Да, я сейчас в больнице, но у меня были очень хорошие хирурги. Думаю, все будет хорошо. Был сложный период, довольно тяжелый, но шаг за шагом, я уверен, выкарабкаюсь. Это надо сделать, потому что много дел, много идей, много задач, много опасностей…

Вернетесь - 100%! Вы человек сильный телом и духом. Одно из дел, или опасностей, как вы выразились, с которым вам предстоит столкнуться после выписки - ситуация, сложившаяся вокруг проверки вашей студии. Что происходит, на ваш взгляд? Почему полиция взялась за эту проверку?

Никаких оснований для какого-то такого вглядывания в нашу деятельность не было. Все фильмы, которые мы делали, сдавались абсолютно минута в минуту, день в день: и большие полнометражные, и короткометражные. Все отчеты сдавались вовремя.

Мы их сдаем через каждые, по-моему, три недели съемочного или подготовительного периода с фотографиями, со всеми документальными подтверждениями. Система отчета очень жесткая, по крайней мере, та, что касается государственных денег.

Претензий никаких не было и к директору фонда. Он парень молодой, очень хорошо образованный, знает пять языков, что для меня очень важно с точки зрения международной активности. Потому что нам нужно наше молодое кино показывать и за пределами страны. А это очень важно, чтобы продюсер и директор фонда мог коммуницировать...

Но некоторое время назад уволился один наш сотрудник, которому показалась низкой его зарплата, и потом у него были еще какие-то претензии. До этого он занимал деньги и у меня, и у директора фонда.

Да, и началась эта деятельность. Он пришел в полицию, рассказал какие-то фантазии про какие-то операции, которые здесь проводились. А здесь - короткометражное и студенческое кино, полнометражное кино… Видимо, он вечерами ходил фотографировал какие-то документы, которые на столе в фонде оставались: никакой тайны никто из этого не делал. В общем, такая абсолютно провокационная деятельность. Просто человек поставил целью посадить меня и директора фонда.

Это Михаил Георгиевский - человек, известный своими способностями. Это большое для меня потрясение - он из прекрасной петербургской еврейской семьи, семьи блокадников. Я был неоднократно у его родителей дома на День блокады, на днях рождения его бывал. Мне казалось, что такие люди на такие поступки, абсолютно изощренные, ну просто неспособны. В моей жизни никогда не было такого, чтобы люди вели себя настолько абсолютно подло. Всякое было, но этого не было. Я, конечно, поражен этим очень неприятным для меня открытием.

Честно скажу, нет. Может быть, я и не помню. Я не злопамятный человек, очень быстро забываю, но, по крайней мере, вокруг меня всегда было очень много прекрасных друзей. Надежных, в самых тяжелых случаях стоявших рядом, никогда ничего не боявшихся. Я так расслабился, когда этот человек появился у нас на работе. Может быть, еще и в этом дело.

Это очень важный на самом деле аспект ощущений. У этого человека были ключи от моей квартиры: когда я уезжал, он чем-то там помогал. Поэтому сейчас это имеет и личностную болевую реакцию. Ну, и большой урок для меня - с кем работать. Очень-очень большой урок.

Кирилл - выдающийся великий человек, выдающийся, великий режиссер с огромной волей. Он делал все это, насколько я могу судить, конечно, с участием руководства всего этого большого театрального дела. Я с самого начала, когда мы организовывали в 2013 году этот фонд, поставил условия, что не буду прикасаться вообще к деньгам. Я не буду заглядывать ни в одну из ведомостей, мне вполне достаточно и очень много будет художественных задач. Поэтому сравнения совсем неподходящие, если только я правильно понимаю функции, которые исполнял Кирилл.

Ну а есть, конечно, другая часть, в которой ситуации близки. Потому что и он, наверное, и я - мы очень часто критически относились к текущей общественно-политической ситуации.

Да, именно публично. Кирилл только делал все гораздо серьезнее и глубже, чем я. Кирилл все же математик, если я не ошибаюсь, по первому образованию. У него очень цепкий, четко и правильно формулирующий ум. Он очень глубокий человек. Он один из самых удивительных наших современников, на мой взгляд. Я и как режиссер сужу, и как гражданин, потому что я с ним участвовал в дебатах: у Коли Солодникова мы с ним вели разговор в «Открытой библиотеке».

Вот эти позиции, конечно, у нас часто совпадали. Хотя они могли быть высказаны с разной степенью темперамента и остроты. Я понимаю, что в определенной политической ситуации количество непростых людей, в каком-то смысле независимых, стало не очень желательно для какой-то части управляющего класса.

Я сейчас, кстати, совсем не имею в виду президента. Один на один у нас бывали разговоры в миллион раз острее, тяжелее, чем споры в публичном поле. Моя публичная несдержанность не вызывала с его стороны желание поставить меня на место, «задвинуть», дать, что называется, мне по мозгам.

Да, конечно. Потому что в личном общении он допускает вот эту искренность, и ты, если готов взять эту чашу и испить ее, можешь это сделать. Он дает такую возможность, если ты в состоянии концентрированно возражать, мотивировать. Если он при этой мотивации не видит твоей личной заинтересованности в какой-то проблеме - он участвует в диалоге и доводит диалог до конца.

Как только он видит, что его собеседник проявляет какую-то настойчивость или формулирует что-то, демонстрируя личную заинтересованность свою, то, по моим наблюдениям, этот человек теряет в лице президента возможность разговаривать дальше.

Мне нужна была встреча с ним задолго до начала всей этой неприятной истории. Я сейчас занимаюсь фильмом о событиях времен Второй мировой, пытаюсь ответить с эмоциональной и психологической точки зрения, почему эта война состоялась. Там есть главные персонажи исторические, всем известные европейские участники этой войны.

И вот, мне нужна была встреча с Путиным для того, чтобы задать вопросы, способные прояснить психологию принятия личных решений в сложных исторических обстоятельствах. Когда исторические решения принимаются не пониманием, что это исторические решения, а под влиянием силы какого-то мужского характера.

Мое общение с Борисом Николаевичем Ельциным, такое искреннее и открытое совершенно, многому меня научило. Впоследствии я задавал ряд вопросов Владимиру Владимировичу, которые касались в том числе территориальных ситуаций: расширений или сжатий, отношений к ранее принятым международным договорам, вопросы о нейтралитетах…

Крымская ситуация абсолютно иллюстративна для меня и понятна. Но применительно к моему фильму меня больше интересуют психологические мотивировки, его внутреннее психологическое состояние, потому что это сложной формы фильм. По сути он игровой четырехязычный - очень сложный по организации кадров, по технологии, по технике. Я такого еще не делал. Поэтому мне очень важно не ошибиться в моих представлениях о том, как и что созревает у человека внутри.

Да. Я передавал эти мои вопросы и необходимость для меня (как для режиссера) встретиться, но я не получил никакого ответа. В конечном счете прямого канала связи у меня нет, поэтому, не знаю. Может быть, никогда эта встреча не состоится.

Я понимаю. Если мое физическое состояние позволит, потому что врачи категорически говорят - нельзя. Все же надо добираться из одного города в другой. Я не могу ходить кроме как на костылях, мне только-только снимут швы. Мне-то нестрашно все это. Вопрос в том, для кого я там буду обузой: нужно, чтобы кто-то мне помогал. Если я буду на этой встрече, то я, как иногда бывало, просто передаю ему записку или подхожу к нему, как каждый может там сделать, если он не уходит. Это тоже не дает гарантий, потому что, может быть, он в масштабе таких вопросов разговаривать не захочет. Может быть.

Вы знаете, я не могу ничего исключать, скажу вам откровенно. Потому что честности и чести я сейчас вижу немного вокруг. Честности и чести в поведении бюрократического аппарата и высшего аппарата вижу совсем мало. Сказать, что это идет от президента - конечно нет. Кто я такой, что вдруг будет разрабатываться утонченная операция по возведению меня в какие-то там… Нет-нет-нет.

С другой стороны, конечно есть желание у людей из спецслужб создавать все время какие-то лагуны опасностей, разрабатывать их, видимо. Я знаю, что некоторым офицерам спецслужб очень не понравилось, когда на встрече с президентом, я говорил о Сенцове. Я говорил, кажется, о том, что его ввели в заблуждение - специалисты, которые вели это дело создали специально коллизию юридическую, что-то там придумали, сконструировали, и получились эти страшные 20 лет. Все понимали, что этих 20 годов там нет.

Но президента так убеждают в этом, предоставляют такие документы, что он в это верит. Хотя здесь, конечно, уже политическая коллизия. С Сенцовым - это стопроцентная политика. Это никакое уже там ни христианство и ни какой-либо закон. Это просто стопроцентная политика.

Александр Николаевич, когда над Кириллом Серебренниковым стали сгущаться тучи, ему многие друзья и знакомые советовали от греха подальше уехать из страны. Наверняка сейчас найдутся люди, которые вам будут советовать то же самое.

Вы знаете, мне с февраля советуют это - уехать и не возвращаться. Для меня профессионально это возможно: я работал с актерами и с моими коллегами от Японии до Исландии, и это мне очень интересно. Но, вы знаете, я не готов расставаться с Россией, потому что это моя родина.

Без всяких шуток - моя родина. Хоть я дитя европейской и русской культуры, ни одну из них не могу отделить никак. Вся эта инфраструктура, структура и ткань русской культуры связана с реально живущим народом. Когда я бываю в каких-то наших студенческих аудиториях, в старших классах школ или в колониях, мне мой народ нравится, понимаете. Мне он очень нравится. Я его понимаю. Временами ненавижу из-за того, что происходят свои какие-то родовые или какие-то прочие недостатки, пороки. Но мне мой народ нравится. Даже после всех этих кошмарных сталинских чисток.

Зайдите в аудиторию какого-нибудь хорошего вуза, побудьте на занятиях, посмотрите на лица молодых людей. Просто на лица. Я, наверное, такой социоромантик, потому что я смотрю на человеческое лицо, и оно мне нравится. Я сразу вижу какие-то теплые оттенки в душе человека, историю его сегодняшнего утра или вчерашнего вечера. Мне нравится этот народ, мне не нравится, что происходит с этим народом. И мне иногда не нравится, как народ ведет себя, и еще больше не нравится, как с народом ведут себя.

Когда мне вручали премию «Ника», я говорил, что сегодня были разгоны демонстрации, разгоняли молодежь. Это было, наверное, первое такое публичное обращение. Поберегите хотя бы девушек, не трогайте хотя бы девушек на этих разгонах. Потом, мы так долго ждали эту молодежь - и она пришла. А мы встречаем ее вот таким вот образом.

Еще раньше в разговорах с Матвиенко и с бывшим нашим губернатором я все время им говорил: «Собирайте молодежь на стадионах, где угодно. Садитесь на поле и разговаривайте до одури, хоть круглые сутки. Привозите туда чай, привозите туда какие-нибудь плюшки и разговаривайте-разговаривайте. Если вы перестанете говорить с молодежью, они начнут бегать по Невскому проспекту и бросать гранаты в рестораны и магазины». Слава богу, они так пока не действуют. Так действует западная молодежь, когда выходит на улицы. Слава богу, они пока так не действуют, но никто из политического руководства не собирается ни создавать институты межпартийного что ли диалога, никто не хочет говорит с анархистами молодыми.

