Краткая биография генриха манна. Биография манна генриха Г манн педагог который начал выпускать

Манн Генрих (1871 – 1950) – немецкий гуманист, прозаик и писатель, деятель в области просвещения, брат мастера эпического романа Томаса Манна (читайте краткую биографию Томаса Манна). Ниже читайте краткую биографию Генриха Манна.

В богатой семье родился Генрих Манн в конце марта 1871 г. Отец Генриха владел семейным бизнесом, а также в 1877 г. работал в сенате г. Любек, Германия. В его компетенцию входили финансовые и хозяйственные вопросы. Его мать принадлежала бразильскому роду. В семье было пять детей (трое мальчиков и две девочки). Второй ребенок – Томас Манн был известным автором эпических произведений. Его сестры покончили жизнь самоубийством в 1910 и 1927 годах. Финансовых трудностей семья Маннов не испытывала, поэтому Генрих путешествовал, в том числе в Россию, был в 1884 г. в Санкт-Петербурге. Был в Италии вместе с братом Томасом Паулем. По окончании гимназии он жил в Дрездене, торговал книгами. По прибытию в Берлин уже трудился в книжном издательстве, параллельно посещая высшее учебное заведение им. Ф. Вильгельма. Он активно занимается созданием своего журнала «Двадцатый век», который сыграл далеко не последнюю роль в творческой биографии Генриха Манна.

Генрих Манн вместе с братьями и сестрами становится получателем доли от продажи семейного бизнеса и имущества после ухода из жизни его отца в 1891 г. от раковой опухоли. Согласно завещанию последнего все, чем владел Томас Иоганн Генрих Манн, было продано. Через два года семья переехала в Мюнхен. В 1894 г. из-под его пера вышла одна из первых работ «В одной семье». В 1900 г. публикует роман о земле обетованной, а через три года – «…Три романа герцогини Асси». Один за другим выходят его романы (о маленьком городе, об учителе Гнусе, «Верноподданный», «Бедные», «Голова» и другие). В 1914 г. он берет в законные жены актрису из Чехии Марию Канову. Они продолжают жить в Мюнхене. Через два года у них появляется дочь Леони. В 1926 г. писатель вступил в должность академика Прусской Академии искусств. Позднее он стал руководителем отделения литературы.

Говоря о биографии Генриха Манна, надо отметить, что он был сторонником социал-демократических и коммунистических идей, призывал вместе с А. Эйнштейном к борьбе против фашизма. Знал о выстреле в Сараево и был против совершенного насилия над ученым. Гитлер лишил его гражданства в 1933 г., когда вступил в политическую должность. Автор уехал в Чехию, жил в Праге, затем жил во Франции. Но там его настигла немецкая оккупация. В этот период он пишет «Молодые годы короля Генриха IV», после трехлетнего перерыва – «Зрелые годы короля…». Он уехал и оттуда в Испанию, окончательно поселился в Калифорнии. Вторую мировую войну Манн пережил в Лос-Анджелесе. На протяжении всей жизни, вплоть до 1949 г. (роман «Дыхание»), он работает. Его заочно избирают президентом Академии искусств. Для того чтобы занять этот пост он желал приехать в Берлин. Но в марте 1950 г. ему суждено было умереть. Его тело кремировали в Санта-Монике и транспортировали в Германию.

На русском языке вышли его романы под общим названием «Современные проблемы» в 1912 г. К юбилею писателя выходит статья Лиона Фейхтвангера "Генрих Манн. К семидесятилетию" о значимости творчества Генриха Манна. Он дает высокую оценку его стараниям изменить нынешний век, оставаясь преданным своему пылкому сердцу и острому уму. Даже когда Манна "поливали грязью" в печати "Виши", обвиняя его и других эмигрантов в поражении Франции, Лион отметил высокое влияние писателя на деятельность французских фашистов. Он шел путем воинствующего гуманизма... Противопоставил нацисту фюреру образ настоящего вождя Генриха Четвертого в произведении, посвященном Королю Франции. Лион и Генрих встретились в Марселе, в доме, где прятался Лион.

Если вы уже прочитали краткую биографию Генриха Манна, вы можете поставить оценку данному писателю вверху страницы. К тому же мы предлагаем вашему вниманию раздел Биографий , где вы сможете прочитать о других писателях, помимо биографии Генриха Манна.

