особенности, распад "социалистических наций"), политика больших этнических групп создает потенциальную или актуальную угрозу для существования гражданских наций.
В результате процессов модернизации и глобализации указанное выше различие наций-государств становится все более и более относительным. С одной стороны, ни одно из современных этнонациональных государств не является вполне моноэтническим, а существующие или появляющиеся в нем этнические меньшинства не спешат ассимилироваться в господствующей (титульной) этничности (нации). С другой стороны, ни одно национальное государство гражданского происхождения никогда не было вполне "плавильным котлом" для этнических характеристик населявших его граждан. Последние, выражая полную лояльность к национальному государству и развивая сообразную ему культурную идентичность, вместе с тем могут сохранять важные признаки своего этнического происхождения (язык, традиции), - как, к примеру, "русские армяне" в РФ или "американские китайцы" в США. С учетом нарастающей конвергенции различных типов национальных государств, можно выделить ряд общих для них признаков:
Неполное определение ↓
Особый тип государства, характерный для современного мира, в котором правительство обладает властью на определенной территории, большинство населения являются гражданами, ощущающими себя частью единой нации. Национальные государства появились в Европе, но в современном мире они распространены глобально.
Отличное определение
Неполное определение ↓
Национальное государство
nation-state), обществ.террит. образование, имеющее статус гос-ва с соответствующим образом оформленными границами (самоопределение), а проживающие в нем люди едины в самоидентификации на основе общности культуры, истории, расы, религии и языка и считают себя нацией. Н.г. образует единое и суверенное полит, сооб-во, органы власти к-рого большинством нас. признаются легитимными (легитимность). Почти все гос-ва в целях воспитания чувства нац. сопричастности используют, хотя и не всегда успешно, символику, ритуалы, святыни, систему образования, средства массовой информации и вооруж. силы. Н.г. являются субъектом международного права на основе взаимного признания и членства в междунар. орг-циях, напр. ООН. Однако после распада колон, системы границы мн. гос-в были проведены искусственно, без учета этнич. и религ, особенностей, что привело к неизбежному разделению нас. на осн. и меньшинства. В таких образованиях весьма высока вероятность конфликтов.
Отличное определение
Неполное определение ↓
НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО
(nation state) В буквальном смысле: суверенная общность, в которой преобладает одна нация. Мифологическая и интеллектуальная конструкция, обладающая высокой степенью убедительности и большой политической силой; основная единица при изучении международных отношений. Хотя это понятие имеет специфическое значение, его очень часто применяют неправильно, особенно в отношении "реального" мира. Суть значения кроется в совпадении двух исходных понятий: нация и государство . Государство относится к политической организации, обладающей суверенитетом (sovereignty) как в пределах собственных географических границ, так и в отношениях с другими суверенными государствами. Мир национальных государств подразумевает международную систему суверенных и в юридическом смысле равноправных общностей. Нацией скорее можно назвать людей, имеющих общую культуру, язык, этническое происхождение и глубокие исторические традиции. У многих членов нации это проявляется в чувстве коллективной, общинной идентичности. Когда концепции "нация" и "государство" совпадают, правящие элиты получают дополнительную, чрезвычайно действенную легитимность, позволяющую им более уверенно проводить свою политику. К сожалению, не существует – и никогда не существовало – национальных государств в подлинном смысле этого слова. Тем не менее, когда власти пытались добиться легитимности и политической стабильности, связанной с утверждением суверенитета, идея национального государства приобретала много сторонников. Она искусно использовалась при создании государств-наций в XIX в. и еще сравнительно недавно была целью правительств многих стран Третьего мира (Third World), надеявшихся на то, что нация послужит опорой социально-экономическому развитию страны. Для сплочения народа власти обычно создают образ врага – внутреннего или внешнего. Однако эта стратегия очень часто приводит к нестабильному положению национальных государств в мировой системе. Во второй половине XX в. роль национальных государств в международных отношениях уменьшается по мере того, как набирают силу другие структуры: огромные транснациональные корпорации, международные организации и т.п. Становление "над-национальности", особенно ясно выраженное в случае с Европейским Союзом (European Union), может превратить простую модель одномерного суверенитета в форме национального государства в еще более несоответствующую современному развитию. То же самое относится к проблемам меньшинств, проживающих вне пределов своих национальных границ (например, немцы вне Германии или венгры вне Венгрии). Для сравнения см. : nationalism (национализм).
Политика. Толковый словарь. - М.: "ИНФРА-М", Издательство "Весь Мир". Д. Андерхилл, С. Барретт, П. Бернелл, П. Бернем, и др. Общая редакция: д.э.н. Осадчая И.М. . 2001 .
Политология. Словарь. - РГУ . В.Н. Коновалов . 2010 .
Смотреть что такое "НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО" в других словарях:
НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО, конституционно правовой статус государства (см. ГОСУДАРСТВО), политическая форма самоопределения нации. Национальное государство образовывается нацией, которая компактно проживает на определенной территории, в результате … Энциклопедический словарь
национальное государство - Суверенное государство, подавляющее большинство жителей которого составляет единую нацию, например Италия … Словарь по географии
НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО - характеристика конституционно правового статуса государства, означающая, что данное государство является формой самоопределения конкретной нации (в этнокультурном смысле слова), выражает прежде всего волю именно этой нации. Положение о… … Юридическая энциклопедия
Характеристика конституционно правового статуса государства, означающая, что оно является формой самоопределения конкретной нации (в этно культурном смысле слова), выражает прежде всего волю именно этой нации. Положение о национальном характере… … Юридический словарь
Национальное государство - государственное образование, где права титульного этноса ставятся выше граждан другой национальности. Современное демократическое государство, это не национальный ансамбль песни и пляски, а права конкретного гражданина, не зависимо от… … Геоэкономический словарь-справочник
национальное государство - Государство, в котором становление нации шло одновременно с образованием государства, в связи с чем политические границы государства совпадают с этническими. Существуют два типа Н.г.: 1) государства с национально однородным или почти однородным… … Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило
Национальное государство - Государство, в котором становление нации шло одновременно с образованием государства, в связи с чем политические границы государства совпадают с этническими. Существуют два типа Н.г.: 1) государства с национально однородным или почти… … Общее языкознание. Социолингвистика: Словарь-справочник
- (государство нация) конституционно правовой тип государства, означающий, что последнее есть форма самоопределения и организации той или иной нации на определённой суверенной территории и выражает волю этой нации. Положение о национальном… … Википедия
Национальное государство - Обычно складывается там, где начало становления нации шло одновременно с образованием государства, в связи с чем политические границы государства практически совпадают с этническими. Это характерно, главным образом, для стран Западной Европы и… … Словарь социолингвистических терминов
НАЦИОНАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО - политическая форма самоопределения нации, т.е. государства, образованного соответствующей нацией, которая компактно проживает на определенной территории, в результате осуществления ею основного права на политическое самоопределение. В идеальном… … Энциклопедический словарь «Конституционное право России»
Книги
- Государство и национальная идентичность. Глобализация или интернационализация? , Гобозов И.А.. В настоящей работе анализируются актуальные проблемы глобализации, государства и национальной идентичности. Автор подчеркивает, что глобализация была насильственно навязана всему человечеству…