О сложном творческом пути и любви к Японии режиссер Александр Сокуров рассказал в интервью Татьяне Элькиной.

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Начнем с премьеры. В Петербурге Вы представляете видеоверсию спектакля «G0. GO. GO», который Вы ставили для театра «Олимпико» в Италии. Итальянская пресса об этом спектакле написала следующее: «На сцене звериное человечество. Власть является болезнью. Варварство и цивилизация смешиваются, и только искусство помогает понять, как обуздать эпидемию власти». Я правильно понимаю, что это некое продолжение тем, затронутых Вами в «Молохе», «Тельце», «Солнце» и «Фаусте»?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ,

«Только там она персонифицированная. Конкретные были люди, конкретные персонажи с конкретными характерами, судьбами. А здесь идет речь о состоянии всего общества или опасности, которая есть у современной цивилизации. Все подвержены дегуманизации и моральному самоуничтожению. Европейская цивилизация - явление сложное и очень устойчивое. Она может сама себя уничтожить, даже войны не надо. Может быть, в результате какой-то внутренней слабости своей, отсутствия мужества, отсутствия последовательности. В результате слишком агрессивного политического настроя общества.

Если говорить о российской цивилизации – то же самое. Когда в жизни общества очень много политики, когда политики определяют ориентиры развития общества, ориентиры развития культуры, это всегда плохо, потому что политика невротична, она никогда не говорит о вечном и о преданности. Политика - нечестная дама, сегодня одно настроение, завтра - другое, сегодня одни цели, завтра - другие цели. В этом смысле культура гораздо более устойчива. Она предана народу. Говорят, что армия никогда не предаст народ. Это неправда. И армия может проиграть в войне, и государство может рухнуть, а культура всегда с народом останется, даже если неприятель захватывает земли, а признаки культуры, национальной культуры будут народ спасать».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Исследованиями политиков, которые своими политическими решениями влияли на мир и культуру, Вы занимаетесь очень давно. Фильмы в большинстве своем Ваши этому посвящены. Если говорить о вашей театрологии, в одном из интервью Вы сказали, что ее образ у Вас родился еще в 1987 или 1989 году. Какие обстоятельства Вас к этому подтолкнули?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Наверное, генетический интерес к истории. Я еще со средней школы утонул в страстях исторических, я читал много и очень рано понял, что нет одной грани исторического течения и одновременно с тем оно очень простое. Меня стали увлекать какие-то художественные обобщения, тогда пришло представление о том, что надо попробовать, что нужно создать программное сочинение, что нехарактерно для кино, создать в четырех частях некое повествование, которое объединено единой темой, хотя персонажи разные. Это возникло у меня после окончания исторического факультета университета. Но советские политические обстоятельства предполагали, что можно это сделать».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Героями вашего программного произведения стали Гитлер, Ленин, Херохита и Фауст, кто-то из них у Вас вызывает сожаление или сострадание?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Вызывают сострадания все, потому что хотим мы того или нет, даже самый-самый страшный большой злодей есть человек. И если бы эти злодеи, которые совершили столько преступлений, скверных поступков, были бы абсолютно искусственными явлениями, были бы к нам занесены с другой планеты, было бы очень просто – мы бы просто удалили это зло и все. Но у них, у всех, есть внутренние человеческие качества, значит, вся эта инфекция сидит внутри человека, и она будет сидеть. Нацизм и тоталитаризм, все то, в результате чего совершаются глобальные преступные деяния, войны - все нас сопровождает, во всем выражается природа человека».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Я бы говорила о каждом из четырех персонажей, но спрошу только про японского императора Хирохито. Историки до сих пор спорят о том, чем было вызвано его политическое решение в 1942 году, его поведение во время Второй мировой воны. Кто-то считает, что он жертва японской военной машины, кто-то считает, что он все-таки диктатор. Вы как историк что думаете?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«В нем было универсальное качество, воспитанное как у монарха неограниченными возможностями в неограниченной власти, но в данном случае мы имеем дело с человеком, у которого личностную структуру составляла гуманитарная часть жизни. Он был биологом, ихтиологом. Он занимался наукой, и политика не представляла для него какой-то жизненной страсти. И надо сказать, что он единственный из таких больших преступников сам осознал ошибочность и сделал шаг в сторону, выведя страну из состояния войны. Сталин и Ленин, понимая, какие тотальные жертвы несет народ в процессе правления, не сделали никаких поправок и не признали свои заблуждения, Гитлер – тем более. Погибали сотни немецких солдат, тысячи-тысячи наших соотечественников гибли в Берлине, а он маниакально не сдавал город и не сдавался. Никто из них не хотел уступить. Только Хирохито сделал шаг в сторону, понимая, что он может быть привлечен к суду и казнен.

И еще одно. Я много спорил с нашими дипломатами и говорил с учеными и специалистами, политиками в Японии разных толков (правых, левых, центристов) о том, как я русский воспринимаю некоторые обстоятельства поведения Хирохито. Попробуем представить, если бы он начал войну с Советским Союзом, что было бы с нами? В каком-то смысле я говорю это очень относительно, потому что в историческом процессе все не так просто, он является спасителем этой нашей ситуации».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Из всех Ваших героев он вызывает у Вас наибольшее уважение?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Может быть, потому что к этому фильму я готовился 10 лет. Я много бывал в Японии, жил там и встречался с персоналом скрытно и явно, который с ним работал, потому что это не разрешено было. Встречался со специалистами, работал в архивах. 10 лет я готовился и как-то вошел в это глубоко. Я люблю Японию, просто очень. Знаю, что японцы тоже народ непростой, но они ко мне относятся как-то совершенно удивительно. И моя благодарность бесконечна. Потом они пришли ко мне на помощь, я уехал работать к ним туда тогда, когда здесь ничего невозможно было делать. Не было денег, студия «Ленфильм» была практически закрыта, и я делал документальные картины, путешествуя по Японии».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Говоря о вашем кинематографе, Вы нередко его сравниваете с такой медицинской моделью. Ваша цитата: «Мы – сотрудники больницы, к нам привозят группу больных. Многие из них такие мерзавцы, что к ним прикоснуться страшно, но мы должны принять их, поставить диагноз, вылечить и вернуть в общество», – с диагнозом понятно, но как их в общество вернуть».

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Художественный метод – это не прокурорское расследование, мы всегда ищем человеческие корни, в любой ситуации. Нам всегда интересен человек, как бы он ни был скверно настроен, потому что когда-то он был мальчиком, девочкой и был ангелочком, потом что-то произошло, иногда понятно что, иногда - нет, и человек превратился в этого изверга. Пусть судит общество, пусть судит Бог. Мы вылечить не сможем, пролечить немного сможем, остановить агрессию, поставить диагноз мы сможем и сможем рекомендовать обществу лекарственную блокаду. Но если мы начнем судить, в обществе не останется сил, которые бы занимались деликатным изучением человеческой природы».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Вы в своем кино изучаете человеческую природу, причем иногда делаете это с помощью таких технических хитростей, что у зрителей возникает вопрос: «Как это снято?». В «Фаусте» Вы снимали некоторые сцены с помощью зеркала 6 на 8 метров. Как это возможно?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Ну не только в «Фаусте». Мы снимали и в «Тельце», и в фильме «Солнце», где я сам был оператором-постановщиком. Мы тоже снимали с помощью специальных оптических систем: стекол, зеркал, с помощью новых объективов, которых раньше никогда не было. Это нужно, чтобы создать особенную среду на площадке. Не буду раскрывать все свои профессиональные секреты».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Про «Русский ковчег». Фильм снят одним кадром, но были те, кто говорили, что там все-таки есть одна склейка. Врут?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Нет, склейки не было. Там не было необходимости в этом. Была цветокорректировка, так как условия экспонирования в таких картинах очень сложные. Мы не можем поставить в Эрмитаже столько света, сколько нам надо. Когда мы приехали в Германию, мы собрали самых лучших колористов, которые исправляли все вопросы, связанные с экспонированием. Трех дублей не было. Был первый раз, когда мы включили камеру, там начинается с улицы с заходом внутрь Эрмитажа. Камера остановилась, потому что температура была 26 градусов мороза. Но второй раз уже было нормально. И то первая остановка была просто техническая. Такого, конечно, никогда не было в кино, чтобы полтора часа непрерывные действия».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Пленка была оправлена на склад института, чтобы смыть негатив. Мы ночью вскрыли склад, подменили коробки и забрали пленку. Дальше просто прятали, прятали, прятали по Ленинграду с квартиры на квартиру, пока не пришло время с возможностью передать ее «Ленфильму». Это уже произошло во время перестройки».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Вам было чуть меньше 27 лет, когда работали над фильмом. Что с Вами такое происходило, что Вы сделали именно такую картину?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Я таким был. Плохо ли, хорошо ли – это такая моя судьба. Такая моя жизнь. К сожалению, мне никогда ничего не давалось просто. Я никогда не был награжден жизнью какой-то помощью, поддержкой, хотя были случаи, когда мне помогали».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Это какое-то глобальное предчувствие беды?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Не знаю, я не готов отвечать на этот вопрос. Стараюсь об этом не думать, старюсь не анализировать это».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«В интервью Софико Шеварднадзе Вы сказали, что дважды задумывались о самоубийстве: когда были под следствием КГБ и когда у Вас начались большие проблемы со зрением. История с КГБ из-за какой картины?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Из-за «Образа жизни», из-за связи с Тарковским, из-за попыток вывести меня за пределы Советского Союза».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Что Вас остановило?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Наверное, сила характера, несмотря на то, что со мной происходили все эти тяжелые события, каждый раз появлялись люди, которые в силу своей возможности помогали и протягивали руку помощи. Таким человеком был Владилен Кузин, директор студии документальных фильмов, и Галина Познякова, главный редактор студии. У них из-за меня было много проблем, но они всегда давали мне возможность работать, если бы не их поддержка, я не знаю, что было бы со мной».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«Вы понимали, что рискуете не только собой, но еще и другими людьми?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Я это понимал и всегда старался помочь им как-то в решении этих самых вопросов. Если надо, я делал какие-то дубль-фильмы, чтобы прикрыть производство. Я студию никогда не подводил. Только на «Ленфилтме» была большая скандальная история. Моей отдушиной в те непростые времена была только работа, даже если не было уверенности, что это дойдет до зрителя. Я считаю, всегда есть смысл стараться, трудиться и быть верным принципам своим каким-то».

ТАТЬЯНА ЭЛЬКИНА, корреспондент:

«На вопрос Владимира Познера об элитарности Вашего кино, Вы сказали, что виноваты в том, что не можете быть другим. Есть очень много людей, которые хотят Вас смотреть, но не могут, потому что не понимают. Как вас понять?»