Немецкий писатель, работы которого отличает сильная социальная направленность. Его критика авторитарного милитаристского режима, царившего в Германии (Germany) перед Второй мировой войной, привела к тому, что в 1933 году ему пришлось покинуть родину и искать убежище сначала в Европе (Europe), а затем в Соединенных Штатах (United States).

Луис Генрих Манн, старший сын Томаса Иоганна Генриха Манна (Thomas Johann Heinrich Mann), уважаемого торговца и местного сенатора по экономике и финансам, и его жены Юлии (Júlia da Silva Bruhns), родился 27 марта 1871 года в Любеке (Lübeck), городе на севере Германии. За ним последовали младший брат Томас (Thomas Mann), будущий нобелевский лауреат по литературе, сестры Юлия (Julia Löhr) и Карла (Carla Mann), и самый младший брат Виктор (Viktor Mann). Их отец происходил из старинной семьи торговцев зерном, мать – из семьи бразильских плантаторов португальского происхождения (ее отец был немцем).

Детство старших братьев было очень счастливым. В 1889 году Генрих поступил учеником в книжный магазин в Дрездене (Dresden), а с 1890 по 1992 год работал в издательском доме "S. Fischer Verlag" в Берлине (Berlin) и одновременно учился в Берлинском Университете Гумбольдта (Humboldt University of Berlin).

В 1892-м он перенес легочное кровотечение и отправился в Висбаден (Wiesbaden) и Лозанну (Lausanne) для лечения. Увы, в 1891 году их отец скончался в возрасте 51 года от рака мочевого пузыря, и два года спустя мать с детьми переехала в Мюнхен (Munich), где Генрих начал свою писательскую карьеру.

Он довольно много путешествовал, в частности, посетил Санкт-Петербург (Saint Petersburg), и с 1899-го до начала Первой мировой войны жил в разных местах, особенно часто – на юге, в Италии (Italy), жаркий климат которой был полезен для его слабых легких.

либо подвергалась критике – ее фактически запретили, хотя впоследствии неоднократно экранизировали. Самой известной экранизацией стал фильм "Голубой ангел" (Der blaue Engel) с Марлен Дитрих (Marlene Dietrich).

В 1910-м покончила с собой его 29-летняя сестра Карла, и это стало большим потрясением для писателя, справиться с которым было сложно.

В 1914-м Генриж женился на пражской актрисе по имени Мария Канова (Maria Kanová), которая был младше его на 15 лет, и снова обосновался в Мюнхене, а через два года в семье появилась дочь Леони Манн (Leonie Mann).

После выхода в 1915 году книги Томаса Манна "Размышления аполитичного", в которой он поддерживал развязывание Германией Первой мировой войны, Генрих, сочувствовавший социалистам, рассорился с братом и не общался с ним до 1922 года. После войны он опубликовал свою самую успешную книгу, "Верноподданный" (Der Untertan, 1918), которую пытался в 1914-м пристроить в журнал, но ему отказали. Книга была распродана в первые две недели тиражом почти в 100 000 экземпляров. "Верноподданный" и эссе Манна об Эмиле Золя (Zola) снискали автору огромное уважение во время Веймарской республики, несмотря на то, что писатель высмеивал немецкое общество и объяснял, как политическая система страны привела к войне.

В 1923 году умерла его мать, еще через четыре года сестра Юлия покончила с собой. Генрих разъехался с первой женой, переехал в Берлин в 1928-м, и в 1930-м они развелись. Мария с дочерью вернулись в Прагу. Ее судьба сложилась трагически – с 1940 по 1944 год она находилась в концлагере Терезин (Terezín) и в 1947 году умерла от перенесенных истязаний. Леони, их дочь, выжила и стала

женой известного чешского писателя и журналиста Людвика Ашкенази (Ludvík Aškenazy). Между тем, Генрих в 1929-м познакомился со своей будущей второй женой, Нелли Крегер Манн (Nelly Kröger Mann).

Вместе с Альбертом Эйнштейном (Albert Einstein) и другими знаменитостями Манн подписал открытое письмо в "New York Times", осуждающее убийство хорватского ученого Милана Шуфлая (Milan Šufflay) 18 февраля 1931 года. Неудивительно, что Генрих Манн стал персоной нон грата в нацисткой Германии и уехал до поджога Рейхстага (Reichstag) в 1933 году – в августе нацисты лишили его немецкого гражданства. Во время печально известного сожжения книг 10 мая 1933 года, спровоцированного министром пропаганды Йозефом Геббельсом (Joseph Goebbels), в кострах горели и книги Генриха Манна как "не соответствовавшие немецкому духу".