АЛЕКСАНДР СОКУРОВ, режиссер, народный артист РФ:

«Не надо заставлять себя меня понимать. Я не заставляю себя читать книги, которые мне не интересны, которые я не чувствую. Вопрос не в том, что меня не понимают, значит у этих людей нет эмоционального, личностного контакта со мной. И это не беда, и слава Богу. Кино не является главным искусством. Есть литература, музыка, и, пожалуйста, делите себя с этими видами. Мы вместе, если есть какое-то чувственное, эмоциональное подключение, нет – значит мы разные. На разности людей строится жизнь, на сложных людях строится жизнь. Искусство всегда опирается не на народ, а на отдельно взятого человека».

Этот и другие материалы смотрите в группе программы

Всемирно известный режиссер Александр Сокуров никогда не скрывает гражданских и политических взглядов, даже если предупредительно просят. Из-за этого потерял немало полезных знакомств и нажил неприятелей. Александр Николаевич ответил на вопросы читателей и редакции Znak.com во время проведения «Дней Сокурова» в Ельцин Центре. Мы поговорили о Путине и Рамзане Кадырове, православии и исламе, искусстве и цензуре.

«У Путина свой кинематографический биограф - Никита»

На фестивале «Дни Сокурова» в Ельцин Центре демонстрировался ваш фильм о Борисе Ельцине «Пример интонации». Можете в нескольких словах выразить интонацию Ельцина? Вы ведь общались, вас связывали дружеские отношения.

Если бы я мог это выразить несколькими словами, то, наверное, не стал бы снимать фильм. С Борисом Николаевичем у меня связано много интонаций. И то, что я показал, явно недостаточно. Я лишь чуть-чуть прикоснулся к этой теме. К тому же о нем снимал не только я. В Москве он активно шел на контакт с другими режиссерами и журналистами, которые казались ему и Наине Иосифовне более простыми и доступными. Я же был для него слишком заумным персонажем. Впрочем, со мной у него всегда была интонация понимания, терпения, благородства, уважения и даже какой-то мягкости. Но это мое личное, частное ощущение, потому что он не совсем таким был, поскольку занимался жестким трудом.

- Вы неоднократно и довольно откровенно, по вашему признанию, беседовали с глазу на глаз и с нынешним президентом. У вас после этих встреч появилось понимание, какая «интонация» у Путина? Вам было бы интересно снять фильм о нем?

– У Владимира Путина есть свой кинематографический биограф - Никита. Он уже снимал о нем фильмы. В общем, слава Богу, это место занято. Хотя я знаю многих режиссеров, которые бы хотели встать в этот ряд, просто самому президенту это не нужно.

- Вы говорили, что в личных беседах он предстает иным, чем в публичном пространстве…

Я вас уверяю, что даже Жириновский в публичном пространстве выступает в одной ипостаси, а в личном общении он абсолютно другой. И Борис Николаевич бывал разным. Я порой удивлялся, видя его по телевизору. Не узнавал его, настолько это был другой человек. Вообще, любая масштабная личность в камерном общении выглядит иначе: уходит спесь, желание отвоевать себе особое место в историческом или культурном пространстве. В общении один на один это всегда другие люди. К большому сожалению.

Вам не кажется, что современные мировые лидеры мельчают прямо на глазах? Достаточно сравнить руководителей ведущих европейских государств и США с теми, кто стоял у руля полвека назад, сравнение будет явно не пользу нынешних. Как думаете, с чем связан кризис политических элит?

Действительно, деградация налицо. А связано это с тем, что они не являются свидетелями больших исторических процессов. Жизнь наша, безусловно, остается сложной, однако нынешние лидеры не в состоянии ни увидеть этого, ни предвосхитить. О том, что война с Украиной неизбежна, я сказал еще лет десять назад. Многие тогда покрутили пальцем у виска, а для меня это было совершенно очевидно. И я удивляюсь, почему это было не очевидно для российских и украинских руководителей. Это говорит о том, что нынешнюю политическую элиту составляют близорукие люди. Что уровень культуры, интеллекта, да и вообще масштаб личности сегодня нивелируется. Посмотрите на нынешнего канцлера Германии. Ну что это такое? Просто прискорбное зрелище. А итальянский премьер или последние президенты Франции…

Раз вы предугадали украинские события, позвольте спросить: мирный выход, по-вашему, еще возможен? А то, если послушать наших политических обозревателей, так точка невозврата уже пройдена…

Надеюсь, когда-нибудь эти политические обозреватели предстанут перед Гаагским трибуналом как провокаторы, которые нанесли огромный урон гуманитарному пространству России и всему российскому народу. Эти радио и телевизионные глашатаи занимаются тем, что во время пожара разбрасываются спичками. На месте власти я бы обратил особое внимание на этих людей, создающих предпосылки для международных конфликтов. Они должны быть наказаны. Это же просто преступники, которые работают и на государственных, и на частных каналах. И там, и там нет никакой ответственности за подобное поведение. Если сменится политический вектор, все эти комментаторы вмиг перестроятся. Мы это хорошо увидели на примере конфликта с Турцией. Они громче всех кричали про убийц российских летчиков, но как только им сказали, что Турция перестала быть врагом №1, они моментально сменили риторику на противоположную. Это так вульгарно и пошло. Они хуже женщин, которые себя продают.

- Женщин с пониженной социальной ответственностью, как теперь принято говорить.

– Да, я проституток имею в виду. Но когда женщина отдает себя мужчине, в этом есть хоть какая-то естественность, а в поведении этих комментаторов нет ничего естественного и органичного.

С Грузией у России был открытый военный конфликт. Однако российские туристы с удовольствием посещают Грузию и не сталкиваются с агрессией в свой адрес. Сколько времени должно пройти, чтобы можно было планировать отпуск в Киеве?

– Действительно, я недавно был в Грузии и ничего кроме радушия и гостеприимства там не встречал. А в случае с Украиной это произойдет нескоро. Слишком сильны взаимные противоречия и обиды. Дело в том, что русские почему-то уверены, что они один народ с украинцами, а это глубочайшее заблуждение. Украинцы давно мечтают оторваться от русского влияния и жить в стороне от нас, перестать быть тенью России. Советская практика сблизила наши народы, но все-таки мы всего лишь соседи. Мы не в одной квартире живем.

Представьте, что у вас есть соседи, и вы вдруг начинаете объявлять их своими братом и сестрой. «С какой стати? - говорят они. - Мы просто соседи!» - «Нет! Мы живем на одной лестничной площадке, мы уже родственники!» Но ведь соседство не предполагает, что мы должны меняться мужьями, женами или детьми.

У украинского народа свой исторический путь - крайне сложный, иногда даже унизительный. Их история - это всегда предмет вмешательства извне, когда твою страну постоянно кто-то делит, насильно приобщает к своей культуре. Тяжелая жизнь у украинского народа, тяжелая. А тут еще и ума украинской политике явно не хватает. В тяжелый исторический момент народ не выдвинул масштабных политиков, которые смогли бы деликатно выйти из сложных конфронтационных обстоятельств. Аккуратно разделить «сиамских близнецов», которыми стали Россия и Украина, сросшиеся экономиками и национальными особенностями. Но не нашлось политиков, которые, даже с учетом накопившегося раздражения к русским и давления националистов, неуклонно и деликатно проводили бы все процессы. Значит, не созрели эти институты власти. Ведь для того, чтобы выстраивать взаимоотношения с таким крупным и непростым соседом, как Россия, необходима мудрая политическую элита. Ее на Украине, к сожалению, пока нет. Потому что, в отличие от Грузии, у украинцев нет опыта государственности и государственного управления.

Да и потом, мы же все-таки сильно отличаемся от грузин - у нас другой алфавит, абсолютно другая культура, традиции, язык, темперамент, да все у нас другое. А с Украиной, безусловно, присутствует опасная видимость общности. Но это только видимость, и я, часто бывая на Украине, видел мощную энергию отторжения и желания независимости от России. Чем ближе народы, тем тяжелее их взаимоотношения. Сами знаете: наиболее болезненные конфликты происходят именно между родственниками.

Именно поэтому вы предлагали на конституционном уровне закрепить невозможность военных действий с соседними странами?

У нас должно быть категорическое условие: не воевать с соседями. Это касается и Прибалтики, и Украины, и Казахстана. Я бы в Конституцию внес принцип обязательного мирного сосуществования со всеми странами, с которыми мы имеем общие границы. Даже если на нас напали, мы должны находить в себе силы не применять армию, не вторгаться на чужую территорию. С соседями можно ссориться, но воевать нельзя.

Но ведь во всем мире страны, если с кем-то и воевали, то чаще именно с соседями. Германия неоднократно воевала с Францией, а в истории отношений Франции и Англии даже столетняя война была. И ничего, как-то находят общий язык.

Не будем забывать, что Германия никогда не входила в состав Франции, а Франция в состав Англии, хотя воевали все время по территориальному принципу. Конечно, территориальные претензии всегда существуют. Та же Италия очень мечтала получить от Гитлера часть французских земель. Но никто никогда не входил в состав друг друга, как в Советском Союзе. В Европе только одно исключение на этот счет - Австро-Венгерская империя.

«Мы имеем дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент»

Александр Николаевич, вы всегда были в стороне от политической жизни. Говорили, что к вам даже ни разу ни одна партия не обращалась с предложением войти в ее предвыборный список. И вдруг на парламентских выборах в сентябре прошлого года вы возглавили петербургский список партии «Яблоко», при этом оставаясь беспартийным. Почему это произошло именно сейчас?

У меня лопнуло терпение. Из всех партий или групп, профессионально занимающихся политикой, только «Яблоко» занимаются градозащитной деятельностью в Санкт-Петербурге. Именно благодаря «Яблоку» я сам очень многое понял в градозащитной работе («Группа Сокурова» занимается защитой исторического Петербурга - прим. ред.). Они ведь всегда использовали профессиональные инструменты. Например, организовывали большие судебные процессы против «Газпрома», на что питерское градозащитное движение не решалось. Они нам помогли, и в итоге практически все суды выиграли. Ну и потом, там есть люди, к которым я отношусь с уважением. Хотя, конечно, у меня не было никаких иллюзий. Я понимал, что это непроходной вариант. Но моя позиция была: хватит сидеть на кухне - нужно показать свою позицию и поддержать тех, кто думает так же. Конечно, я усложнил себе жизнь, но не жалею. За все надо расплачиваться. В том числе и за такое политическое поведение.

Вы возглавляете общественную группу активистов-градозащитников, ведущую диалог с властью о защите от разрушения старого Петербурга. В прошлом году вы написали письмо губернатору Санкт-Петербурга Полтавченко с просьбой не называть мост через Дудергофский канал именем Ахмата Кадырова, но к вам не прислушались.

Точка в этом вопросе, к сожалению, поставлена. И принятое решение я рассматриваю не иначе как террористическую деятельность на территории России. Эта угроза исходит от чеченского сектора. Мы имеем дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент. На мой взгляд, это реальная военная угроза. Чечня - регион России, который России не подчиняется. Там есть своя армия, и нужен только сигнал, чтобы двинуть этих вооруженных людей в какую-то сторону. Для меня очевидно, что это находится за пределами Конституции моей страны. И я уверен, что столкновение неизбежно по целому ряду причин.