Писатель отправился во Францию (France), жил в Париже (Paris) и Ницце (Nice), где у него был дом, а во время немецкой оккупации смог через Марсель (Marseille) попасть в Испанию (Spain) в 1940 году. Затем через Португалию (Portugal) он эмигрировал в Америку (America).

В 1935-1938 он написал исторический роман о юности и зрелых годах короля Генриха IV (Henri Quatre).

В 1939-м Манн женился на Нелли, но в 1944-м она совершила самоубийство в Лос-Анджелесе (Los Angeles).

В изгнании его литературная карьера пошла под гору, и 11 марта 1950 года Манн умер в Санта-Монике, штат Калифорния (Santa Monica, California), совершенно одинокий и без денег – за месяц до планируемого переезда в Восточную Германию (East Germany), где ему предложили занять пост президента Прусской академии искусств (Prussian Academy of Arts).

И сразу после этой цитаты, в газетной статье на самую важную сейчас для всех читателей тему, в интервью, можно сказать, автор вдруг восклицает: «Это так, поверь мне! Риторически-политическая любовь к человечеству - довольно-таки периферийная разновидность любви... Стань лучше ты сам, будь не так жесток, не так несговорчиво-надменен, не так агрессивно-самоуверен, прежде чем строить из себя филантропа...» К кому он адресуется, кого имеет в виду? Может быть, никого конкретно, может быть, неожиданная здесь форма второго лица употреблена лишь в обобщенно-личном смысле, только как стилистическое средство? О нет, дальше, хотя и внутри кавычек, в виде цитаты, идут слова, которые открывают первого адресата этого требования: «Большой успех может снискать тот, кто умеет красиво говорить: «Я люблю бога!» Но если при этом он «ненавидит брата своего», то, по евангелию от Иоанна, вся его любовь только изящная словесность и жертвенный дым, не возносящийся к небу». Запальчивость осталась, но как сузился, в какие, если можно так выразиться, личные и частные рамки уместился теперь ее объект!

Когда статью «Мир во всем мире?» прочли вслух в присутствии Генриха, тот воспринял ее как письмо к себе и разразился слезами. Он откликнулся на нее не через печать, а закрытым письмом, сохранившийся черновик которого озаглавлен «Попытка примирения». О слезах Генриха Томас узнал только четыре года спустя. Обмен письмами, происшедший в последние дни семнадцатого года и в первые дни восемнадцатого, к примирению не привел. Наоборот, разрыв был наконец «облечен в слова» и тем закреплен. Вот отрывки из черновика Генриха, из полученного им ответа брата и из второго письма, которое Генрих, прочитав этот ответ, тотчас же написал, но не стал отправлять.

Из черновика «Попытки примирения», 30 декабря 1917 года: «В моих публичных выступлениях нет слова «я», и поэтому нет и «брата». Они направлены вширь... и посвящены только идее. Любовь к человечеству (политически говоря: европейская демократия) - это, конечно, любовь к идее; но кто способен к такой сердечной щедрости вширь, тот чаще и в узком щедр сердцем. «Доброты человека к человеку» требует пьеса, за которую я сразу же после генеральной репетиции выразил свою горячую симпатию ее автору - Демелю... За всем твоим творчеством я наблюдал с искренним желанием понять его и прочувствовать... Если твоя экстремистская позиция в войне удивила тебя самого, то я мог предвидеть ее. Это знание не мешало мне часто любить твое творчество. В своем протесте, названном «Золя», я выступал против тех, кто - так это виделось мне - выскакивал вперед, принося вред. Не против тебя только, против легиона. Вместо легиона сегодня лишь кучка отчаявшихся; ты сам пишешь уныло, и последний твой довод - это, выходит, только упрек в братоненавистничестве?.. Не из такого чувства, я действовал...»

На это Томас ответил 3 января: «Что после поистине французских колкостей, измышлений, оскорблений этой блистательной поделки, уже вторая фраза которой была бесчеловечным эксцессом, ты счел возможным, хотя это «казалось безнадежным», «искать сближения», доказывает всю беспечность того, кто «щедр сердцем вширь»... Не затем я два года страдал и боролся, не затем исследовал себя, сравнивал и утверждал, чтобы в ответ на письмо... каждая строчка которого продиктована только чувством нравственной защищенности и уверенности в правоте, броситься, рыдая, тебе на грудь.

Ты - нет. Ты не в состоянии видеть право и этический уклад моей жизни, потому что ты мой брат. Почему никто, ни Гауптман, ни Демель, воспевавший даже немецких коней,... не отнес на свой счет нападок из очерка о Золя? Почему этот очерк был всей своей бурной полемикой нацелен на меня? Братское мироощущение вынудило тебя к этому. Тому же Демелю, который после моей статьи в «Нейе рундшау» (речь идет о статье «Мысли во время войны». - С. А.) прислал мне из окопов благодарное поздравление, ты можешь на правах близкого друга, которого приглашают на генеральные репетиции, выказывать горячую симпатию, и он может отвечать тебе тем же; ибо вы хоть и очень разные натуры, но не братские, и потому вы можете с ним ужиться. Пусть же завершится трагедия нашего братства.

Боль? Ничего. Постепенно твердеешь и тупеешь. Ведь после того как Карла покончила самоубийством, а ты на всю жизнь порвал с Лулой, разлука на целый земной срок уже никакое не новшество в нашем кругу. Эта жизнь не моих рук дело. У меня отвращение к ней. Надо как-то доживать до конца.

Если пространное цитирование этих двух писем, запечатлевающих кульминацию раздора братьев, ее исторический и эмоциональный фон, не нуждается в особой мотивировке, так как одно из них наш герой получил, а другое написал сам, то отрывкам из неотправленного письма Генриха от 5 января 1918 года нужно предпослать несколько пояснительных слов. Ведь этого письма наш герой не читал и о его содержании, вероятно, так и не узнал никогда. Но письмо это, как оно ни пристрастно, содержит, во-первых, во многом справедливую, на наш взгляд, характеристику взаимоотношений братьев, психологический их разбор, а во-вторых, что еще важнее, пусть резкую по форме, но по существу неопровержимую этическую оценку поведения писателя, который, когда рядом гибнут миллионы людей, отстраняется от политики, и, предаваясь самоанализу, ищет в происходящем какой-то высший благой смысл. И отрывки из этого неотправленного письма мы приводим как комментарий к фактам, сделанный человеком, который, в конце концов, оказался ближе нашему герою, чем все его единомышленники и друзья времен той войны.

Когда на обложке книги значится фамилия «Манн» - это как-то обязывает. Обязывает постичь нечто глубокое, провести тщательный анализ читаемого, написать очень умную рецензию. С месяц уже прошел в ожидании просветительского озарения, и ничего. Придется сейчас писать о том, что осталось в голове, иначе там может вовсе ничего не остаться.

Все дело в том, что я неправильно подошла к этой книге с самого начала. Я воспринимала ее исключительно эмоциональной своей составляющей, не утруждая аналитические и рациональные механизмы. Чтобы выдать хоть какую-то аналитику, мне бы пришлось заново перечитать Гнуса. Не исключено, кстати, что я это сделаю, но не сейчас.

Итак, вернемся к эмоциям. Самое яркое впечатление у меня осталось от того, что я была вынуждена каждые пять страниц смотреть на обложку с фамилией автора. Все потому, что у меня постоянно возникало ощущение, будто я читаю что-то из русской классики. То ли Чехов, то ли Достоевский… Сплошные лишние люди, маленькие люди, люди в футляре. И все страдают, что интересно. И еще философствуют. Нет, правда – куда ни кинь - русский студент какой-то, бедный и благородный, или немного иначе отрефлексировавший на удары судьбы Макар Девушкин. Даром, что немец.