Я, конечно, надеюсь, что президент понимает, кто такой Рамзан Кадыров, и границы его возможностей, наверное, определены. Но при этом не сомневаюсь, что если от него последует указание вооруженным людям, то в целом ряде российских городов жертвы будут большие.

В свое время вы написали письмо Александру Хлопонину, который был представителем президента в Северо-Кавказском округе, где предлагали под эгидой государства собрать серьезную конференцию православного и мусульманского духовенства с постановкой политических вопросов…

– И, разумеется, не получил никакого ответа. Никто не обратил на это внимания. А между тем мы видим, что происходит. Молодые люди, вырвавшиеся из кавказских городов, ведут себя вне всяких норм не только жизни русских, но и вообще вне всяких моральных норм. А правоохранители в Москве парализованы страхом перед Грозным, ведь именно там выносятся смертные приговоры. И если в Грозном человеку вынесут смертный приговор, его уже никто не сможет защитить.

- Мало кто отважится говорить об этом вслух. И понятно почему. Вы ощущали на себе эту опасность?

Конечно. Но позвольте не конкретизировать. Я понимаю, что делаю и говорю и что за это придется отвечать. А федеральной власти необходимо ответить себе на вопрос: является ли Конституция Российской Федерации законом, действующим на территории всего российского государства? Если да, то должны быть приняты соответствующие меры. Однако мы видим, что этот документ уже не работает. Может, готовится новая Конституция? Даже есть предположение, кто готов возглавить Конституционную комиссию – это одна из самых одиозных и агрессивных женщин в российской политике.

- Ирина Яровая?

Да. Женщинам вообще не везет в российской политике. Думаю, может их не допускать туда? Почему-то как только наши прекрасные женщины прорываются в политическую элиту, ведут себя там агрессивней мужчин. Самые жестокосердные парламентарии в Европе - именно наши женщины-депутаты.

- Чем вы это объясняете?

Одним словом тут не объяснишь. Дело в том, что роль мужчины в России давно нивелирована. Это видно и по роли отцов в семьях, и потому, как развиваются наши мальчишки в школах. Считаю, пора уже возвращаться к раздельному образованию - отдельно для мальчиков и девочек.

- А весь XX век прошел в борьбе за эмансипацию женщин.

Но если женщины хотят равных прав, то тогда пусть их берут с равной ответственностью. А то ведь у нас до сих пор при судебных разбирательствах ребенок всегда остается с матерью, у отцов в этой борьбе нет ни единого шанса. Затем муж должен оставить еще и жилье, а сам пусть живет, как знает. Если мы равны на бумаге, то пусть будет так и в житейской практике.

Однако все это детали, а главное - психофизическая сдача позиций всей мужской части населения. И начинается это со школы. А если спросите, какая часть мужского населения в России самая слабая, не сомневаясь, отвечу - наши военные. Это наиболее изнеженная категория мужчин. Даже офицеры спецслужб с большим трудом психологически адаптируются к новым бытовым условиям - настолько военные привыкли к комфорту.

Довольно неожиданное заявление от сына кадрового военного, который все детство провел в военных городках. Неужели уже тогда начали замечать что-то подобное?

Мой отец все-таки был фронтовиком, а у того поколения была другая беда - пили все. Это был бич военных городков. И дома пили, и на службе часто появлялись нетрезвые. Конечно, были гарнизоны, которые не переходили определенных границ, но в значительной степени это всех касалось… Пьянство вообще огромная проблема для нашей страны. Меня размах этого явления поразил еще в студенчестве в Горьком, а когда учился уже в Москве, то там целые факультеты находились в полуалкогольном состоянии. Во ВГИКе пили просто невероятно, формы приобретали порой просто какие-то дикие масштабы.

Именно с алкоголизмом я связываю деградацию русского мужского населения. Ведь в мусульманских регионах такой проблемы нет. Религия там помогает сохранять национальный уклад. А поскольку русские давно нерелигиозный народ, а наш национальный уклад, тесно связанный с сельским образом жизни, был разрушен большевиками, то теперь у нас словно нет опоры, которая бы остановила это падение в бездну.

«Гигантская ошибка - отдавать часть власти православной церкви»

– Александр Николаевич, на «Эхе Москвы» вы как-то сказали: «Наша огромная страна разорвана. Энергетики общей нет. Идея федерализма во многом себя изжила. Надо менять федеративный принцип». На какой?

А вы сами что думаете по этому поводу?

На Урале уже была попытка поменять федеративный принцип, создав в первой половине 1990-х Уральскую республику…

Отлично помню реакцию Ельцина, он только при мне несколько раз общался по телефону с Росселем по этому поводу. И?..

- Тем не менее у этой идеи хватало сторонников.

И в Уфе, и в Иркутске я тоже встречал сторонников подобного федерализма. Да и сегодня эта идея жива. Скажем, в Казани вот-вот примут решение поменять кириллицу на латиницу, что окончательно оторвет нас друг от друга. Это происходит по всей стране. Я это вижу.

Важно, чтобы в правительстве видели. И думали, искали способы скрепить страну, пока не стало слишком поздно. Граждане Российской империи, а потом и Советского Союза ощущали себе единым целым, хотя никого интернета или телевидения не было…

– А вы сами как ответите на этот вопрос?

Ну, я могу отвечать только за то, что помню лично. Думаю, людей скрепляла мысль о всеобщем равенстве, неких социальных гарантиях, идея интернационализма, общее культурное пространство, доступное бесплатное образование…

Я бы даже сказал равнодоступное качественное образование, которое человек мог получить и в столице, и в маленьком городе, и в глухом ауле, и в рязанском селе. В принципе, это было близко к осуществлению. А сегодняшнее образование - сословное. Так у нас никогда никакой Шукшин не появится: в современных условиях он не смог бы получить образования. Все мои попытки противостоять оплате за высшее образование привели к тому, что я испортил отношения с большим количеством чиновников и ректоров… В общем, вы сами ответили на свой вопрос, достаточно точно все сформулировав.

- Но если эти «скрепы» сегодня не работают, устоит ли Россия с нынешними «скрепами»?

В чем я согласен с коммунистами, так в том, что церковь должна быть отделена от государства. Нынешнее же государство абсолютно преступно распоряжается взаимоотношениями с религиозными культами. Мы совершаем гигантскую ошибку, отдавая часть власти православной церкви. Они люди, мягко говоря, странные и политически неосторожные.

Как только будет принято решение о создании православной партии, которая станет одной из официальных государственных партий, запустится маховик разрушения страны. Все идет к тому, и Русская православная церковь собирает имущество, чтобы эта партия была богатой. Но ведь следом появятся крупные мусульманские партии, и тогда вопрос о существовании Российской Федерации будет снят с повестки дня.

Это же нетрудно предвидеть: если на определенной территории православная религиозная сила получает в подарок от государства часть политической власти, то, соответственно, в других местах мусульманское население совершенно справедливо потребует часть политической власти для своих религиозных организаций. Поверьте, мусульмане в этом вопросе ни в чем не уступят. И когда интересы православия и ислама войдут между собой в политическое противоречие, начнется межрелигиозная война - самое страшное, что вообще может быть. В гражданской войне можно все-таки договориться, а в религиозной бьются до смерти. Никто не уступит. И каждый будет по-своему прав.

В одном интервью вы говорили: «Мы чужие в европейском пространстве. Чужие, потому что большие - по размеру страны, по масштабу и непредсказуемости идей». А в другом восклицаете: «А разве русские не европейцы? Разве нас не воспитала Европа?»

Здесь нет противоречия. В одном случае я говорил о культуре, в другом - о способах поведения. Но, безусловно, Россия цивилизационно больше связана с Европой.

- А как тогда воспринимать нынешний разворот на Восток?

Это просто глупость, вот и все. Мало ли глупостей совершало российское государство, которое по-настоящему и создаться еще не может? Мы то общественный строй меняем, то с соседями воюем, то зажигаемся какими-то сумасшедшими идеями… А государство - это в первую очередь традиция, опыт, проверенный временем и подтвержденный национальным согласием. Мы же согласие даже в мелочах найти не можем.

Вот у вас в Екатеринбурге на городском пруду собираются строить храм, хотя часть общества против. А вот неплохо бы посмотреть, как в Германии решают подобные вопросы. Там, если хотя бы малая часть населения против, решение откладывается. Таким образом, они защищают себя от скоропалительных шагов. Разумности и взвешенности российскому государству не хватало всегда, не хватает и сегодня.

«Наши мусульмане молчат и ждут, где вспыхнет и на какую сторону встать»

Александр Николаевич, вы говорите, что нужно устанавливать жесткие границы в отношениях власти и религии, но, с другой стороны, вам понравилось в Иране, хотя это государство вряд ли можно назвать светским…

Иранцы - шииты, а это совершенно особая ветвь ислама. По моим впечатлениям, она гораздо мягче. И все, что нам говорят об иранском режиме, не совсем правда. Я общался там с разными людьми и скоро снова туда поеду. Считаю, что нужно изучать иранский опыт. Они оказались в полной изоляции, но не деградировали, а, напротив, доказали, что все возможно развивать в рамках одной самодостаточной нации - экономику, военную и химическую промышленность, сельское хозяйство, добычу углеводородов и научные исследования… Они даже фильмов снимают в несколько раз больше, чем Россия. Причем очень хороших.

В общем, эта поездка натолкнула меня на множество размышлений о развитии и силе мусульманского мира. На него необходимо обратить серьезное внимание. Он энергичен и уже не готов оставаться в рамках своего пространства. Мы должны понимать, что он будет переходить границы и расширяться.

Это уже активно происходит. И вы бьете тревогу, говоря, что ни в коем случае нельзя допускать смешения культур. Но ведь этот тезис противоречит нынешним официальным европейским ценностям, нацеленным на мультикультурализм, открытые границы, политкорректность.

Европу сегодня губит боязнь признать, что национальное выше интернационального. Я называю это инфекцией. Просто попала инфекция в организм, и он заболел. Для того, чтобы христианский и мусульманский мир существовали в согласии и гармонии, надо провести четкую границу, через которую переходить нельзя ни одной из сторон. Мы не должны допускать смешения культур. Бесконфликтно это происходить не может, потому что культура - это код, мировоззрение. А второе правило - не нарушать нормы корневого народа. Должна быть скромность гостя, а ее, как правило, нет. Нельзя сказать, что Европа исчезнет, если везде появятся мечети. Но культура, без всякого сомнения, погибнет.

Европейцы забывают, что цивилизацию необходимо охранять, беречь это сочетание национальных и христианских норм. Европейский мир накопил огромный опыт социализации, разнообразных политических компромиссов и политических практик. И способность людей к качественному труду. Ведь главное, что привлекает арабов и африканцев в Европе, что можно приехать на готовенькое. Почему-то они не хотят бороться за создание своих качественных государств. Они не будут этого делать, а желают ехать туда, где уже что-то сделано. Но поскольку у них нет навыков ассимиляции, нет привычки уважать иные культурные и религиозные принципы, то, естественно, нынешняя ситуация в Европе приведет к крупным конфликтам и войнам на территории европейских стран.