Если уж пошла речь о студентах и немцах, надобно сказать, что завязывается повествуемая история в гимназии. Немецкой, само собой. Насколько я поняла, там как раз учатся подрастающие детки из благородных семей (не бесплатно). И один из предметов программы ведет некто Нусс, учитель по прозвищу Гнус. Студенты, в общем, не особенно примечательны. Разной степени интеллектуальной развитости и душевной чуткости молодые парни с девчонками в голове. Нормальная ситуация для их возраста. А вот Гнус… Штука в том, что он нарочито карикатурен. Здесь должны быть рассуждения про высмеивание косности, злокозненности, прикрытой благочестивыми намерениями, порочного общества, и так далее, но для этого надо глубоко анализировать произведение, чего я, как уже было сказано, не делала. Поэтому я воспринимаю Гнуса как бы буквально. Вот такой невероятный человек – мало ли. Для меня он, прежде всего, невероятно несчастен. В какой-то момент так повернулось, что он сам себя стал отрицать, сам про себя стал думать, что ему нет места среди богатых, счастливых, любимых, успешных. Это достаточно безысходная мысль, чтобы сделать человека невротиком. Он понятия не имеет, почему так получилось, где поломка, и как ее починить. Однако же, не делать ничего – невыносимо, а потому в качестве защиты приходится ему придумать нового себя. Проблема в том, что по собственной ли воле, или против нее, но соприкасаться с социумом Гнусу приходится. Чтобы полотно иллюзий не рвалось при таких контактах, Гнусу надо как-то получать подтверждение тому, что он… уважаем, обличен властью, самодостаточен и прочая-прочая. Самые податливые зрители в этом театре одного актера – студенты Гнуса, но, вот же черт, и у них есть зубы. Он может назначить наказание или завалить студента на контрольной. Но не может внушить и толику уважения или сколько-нибудь существенно повлиять на чью-то жизнь. Он даже не может пресечь именование его за глаза «этим именем» - Гнус. Каждый удар по лже-личности – такая страшная брешь в его защите от реальности, такая боль! И он мстит – со всей изощренностью, на которую способна его плоская фантазия.

Идет война. Между Гнусом и его учениками. Для него – смертельная битва всей жизни. Для них – ну, для них он гнус – докучливый и обитающий там, где они вынуждены пока находиться. Уходят в жизнь и теряют к нему интерес. А Гнус остается и перебирает свои сокровища – иллюзии о том, как он якобы сломал жизнь тому или иному хулигану путем выставления плохой отметки.

Все это могло бы продолжаться бесконечно, но кое-что спровоцировало кульминацию. Гнус узрел любовь. Прикрываясь борьбой за моральный облик своих учеников, Гнус бросился в бой, надеясь безвозвратно эту любовь изгадить. Конечно, ему было больно. Ему снова напомнили о том, что ему глухо закрыт доступ куда-то туда, к возвышенным, искренним чувствам. Он так мелок, а хочет видеть себя таким великим! Заварилась крутая каша. На сцену впорхнула артистка Фрелих, глупенькое и поверхностное создание. Запутавшись в собственных иллюзиях и чужих мистификациях (он думал, что это недосягаемый исполненный достоинства Ломан пойман в сети, он неосознанно стремился на его место…), Гнус влипает в гротескный тандем, теряет одну власть, и приобретает другую, став почти Мефистофелем. По крайней мере, у себя в голове. Буря в стакане, мутнеет вода от всколыхнувшегося со дна отстоя, меркнет свет для вконец обезумевшего несчастного старика…

Итог – все страдают. Но Гнус – больше всех. Конечно, Ломан горько утратил иллюзии. Но едва ли Гнус имел к этому хоть какое-то отношение. Мальчик просто повзрослел и имел несчастье в относительной близи созерцать объект восхищения. Не удалось сохранить незапятнанным светящийся образ из юности. Конечно, фон Эрцум получил страшный удар. Но опять же – он просто не смог найти достойное вместилище для искренних и простых чувств своей большой души. Мальчик тоже повзрослел. Ученики Гнуса прошли этап, понесли потери, но без этого едва ли им удалось подрасти, вне зависимости от, собственно, Гнуса. Гнус же… пропал безвозвратно. Пропал уже давно. Пропал в самом начале книги. Он, конечно, гнусный и злобный. Но почему? Кто нанес ему страшные раны, почему рядом не было никого, кто помог бы их залечить?

Меня всегда терзает этот вопрос…Как можно обвинять того, кто не ведает, что творит. Вот есть ребенок – капризный и злой. А почему? А все потому что у него велосипеда не было. В смысле – недолюблен, недоценен. И вырастает он в злого отчаявшегося взрослого. У него по-прежнему нет велосипеда, и он понятия не имеет, где его брать. Но – все. Он взрослый и уже «сам виноват». За травмированность ребенка отвечают его родители, учителя – другие взрослые. А взрослый – уже сам становится виноватым. И наносит травмы другим ребятам. И никого уже не волнует, что это вчерашний искалеченный мальчик, которому вместе с совершеннолетием вовсе не выдали исцеляющий эликсир, зато выдали обвиняющее заключение. Но как я могу обвинять несчастного, искалеченного мальчика Нусса?

Грустная, грустная книга о пропащем человеке, очередной раз напомнившая о неразрешимом пока и волнующем меня вопросе - когда же и почему беда обращается виной.

Семья

Список произведений

Романы

• - «В одной семье» (нем. In einer Familie )
• - «Страна кисельных берегов» («Земля обетованная») (нем. Im Schlaraffenland )
• - «Богини, или Три романа герцогини Асси» (нем. Die Göttinnen oder die drei Romane der Herzogin von Assy )
  • «Диана» (нем. Diana )
  • «Минерва» (нем. Minerva )
  • «Венера» (нем. Venus )
• - «Учитель Гнус, или Конец одного тирана» (нем. Professor Unrat oder Das Ende eines Tyrannen )
• - «Маленький город» (нем. Die kleine Stadt )

• «Империя» (Keiserreich)
  • - Верноподданный (Der Untertan) (издан в 1918)
  • - Бедные (Die Armen)
  • 1925 - Голова (Der Kopf)

• 1930 - Большое дело
• - Эссе духа и поступка (Essays Geist und Tat)
• - Серьёзная жизнь (Ein ernstes Leben)
• - Молодые годы короля Генриха IV
• - Зрелые годы короля Генриха IV (Die Vollendung des Königs Henri Quatre) ISBN 5-7150-0135-8
• - Лидица (Lidice)
• 1949 - Дыхание

Прочее

• - Между расами (Zwischen den Rassen)

Издания на русском языке

• Манн Г. Собрание сочинений в 9 томах. - М., "Современные проблемы", 1909-1912
• Манн Г. Собрание сочинений в 7 томах. - М., изд. Саблина, 1910-1912.
• Манн Г. Молодые годы короля Генриха IV - М., изд. Правда, 1957
• Манн Г . Собрание сочинений в 8 томах. - М., "Художественная литература", 1957-1958.
• Манн Г. Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы. - М., "Художественная литература", 1971. - 704 с., 300 000 экз. (БВЛ, том 164)

Экранизации

• «Голубой ангел » (Der blaue Engel) - реж. Джозеф фон Штернберг , по мотивам «Учитель Гнус», 1930 г.
• «Верноподанный» - (Der Untertan) - реж. Вольфганг Штаудте
• «Озеро» (The Lake) - по мотивам новеллы «Отречение», Грузия, 1998 г.
• «Генрих IV Наваррский» (Henry IV) - реж. Джо Байер, Германия-Франция, 2010 г.

Память

С 1953 года Берлинская академия художеств вручает ежегодную Премию Генриха Манна . Изображен на почтовой марке ГДР 1971 года.

Библиография

• Фриче В. , Сатира на германский милитаризм, в книге: Германский империализм в литературе, М., 1916;
• Миримский И. В. Генрих Манн (1871-1950). [Очерк жизни и деятельности]. //В кн.: Манн Г. Сочинения. В 8-ми т. Т.1. М.,1957.-С.5-53
• Анисимов И., Генрих Манн, в его книге: Мастера культуры, 2 изд., М., 1971;
• Серебров Н. Н., Генрих Манн. Очерк творческого пути, М., 1964;
• Знаменская Г., Генрих Манн, М., 1971;
• Pieck W., Ein unermüdlicher Kämpfer für den Fortschritt, «Neues Deutschland», B., 1950, 15 März, ? 63;
• Abusch A., Über Heinrich Mann, в его книге: Literatur im Zeitalter des Sozialismus, B. - Weimar, 1967;
• Heinrich Mann 1871-1950, Werk und Leben in Dokumenten und Bildern, B. - Weimar, 1971;
• Herden W., Geistund Macht. Heinrich Manns Weg an die Seite der Arbeiterklasse, В. Weimar, 1971;
• Zenker E., Heinrich Mann - Bibliographie. Werke, B. - Weimar, 1967.
• Peter Stein: Heinrich Mann. Stuttgart/Weimar: Metzler, 2002 (Sammlung Metzler; 340), ISBN 3-476-10340-4
• Walter Delabar/Walter Fähnders (Hg.): Heinrich Mann (1871-1950). Weidler: Berlin, 2005 (MEMORIA; 4), ISBN 3-89693-437-6

Напишите отзыв о статье "Манн, Генрих"

Ссылки

• в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Манн, Генрих

Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг"ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.

О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.