В общем, нужна дистанция, благородная дистанция между народами. Или под европейской культурой можно подвести черту и готовиться к решительному видоизменению всего европейского уклада жизни. Или надо сопротивляться, или согласиться, что проиграем.

- А как сопротивляться, если вы сами говорите, что всё чаще сталкиваетесь на Западе с цензурой?

К сожалению, это правда. Сегодня на Западе люди гораздо больше зависят от власти, нежели 5-7 лет назад. Не раз европейские журналисты признавались мне, что редакторы не всегда разрешают публиковать то, что они написали. Мои интервью там теперь подвергаются цензуре, а телеканалы нередко отказывались от тем, по которым мне хотелось бы подискутировать. В Европе идет деградация демократических традиций.

В одном интервью вы сказали: «Наполеон считался убийцей, нерукопожатным, а теперь это почти французский национальный герой. Даже бренд - коньяк, одеколон… И с Гитлером будет то же самое - рацио победит нравственность». Неужели человечество забудет все, что натворил Гитлер?

В границах 15-20 лет всё начнет резко меняться в оценках. Но если вы спросите, на чем основывается мое убеждение, я не отвечу. Просто интуитивно чувствую. Это мое восприятие тех темпов, с которыми происходят изменения современных оценочных категорий. Ну кто из представителей моего поколения еще лет 30 назад мог представить, что в Петербурге будут существовать нацистские молодежные организации? Нам казалось это нереальным ни при каких обстоятельствах. Тем более в Ленинграде, где еще живы свидетели Блокады, участники Великой Отечественной войны. Тем не менее они есть. Причем не наследники русского национализма, а последователи именно немецкого фашизма, принимающие всю его систему и идеологию.

- Но наше общество все-таки считает их маргиналами…

Пока это так, но, к сожалению, границы между понятиями очень уж быстро стираются, а почва для этого подготовлена.

В той же Европе сегодня популярна тема российской угрозы. Вас это задевает как российского гражданина? Или считаете, что опасения Запада оправданы?

Недавно ставил в Италии спектакль и, конечно, много общался с местной интеллигенцией. В их среде есть определенный страх перед вторжением российской армии на территорию Европы. Еще чаще я сталкиваюсь с этими опасениями в Прибалтике. Я прибалтам все время говорю: не бойтесь, этого не будет. Просто Прибалтике и Польше нужно образовать ассоциацию нейтральных государств - это для них идеальный выход. Ведь когда у вас на территории не будет баз НАТО, то и России не нужно будет направлять ракеты в вашу сторону. Будьте умнее: не сажайте малину у берлоги медведя.

Вообще, Европе пора понять, что есть куда более опасный противник, чем Россия - это мусульманская революция. Ведь почему так трудно справиться с ИГИЛ - потому что это не просто террористическая организация, а революционно-идеологическое движение мусульманского мира. Оно может возникнуть в любом месте, как большевизм. Ведь как ни давила Европа, а подавить большевистский мятеж в России не смогла. И ведь тоже была идеология - распространить большевизм по всем миру: Ленин и его последователи мечтали устроить революции в Европе. ИГИЛ руководствуется схожими принципами: христианство изжило себя, разложилось, давайте отправим христианскую цивилизацию на свалку истории и заменим ее новым порядком - мусульманско-политическим. И поскольку ракетами идею не победить, бороться с ИГИЛ, не вступая с ними в переговоры как с системой, значит обрекать себя на поражение.

- Так ведь звучит такой принцип: «не вступать в переговоры с террористами».

Значит, он устарел. Теперь нужно учиться с ними договариваться. А для этого нужна мудрость. Вы посмотрите, почему наши мусульмане так сдержанно за всем этим наблюдают? Молчат и ждут, где вспыхнет и на какую сторону встать.

«Не надо думать, что кино безобидно, это заблуждение»

Еще в 2002 году вы сказали газете «Известия»: «Американская киноагрессия убивает чувствующего и думающего зрителя. Россия в этом смысле побеждена». Что-то изменилось за 15 лет? Как оцениваете закончившийся Год российского кино?

Ничего не изменилось. Если Год культуры закончился закрытием библиотек, то в Год кино мы потеряем все документальные киностудии Сибири, Урала, Дальнего Востока, северных регионов и Северного Кавказа. Государство, конечно, выделило чуть больше денег на дебюты, но это несерьезно. Нашему кино, чтобы полноценно развиваться, необходимо в год 80-100 дебютов, а сейчас выделили средства на 16.

Ничего не сделано для механизма существования кинематографа. Я говорю не о том, что нужно запретить прокат западного кино или продавать на зарубежные фильмы более дорогие билеты, как это делают во Франции. Я говорю о правовых и экономических мерах, которые могут способствовать развитию национального кино как индустриального направления, когда есть техническая база, разумные бюджеты, кинотеатры, доступ к телевидению… Именно такой системной работой должно заниматься Министерство культуры, а оно этого не делает напрочь.

К сожалению, это особенность органов управления в наше время. Когда вроде все на месте, а на самом деле никто ничего не делает. Регулярно видим, как президент спрашивает у них: почему это не сделано, а почему это не доведено до конца? Ему что-то отвечают, порой, он даже ловит кого-нибудь на лжи, однако ничего не меняется. Если так повсюду, то почему у нас в кино должно быть иначе?

Сейчас развернулась активная борьба с интернет-пиратством, но ведь многие ваши фильмы можно посмотреть только благодаря торрентам. Да и вообще для людей, живущих за пределами крупных городов, торренты, по сути, являются окном в большой мир.

Вот и мне кажется противоестественным, когда художник против того, чтобы его произведение увидело как можно больше людей. Я, конечно, делаю не продюсерское кино, которое жестко требует возвращения вложенных средств, и сам я вообще никогда не получал денег за прокат своих картин, но все равно мне непонятно, почему лишаем, таким образом, целый пласт наших соотечественников возможности выбора. Я не считаю, что в художественном пространстве должны быть какие-то ограничения. Аудитория сегодня очень бедна, поэтому мне кажется неправильным запрет на переиздание книг, ограничение доступа к музыкальным произведениям и кинофильмам.

Мы создаем государство, чтобы оно выполняло свои функции. А одна из главных его функций - с помощью культуры поддерживать общество в цивилизованном состоянии. Государство должно иметь ресурсы, чтобы компенсировать возможные потери правообладателям при открытии свободного доступа к фильмам или книгам. Я вообще считаю, что необходимо международное соглашение в рамках ЮНЕСКО или ООН о всеобщей доступности произведений мировой культуры. Но ведь опять скажут, что я, словно городской сумасшедший, предлагаю что-то нереализуемое.

Примерно так восприняли ваш призыв к организаторам фестивалей класса «А» отказаться от фильмов со сценами насилия? Но ведь тогда исчезнет целый пласт жанров. Как экранизировать, скажем, «Войну мир»?

Я не призываю совсем не снимать про войну. Я предлагал отказаться от насилия на экране как профессионального, драматургического инструмента, отказаться от сюжетов и образов, связанных с героизацией или эстетизацией насилия. Я много лет об этом говорю и призываю к этому, но меня не слышат - ни здесь, ни в Европе. К сожалению, я уверен, что это, может быть, один из немногих случаев, когда я абсолютно прав. Героизация и эстетизация насилия наносят гораздо больший урон, чем, к примеру, любая экологическая проблема.

Пропаганда зла - это когда на экране вам показывают способ убийства, мучения человека. Такое кино носит непоправимый вред человеческой психике, ведь для современного молодого человека смерть не сакральна. Ему кажется, что убить ничего не стоит. Кино его убеждает, что человека можно убить разными способами: вырвать кишки, голову оторвать, глаза выколоть… Не надо думать, что кино безобидно. Это заблуждение.

- Но ведь для этого и введены возрастные категории «12 плюс», «18 плюс».

Однако проблему они не решают - сегодня любой ребенок благодаря интернету может посмотреть, что угодно. Хотя и с этим можно справиться, уверяю вас, было бы желание. Электронный мир - такой управляемый и уязвимый сегмент, что 3-4 кнопок хватит, чтобы все это убрать из общего доступа, но, видимо, никому не надо.

А что с вашим обращением к своим ровесникам-режиссерам хотя бы на год прекратить кинематографическую деятельность и отдать все выделенные государством средства молодым режиссерам? Хоть кто-то отреагировал?

Конечно, нет. Я уже привык, что любые мои инициативы не вызывают никакой реакции у меня на Родине. Журналисты еще об этом спрашивают, а коллегам, очевидно, совершенно неинтересна моя точка зрения по злободневным вопросам.

На Западе многие известные режиссеры ушли на телевидение. Свежий пример: Паоло Соррентино, снявший, по мнению Европейской киноакадемии, лучший фильм 2015 года - «Молодость», недавно выпустил телесериал «Молодой папа» про Папу Римского. Вам было бы интересно снять сериал?

Ну, я делал большие документальные картины для телевидения. Например, «Духовные голоса» или «Повинность», которые продолжаются пять часов. Это большие произведения, драматургически выстроенные под телеформат. Но работать в тех условиях, в которых сегодня существует русское сериальное кино, мне не хочется. Мне неинтересны эти темы, они не имеют ко мне никакого отношения.

- А за границей?

Мне предлагали, но целый ряд обстоятельств не позволил мне этого сделать.

Александр Николаевич, вы один из самых титулованных российских режиссеров, при этом в кругу коллег считаетесь «белой вороной», а многие ваши работы отечественный зритель так и не увидел. Вы считаете свою профессиональную карьеру удавшейся?

Мне вообще кажется, что я неправильно выбрал профессию.

- Вот это признание!

Просто в момент выбора я был слишком молод, чтобы осознать всю ответственность этого шага. И вот уже несколько лет, как я отчетливо понимаю, что выбор оказался неверным. Есть другие области, в которых я был бы более востребован, смог бы сделать больше. Потому что в кино я не реализовался полностью. Что уж теперь говорить…

https://www.сайт/2017-02-09/rezhisser_aleksandr_sokurov_idet_k_tomu_chto_v_rossii_razrazitsya_religioznaya_voyna

«…Запустится маховик разрушения страны»

Режиссер Александр Сокуров: идет к тому, что в России разразится религиозная война

Всемирно известный режиссер Александр Сокуров никогда не скрывает гражданских и политических взглядов, даже если предупредительно просят. Из-за этого потерял немало полезных знакомств и нажил неприятелей.. Мы поговорили о Путине и Рамзане Кадырове, православии и исламе, искусстве и цензуре.

«У Путина свой кинематографический биограф — Никита»

— На фестивале «Дни Сокурова» в Ельцин Центре демонстрировался ваш фильм о Борисе Ельцине «Пример интонации». Можете в нескольких словах выразить интонацию Ельцина? Вы ведь общались, вас связывали дружеские отношения.

— Если бы я мог это выразить несколькими словами, то, наверное, не стал бы снимать фильм. С Борисом Николаевичем у меня связано много интонаций. И то, что я показал, явно недостаточно. Я лишь чуть-чуть прикоснулся к этой теме. К тому же о нем снимал не только я. В Москве он активно шел на контакт с другими режиссерами и журналистами, которые казались ему и Наине Иосифовне более простыми и доступными. Я же был для него слишком заумным персонажем. Впрочем, со мной у него всегда была интонация понимания, терпения, благородства, уважения и даже какой-то мягкости. Но это мое личное, частное ощущение, потому что он не совсем таким был, поскольку занимался жестким трудом.

— Вы неоднократно и довольно откровенно, по вашему признанию, беседовали с глазу на глаз и с нынешним президентом. У вас после этих встреч появилось понимание, какая «интонация» у Путина? Вам было бы интересно снять фильм о нем?

У Владимира Путина есть свой кинематографический биограф — Никита. Он уже снимал о нем фильмы. В общем, слава Богу, это место занято. Хотя я знаю многих режиссеров, которые бы хотели встать в этот ряд, просто самому президенту это не нужно.

— Вы говорили, что в личных беседах он предстает иным, чем в публичном пространстве…

— Я вас уверяю, что даже Жириновский в публичном пространстве выступает в одной ипостаси, а в личном общении он абсолютно другой. И Борис Николаевич бывал разным. Я порой удивлялся, видя его по телевизору. Не узнавал его, настолько это был другой человек. Вообще, любая масштабная личность в камерном общении выглядит иначе: уходит спесь, желание отвоевать себе особое место в историческом или культурном пространстве. В общении один на один это всегда другие люди. К большому сожалению.

— Вам не кажется, что современные мировые лидеры мельчают прямо на глазах? Достаточно сравнить руководителей ведущих европейских государств и США с теми, кто стоял у руля полвека назад, сравнение будет явно не пользу нынешних. Как думаете, с чем связан кризис политических элит?

Как режиссер Александр Сокуров поговорил с людьми о Борисе Ельцине

— Действительно, деградация налицо. А связано это с тем, что они не являются свидетелями больших исторических процессов. Жизнь наша, безусловно, остается сложной, однако нынешние лидеры не в состоянии ни увидеть этого, ни предвосхитить. О том, что война с Украиной неизбежна, я сказал еще лет десять назад. Многие тогда покрутили пальцем у виска, а для меня это было совершенно очевидно. И я удивляюсь, почему это было не очевидно для российских и украинских руководителей. Это говорит о том, что нынешнюю политическую элиту составляют близорукие люди. Что уровень культуры, интеллекта, да и вообще масштаб личности сегодня нивелируется. Посмотрите на нынешнего канцлера Германии. Ну что это такое? Просто прискорбное зрелище. А итальянский премьер или последние президенты Франции...

— Раз вы предугадали украинские события, позвольте спросить: мирный выход, по-вашему, еще возможен? А то, если послушать наших политических обозревателей, так точка невозврата уже пройдена…

— Надеюсь, когда-нибудь эти политические обозреватели предстанут перед Гаагским трибуналом как провокаторы, которые нанесли огромный урон гуманитарному пространству России и всему российскому народу. Эти радио и телевизионные глашатаи занимаются тем, что во время пожара разбрасываются спичками. На месте власти я бы обратил особое внимание на этих людей, создающих предпосылки для международных конфликтов. Они должны быть наказаны. Это же просто преступники, которые работают и на государственных, и на частных каналах. И там, и там нет никакой ответственности за подобное поведение. Если сменится политический вектор, все эти комментаторы вмиг перестроятся. Мы это хорошо увидели на примере конфликта с Турцией. Они громче всех кричали про убийц российских летчиков, но как только им сказали, что Турция перестала быть врагом №1, они моментально сменили риторику на противоположную. Это так вульгарно и пошло. Они хуже женщин, которые себя продают.

— Женщин с пониженной социальной ответственностью, как теперь принято говорить.

Да, я проституток имею в виду. Но когда женщина отдает себя мужчине, в этом есть хоть какая-то естественность, а в поведении этих комментаторов нет ничего естественного и органичного.

— С Грузией у России был открытый военный конфликт. Однако российские туристы с удовольствием посещают Грузию и не сталкиваются с агрессией в свой адрес. Сколько времени должно пройти, чтобы можно было планировать отпуск в Киеве?

Действительно, я недавно был в Грузии и ничего кроме радушия и гостеприимства там не встречал. А в случае с Украиной это произойдет нескоро. Слишком сильны взаимные противоречия и обиды. Дело в том, что русские почему-то уверены, что они один народ с украинцами, а это глубочайшее заблуждение. Украинцы давно мечтают оторваться от русского влияния и жить в стороне от нас, перестать быть тенью России. Советская практика сблизила наши народы, но все-таки мы всего лишь соседи. Мы не в одной квартире живем.

Представьте, что у вас есть соседи, и вы вдруг начинаете объявлять их своими братом и сестрой. «С какой стати? — говорят они. — Мы просто соседи!» — «Нет! Мы живем на одной лестничной площадке, мы уже родственники!» Но ведь соседство не предполагает, что мы должны меняться мужьями, женами или детьми.

У украинского народа свой исторический путь — крайне сложный, иногда даже унизительный. Их история — это всегда предмет вмешательства извне, когда твою страну постоянно кто-то делит, насильно приобщает к своей культуре. Тяжелая жизнь у украинского народа, тяжелая. А тут еще и ума украинской политике явно не хватает. В тяжелый исторический момент народ не выдвинул масштабных политиков, которые смогли бы деликатно выйти из сложных конфронтационных обстоятельств. Аккуратно разделить «сиамских близнецов», которыми стали Россия и Украина, сросшиеся экономиками и национальными особенностями. Но не нашлось политиков, которые, даже с учетом накопившегося раздражения к русским и давления националистов, неуклонно и деликатно проводили бы все процессы. Значит, не созрели эти институты власти. Ведь для того, чтобы выстраивать взаимоотношения с таким крупным и непростым соседом, как Россия, необходима мудрая политическую элита. Ее на Украине, к сожалению, пока нет. Потому что, в отличие от Грузии, у украинцев нет опыта государственности и государственного управления.

Да и потом, мы же все-таки сильно отличаемся от грузин — у нас другой алфавит, абсолютно другая культура, традиции, язык, темперамент, да все у нас другое. А с Украиной, безусловно, присутствует опасная видимость общности. Но это только видимость, и я, часто бывая на Украине, видел мощную энергию отторжения и желания независимости от России. Чем ближе народы, тем тяжелее их взаимоотношения. Сами знаете: наиболее болезненные конфликты происходят именно между родственниками.

— Именно поэтому вы предлагали на конституционном уровне закрепить невозможность военных действий с соседними странами?

— У нас должно быть категорическое условие: не воевать с соседями. Это касается и Прибалтики, и Украины, и Казахстана. Я бы в Конституцию внес принцип обязательного мирного сосуществования со всеми странами, с которыми мы имеем общие границы. Даже если на нас напали, мы должны находить в себе силы не применять армию, не вторгаться на чужую территорию. С соседями можно ссориться, но воевать нельзя.

— Но ведь во всем мире страны, если с кем-то и воевали, то чаще именно с соседями. Германия неоднократно воевала с Францией, а в истории отношений Франции и Англии даже столетняя война была. И ничего, как-то находят общий язык.

— Не будем забывать, что Германия никогда не входила в состав Франции, а Франция в состав Англии, хотя воевали все время по территориальному принципу. Конечно, территориальные претензии всегда существуют. Та же Италия очень мечтала получить от Гитлера часть французских земель. Но никто никогда не входил в состав друг друга, как в Советском Союзе. В Европе только одно исключение на этот счет — Австро-Венгерская империя.

«Мы имеем дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент»

— Александр Николаевич, вы всегда были в стороне от политической жизни. Говорили, что к вам даже ни разу ни одна партия не обращалась с предложением войти в ее предвыборный список. И вдруг на парламентских выборах в сентябре прошлого года вы возглавили петербургский список партии «Яблоко», при этом оставаясь беспартийным. Почему это произошло именно сейчас?

— У меня лопнуло терпение. Из всех партий или групп, профессионально занимающихся политикой, только «Яблоко» занимаются градозащитной деятельностью в Санкт-Петербурге. Именно благодаря «Яблоку» я сам очень многое понял в градозащитной работе («Группа Сокурова» занимается защитой исторического Петербурга. — Прим. ред.). Они ведь всегда использовали профессиональные инструменты. Например, организовывали большие судебные процессы против «Газпрома», на что питерское градозащитное движение не решалось. Они нам помогли, и в итоге практически все суды выиграли. Ну и потом, там есть люди, к которым я отношусь с уважением. Хотя, конечно, у меня не было никаких иллюзий. Я понимал, что это непроходной вариант. Но моя позиция была: хватит сидеть на кухне — нужно показать свою позицию и поддержать тех, кто думает так же. Конечно, я усложнил себе жизнь, но не жалею. За все надо расплачиваться. В том числе и за такое политическое поведение.

«Чечня — регион России, который России не подчиняется. Там своя армия, и нужен только сигнал, чтобы двинуть этих вооруженных людей в какую-то сторону. И я уверен, что столкновение неизбежно»

— Вы возглавляете общественную группу активистов-градозащитников, ведущую диалог с властью о защите от разрушения старого Петербурга. В прошлом году вы написали письмо губернатору Санкт-Петербурга Полтавченко с просьбой не называть мост через Дудергофский канал именем Ахмата Кадырова, но к вам не прислушались.

— Точка в этом вопросе, к сожалению, поставлена. И принятое решение я рассматриваю не иначе как террористическую деятельность на территории России. Эта угроза исходит от чеченского сектора. Мы имеем дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент. На мой взгляд, это реальная военная угроза. Чечня — регион России, который России не подчиняется. Там есть своя армия, и нужен только сигнал, чтобы двинуть этих вооруженных людей в какую-то сторону. Для меня очевидно, что это находится за пределами Конституции моей страны. И я уверен, что столкновение неизбежно по целому ряду причин.

Я, конечно, надеюсь, что президент понимает, кто такой Рамзан Кадыров, и границы его возможностей, наверное, определены. Но при этом не сомневаюсь, что если от него последует указание вооруженным людям, то в целом ряде российских городов жертвы будут большие.

— В свое время вы написали письмо Александру Хлопонину, который был представителем президента в Северо-Кавказском округе, где предлагали под эгидой государства собрать серьезную конференцию православного и мусульманского духовенства с постановкой политических вопросов…

И, разумеется, не получил никакого ответа. Никто не обратил на это внимания. А между тем мы видим, что происходит. Молодые люди, вырвавшиеся из кавказских городов, ведут себя вне всяких норм не только жизни русских, но и вообще вне всяких моральных норм. А правоохранители в Москве парализованы страхом перед Грозным, ведь именно там выносятся смертные приговоры. И если в Грозном человеку вынесут смертный приговор, его уже никто не сможет защитить.

«Почему-то, как только наши прекрасные женщины прорываются в политическую элиту, ведут себя там агрессивней мужчин. Самые жестокосердные парламентарии в Европе — именно наши женщины-депутаты»

— Мало кто отважится говорить об этом вслух. И понятно почему. Вы ощущали на себе эту опасность?

— Конечно. Но позвольте не конкретизировать. Я понимаю, что делаю и говорю и что за это придется отвечать. А федеральной власти необходимо ответить себе на вопрос: является ли Конституция Российской Федерации законом, действующим на территории всего российского государства? Если да, то должны быть приняты соответствующие меры. Однако мы видим, что этот документ уже не работает. Может, готовится новая Конституция? Даже есть предположение, кто готов возглавить Конституционную комиссию - это одна из самых одиозных и агрессивных женщин в российской политике.

— Ирина Яровая?

— Да. Женщинам вообще не везет в российской политике. Думаю, может их не допускать туда? Почему-то как только наши прекрасные женщины прорываются в политическую элиту, ведут себя там агрессивней мужчин. Самые жестокосердные парламентарии в Европе — именно наши женщины-депутаты.

— Чем вы это объясняете?

— Одним словом тут не объяснишь. Дело в том, что роль мужчины в России давно нивелирована. Это видно и по роли отцов в семьях, и потому, как развиваются наши мальчишки в школах. Считаю, пора уже возвращаться к раздельному образованию — отдельно для мальчиков и девочек.

— А весь XX век прошел в борьбе за эмансипацию женщин.

— Но если женщины хотят равных прав, то тогда пусть их берут с равной ответственностью. А то ведь у нас до сих пор при судебных разбирательствах ребенок всегда остается с матерью, у отцов в этой борьбе нет ни единого шанса. Затем муж должен оставить еще и жилье, а сам пусть живет, как знает. Если мы равны на бумаге, то пусть будет так и в житейской практике.

Однако все это детали, а главное — психофизическая сдача позиций всей мужской части населения. И начинается это со школы. А если спросите, какая часть мужского населения в России самая слабая, не сомневаясь, отвечу — наши военные. Это наиболее изнеженная категория мужчин. Даже офицеры спецслужб с большим трудом психологически адаптируются к новым бытовым условиям — настолько военные привыкли к комфорту.

— Довольно неожиданное заявление от сына кадрового военного, который все детство провел в военных городках. Неужели уже тогда начали замечать что-то подобное?

— Мой отец все-таки был фронтовиком, а у того поколения была другая беда — пили все. Это был бич военных городков. И дома пили, и на службе часто появлялись нетрезвые. Конечно, были гарнизоны, которые не переходили определенных границ, но в значительной степени это всех касалось… Пьянство вообще огромная проблема для нашей страны. Меня размах этого явления поразил еще в студенчестве в Горьком, а когда учился уже в Москве, то там целые факультеты находились в полуалкогольном состоянии. Во ВГИКе пили просто невероятно, формы приобретали порой просто какие-то дикие масштабы.

Именно с алкоголизмом я связываю деградацию русского мужского населения. Ведь в мусульманских регионах такой проблемы нет. Религия там помогает сохранять национальный уклад. А поскольку русские давно нерелигиозный народ, а наш национальный уклад, тесно связанный с сельским образом жизни, был разрушен большевиками, то теперь у нас словно нет опоры, которая бы остановила это падение в бездну.

«Гигантская ошибка — отдавать часть власти православной церкви»

Александр Николаевич, на «Эхе Москвы» вы как-то сказали: «Наша огромная страна разорвана. Энергетики общей нет. Идея федерализма во многом себя изжила. Надо менять федеративный принцип». На какой?

— А вы сами что думаете по этому поводу?

— На Урале уже была попытка поменять федеративный принцип, создав в первой половине 1990-х Уральскую республику…

— Отлично помню реакцию Ельцина, он только при мне несколько раз общался по телефону с Росселем по этому поводу. И?..

— Тем не менее у этой идеи хватало сторонников.

— И в Уфе, и в Иркутске я тоже встречал сторонников подобного федерализма. Да и сегодня эта идея жива. Скажем, в Казани вот-вот примут решение поменять кириллицу на латиницу, что окончательно оторвет нас друг от друга. Это происходит по всей стране. Я это вижу.

«Государство абсолютно преступно распоряжается взаимоотношениями с религиозными культами. Православная церковь — люди, мягко говоря, странные и политически неосторожные»

— Важно, чтобы в правительстве видели. И думали, искали способы скрепить страну, пока не стало слишком поздно. Граждане Российской империи, а потом и Советского Союза ощущали себя единым целым, хотя никого интернета или телевидения не было…

А вы сами как ответите на этот вопрос?

— Ну, я могу отвечать только за то, что помню лично. Думаю, людей скрепляла мысль о всеобщем равенстве, неких социальных гарантиях, идея интернационализма, общее культурное пространство, доступное бесплатное образование…

— Я бы даже сказал равнодоступное качественное образование, которое человек мог получить и в столице, и в маленьком городе, и в глухом ауле, и в рязанском селе. В принципе, это было близко к осуществлению. А сегодняшнее образование — сословное. Так у нас никогда никакой Шукшин не появится: в современных условиях он не смог бы получить образования. Все мои попытки противостоять оплате за высшее образование привели к тому, что я испортил отношения с большим количеством чиновников и ректоров... В общем, вы сами ответили на свой вопрос, достаточно точно все сформулировав.

— Но если эти «скрепы» сегодня не работают, устоит ли Россия с нынешними «скрепами»?

— В чем я согласен с коммунистами, так в том, что церковь должна быть отделена от государства. Нынешнее же государство абсолютно преступно распоряжается взаимоотношениями с религиозными культами. Мы совершаем гигантскую ошибку, отдавая часть власти православной церкви. Они люди, мягко говоря, странные и политически неосторожные.

Как только будет принято решение о создании православной партии, которая станет одной из официальных государственных партий, запустится маховик разрушения страны. Все идет к тому, и Русская православная церковь собирает имущество, чтобы эта партия была богатой. Но ведь следом появятся крупные мусульманские партии, и тогда вопрос о существовании Российской Федерации будет снят с повестки дня.

Это же нетрудно предвидеть: если на определенной территории православная религиозная сила получает в подарок от государства часть политической власти, то, соответственно, в других местах мусульманское население совершенно справедливо потребует часть политической власти для своих религиозных организаций. Поверьте, мусульмане в этом вопросе ни в чем не уступят. И когда интересы православия и ислама войдут между собой в политическое противоречие, начнется межрелигиозная война — самое страшное, что вообще может быть. В гражданской войне можно все-таки договориться, а в религиозной бьются до смерти. Никто не уступит. И каждый будет по-своему прав.

— В одном интервью вы говорили: «Мы чужие в европейском пространстве. Чужие, потому что большие — по размеру страны, по масштабу и непредсказуемости идей». А в другом восклицаете: «А разве русские не европейцы? Разве нас не воспитала Европа?»

— Здесь нет противоречия. В одном случае я говорил о культуре, в другом — о способах поведения. Но, безусловно, Россия цивилизационно больше связана с Европой.

— А как тогда воспринимать нынешний разворот на Восток?

— Это просто глупость, вот и все. Мало ли глупостей совершало российское государство, которое по-настоящему и создаться еще не может? Мы то общественный строй меняем, то с соседями воюем, то зажигаемся какими-то сумасшедшими идеями… А государство — это в первую очередь традиция, опыт, проверенный временем и подтвержденный национальным согласием. Мы же согласие даже в мелочах найти не можем.

Вот у вас в Екатеринбурге на городском пруду собираются строить храм, хотя часть общества против. А вот неплохо бы посмотреть, как в Германии решают подобные вопросы. Там, если хотя бы малая часть населения против, решение откладывается. Таким образом, они защищают себя от скоропалительных шагов. Разумности и взвешенности российскому государству не хватало всегда, не хватает и сегодня.

«Наши мусульмане молчат и ждут, где вспыхнет и на какую сторону встать»

— Александр Николаевич, вы говорите, что нужно устанавливать жесткие границы в отношениях власти и религии, но, с другой стороны, вам понравилось в Иране, хотя это государство вряд ли можно назвать светским…

— Иранцы — шииты, а это совершенно особая ветвь ислама. По моим впечатлениям, она гораздо мягче. И все, что нам говорят об иранском режиме, не совсем правда. Я общался там с разными людьми и скоро снова туда поеду. Считаю, что нужно изучать иранский опыт. Они оказались в полной изоляции, но не деградировали, а, напротив, доказали, что все возможно развивать в рамках одной самодостаточной нации — экономику, военную и химическую промышленность, сельское хозяйство, добычу углеводородов и научные исследования… Они даже фильмов снимают в несколько раз больше, чем Россия. Причем очень хороших.

В общем, эта поездка натолкнула меня на множество размышлений о развитии и силе мусульманского мира. На него необходимо обратить серьезное внимание. Он энергичен и уже не готов оставаться в рамках своего пространства. Мы должны понимать, что он будет переходить границы и расширяться.

— Это уже активно происходит. И вы бьете тревогу, говоря, что ни в коем случае нельзя допускать смешения культур. Но ведь этот тезис противоречит нынешним официальным европейским ценностям, нацеленным на мультикультурализм, открытые границы, политкорректность.

— Европу сегодня губит боязнь признать, что национальное выше интернационального. Я называю это инфекцией. Просто попала инфекция в организм, и он заболел. Для того, чтобы христианский и мусульманский мир существовали в согласии и гармонии, надо провести четкую границу, через которую переходить нельзя ни одной из сторон. Мы не должны допускать смешения культур. Бесконфликтно это происходить не может, потому что культура — это код, мировоззрение. А второе правило — не нарушать нормы корневого народа. Должна быть скромность гостя, а ее, как правило, нет. Нельзя сказать, что Европа исчезнет, если везде появятся мечети. Но культура, без всякого сомнения, погибнет.

Европейцы забывают, что цивилизацию необходимо охранять, беречь это сочетание национальных и христианских норм. Европейский мир накопил огромный опыт социализации, разнообразных политических компромиссов и политических практик. И способность людей к качественному труду. Ведь главное, что привлекает арабов и африканцев в Европе, что можно приехать на готовенькое. Почему-то они не хотят бороться за создание своих качественных государств. Они не будут этого делать, а желают ехать туда, где уже что-то сделано. Но поскольку у них нет навыков ассимиляции, нет привычки уважать иные культурные и религиозные принципы, то, естественно, нынешняя ситуация в Европе приведет к крупным конфликтам и войнам на территории европейских стран.

В общем, нужна дистанция, благородная дистанция между народами. Или под европейской культурой можно подвести черту и готовиться к решительному видоизменению всего европейского уклада жизни. Или надо сопротивляться, или согласиться, что проиграем.

— А как сопротивляться, если вы сами говорите, что всё чаще сталкиваетесь на Западе с цензурой?

— К сожалению, это правда. Сегодня на Западе люди гораздо больше зависят от власти, нежели 5-7 лет назад. Не раз европейские журналисты признавались мне, что редакторы не всегда разрешают публиковать то, что они написали. Мои интервью там теперь подвергаются цензуре, а телеканалы нередко отказывались от тем, по которым мне хотелось бы подискутировать. В Европе идет деградация демократических традиций.

«Европе пора понять, что есть куда более опасный противник, чем Россия — это мусульманская революция. Как когда-то большевизм»

— В одном интервью вы сказали: «Наполеон считался убийцей, нерукопожатным, а теперь это почти французский национальный герой. Даже бренд — коньяк, одеколон… И с Гитлером будет то же самое — рацио победит нравственность». Неужели человечество забудет все, что натворил Гитлер?

— В границах 15-20 лет всё начнет резко меняться в оценках. Но если вы спросите, на чем основывается мое убеждение, я не отвечу. Просто интуитивно чувствую. Это мое восприятие тех темпов, с которыми происходят изменения современных оценочных категорий. Ну кто из представителей моего поколения еще лет 30 назад мог представить, что в Петербурге будут существовать нацистские молодежные организации? Нам казалось это нереальным ни при каких обстоятельствах. Тем более в Ленинграде, где еще живы свидетели Блокады, участники Великой Отечественной войны. Тем не менее они есть. Причем не наследники русского национализма, а последователи именно немецкого фашизма, принимающие всю его систему и идеологию.

— Но наше общество все-таки считает их маргиналами…

— Пока это так, но, к сожалению, границы между понятиями очень уж быстро стираются, а почва для этого подготовлена.

— В той же Европе сегодня популярна тема российской угрозы. Вас это задевает как российского гражданина? Или считаете, что опасения Запада оправданы?

— Недавно ставил в Италии спектакль и, конечно, много общался с местной интеллигенцией. В их среде есть определенный страх перед вторжением российской армии на территорию Европы. Еще чаще я сталкиваюсь с этими опасениями в Прибалтике. Я прибалтам все время говорю: не бойтесь, этого не будет. Просто Прибалтике и Польше нужно образовать ассоциацию нейтральных государств — это для них идеальный выход. Ведь когда у вас на территории не будет баз НАТО, то и России не нужно будет направлять ракеты в вашу сторону. Будьте умнее: не сажайте малину у берлоги медведя.

Историк Борис Соколов: причин для революции нет, но они могут появиться неожиданно и быстро

Вообще, Европе пора понять, что есть куда более опасный противник, чем Россия — это мусульманская революция. Ведь почему так трудно справиться с ИГИЛ — потому что это не просто террористическая организация, а революционно-идеологическое движение мусульманского мира. Оно может возникнуть в любом месте, как большевизм. Ведь как ни давила Европа, а подавить большевистский мятеж в России не смогла. И ведь тоже была идеология — распространить большевизм по всем миру: Ленин и его последователи мечтали устроить революции в Европе. ИГИЛ руководствуется схожими принципами: христианство изжило себя, разложилось, давайте отправим христианскую цивилизацию на свалку истории и заменим ее новым порядком — мусульманско-политическим. И поскольку ракетами идею не победить, бороться с ИГИЛ, не вступая с ними в переговоры как с системой, значит обрекать себя на поражение.

— Так ведь звучит такой принцип: «не вступать в переговоры с террористами».

— Значит, он устарел. Теперь нужно учиться с ними договариваться. А для этого нужна мудрость. Вы посмотрите, почему наши мусульмане так сдержанно за всем этим наблюдают? Молчат и ждут, где вспыхнет и на какую сторону встать.

«Не надо думать, что кино безобидно, это заблуждение»

— Еще в 2002 году вы сказали газете «Известия»: «Американская киноагрессия убивает чувствующего и думающего зрителя. Россия в этом смысле побеждена». Что-то изменилось за 15 лет? Как оцениваете закончившийся Год российского кино?

— Ничего не изменилось. Если Год культуры закончился закрытием библиотек, то в Год кино мы потеряем все документальные киностудии Сибири, Урала, Дальнего Востока, северных регионов и Северного Кавказа. Государство, конечно, выделило чуть больше денег на дебюты, но это несерьезно. Нашему кино, чтобы полноценно развиваться, необходимо в год 80-100 дебютов, а сейчас выделили средства на 16.

Ничего не сделано для механизма существования кинематографа. Я говорю не о том, что нужно запретить прокат западного кино или продавать на зарубежные фильмы более дорогие билеты, как это делают во Франции. Я говорю о правовых и экономических мерах, которые могут способствовать развитию национального кино как индустриального направления, когда есть техническая база, разумные бюджеты, кинотеатры, доступ к телевидению… Именно такой системной работой должно заниматься Министерство культуры, а оно этого не делает напрочь.

К сожалению, это особенность органов управления в наше время. Когда вроде все на месте, а на самом деле никто ничего не делает. Регулярно видим, как президент спрашивает у них: почему это не сделано, а почему это не доведено до конца? Ему что-то отвечают, порой, он даже ловит кого-нибудь на лжи, однако ничего не меняется. Если так повсюду, то почему у нас в кино должно быть иначе?

— Сейчас развернулась активная борьба с интернет-пиратством, но ведь многие ваши фильмы можно посмотреть только благодаря торрентам. Да и вообще для людей, живущих за пределами крупных городов, торренты, по сути, являются окном в большой мир.

— Вот и мне кажется противоестественным, когда художник против того, чтобы его произведение увидело как можно больше людей. Я, конечно, делаю не продюсерское кино, которое жестко требует возвращения вложенных средств, и сам я вообще никогда не получал денег за прокат своих картин, но все равно мне непонятно, почему лишаем, таким образом, целый пласт наших соотечественников возможности выбора. Я не считаю, что в художественном пространстве должны быть какие-то ограничения. Аудитория сегодня очень бедна, поэтому мне кажется неправильным запрет на переиздание книг, ограничение доступа к музыкальным произведениям и кинофильмам.

Мы создаем государство, чтобы оно выполняло свои функции. А одна из главных его функций — с помощью культуры поддерживать общество в цивилизованном состоянии. Государство должно иметь ресурсы, чтобы компенсировать возможные потери правообладателям при открытии свободного доступа к фильмам или книгам. Я вообще считаю, что необходимо международное соглашение в рамках ЮНЕСКО или ООН о всеобщей доступности произведений мировой культуры. Но ведь опять скажут, что я, словно городской сумасшедший, предлагаю что-то нереализуемое.

— Примерно так восприняли ваш призыв к организаторам фестивалей класса «А» отказаться от фильмов со сценами насилия? Но ведь тогда исчезнет целый пласт жанров. Как экранизировать, скажем, «Войну и мир»?

— Я не призываю совсем не снимать про войну. Я предлагал отказаться от насилия на экране как профессионального, драматургического инструмента, отказаться от сюжетов и образов, связанных с героизацией или эстетизацией насилия. Я много лет об этом говорю и призываю к этому, но меня не слышат — ни здесь, ни в Европе. К сожалению, я уверен, что это, может быть, один из немногих случаев, когда я абсолютно прав. Героизация и эстетизация насилия наносят гораздо больший урон, чем, к примеру, любая экологическая проблема.

Пропаганда зла — это когда на экране вам показывают способ убийства, мучения человека. Такое кино носит непоправимый вред человеческой психике, ведь для современного молодого человека смерть не сакральна. Ему кажется, что убить ничего не стоит. Кино его убеждает, что человека можно убить разными способами: вырвать кишки, голову оторвать, глаза выколоть… Не надо думать, что кино безобидно. Это заблуждение.

— Но ведь для этого и введены возрастные категории «12 плюс», «18 плюс».

— Однако проблему они не решают — сегодня любой ребенок благодаря интернету может посмотреть, что угодно. Хотя и с этим можно справиться, уверяю вас, было бы желание. Электронный мир — такой управляемый и уязвимый сегмент, что 3-4 кнопок хватит, чтобы все это убрать из общего доступа, но, видимо, никому не надо.

— А что с вашим обращением к своим ровесникам-режиссерам хотя бы на год прекратить кинематографическую деятельность и отдать все выделенные государством средства молодым режиссерам? Хоть кто-то отреагировал?

— Конечно, нет. Я уже привык, что любые мои инициативы не вызывают никакой реакции у меня на Родине. Журналисты еще об этом спрашивают, а коллегам, очевидно, совершенно неинтересна моя точка зрения по злободневным вопросам.

— На Западе многие известные режиссеры ушли на телевидение. Свежий пример: Паоло Соррентино, снявший, по мнению Европейской киноакадемии, лучший фильм 2015 года — «Молодость», недавно выпустил телесериал «Молодой папа» про Папу Римского. Вам было бы интересно снять сериал?

— Ну, я делал большие документальные картины для телевидения. Например, «Духовные голоса» или «Повинность», которые продолжаются пять часов. Это большие произведения, драматургически выстроенные под телеформат. Но работать в тех условиях, в которых сегодня существует русское сериальное кино, мне не хочется. Мне неинтересны эти темы, они не имеют ко мне никакого отношения.

— А за границей?

Режиссер Александр Сокуров ответил на вопросы читателей и редакции Znak.com во время проведения «Дней Сокурова» в Ельцин Центре. Здесь приведены некоторые фрагменты из этого большого интервью. Полностью его можно прочесть на сайте Znak.com.

Александр Сокуров. Фото: Яромир Романов

— Вам не кажется, что современные мировые лидеры мельчают прямо на глазах? Достаточно сравнить руководителей ведущих европейских государств и США с теми, кто стоял у руля полвека назад, сравнение будет явно не пользу нынешних. Как думаете, с чем связан кризис политических элит?

— Действительно, деградация налицо. А связано это с тем, что они не являются свидетелями больших исторических процессов. Жизнь наша, безусловно, остается сложной, однако нынешние лидеры не в состоянии ни увидеть этого, ни предвосхитить. О том, что война с Украиной неизбежна, я сказал еще лет десять назад. Многие тогда покрутили пальцем у виска, а для меня это было совершенно очевидно. И я удивляюсь, почему это было не очевидно для российских и украинских руководителей. Это говорит о том, что нынешнюю политическую элиту составляют близорукие люди. Что уровень культуры, интеллекта, да и вообще масштаб личности сегодня нивелируется. Посмотрите на нынешнего канцлера Германии. Ну что это такое? Просто прискорбное зрелище. А итальянский премьер или последние президенты Франции... <...>

— Вы возглавляете общественную группу активистов-градозащитников, ведущую диалог с властью о защите от разрушения старого Петербурга. В прошлом году вы написали письмо губернатору Санкт-Петербурга Полтавченко с просьбой не называть мост через Дудергофский канал именем Ахмата Кадырова, но к вам не прислушались.

— Точка в этом вопросе, к сожалению, поставлена. И принятое решение я рассматриваю не иначе как террористическую деятельность на территории России. Эта угроза исходит от чеченского сектора. Мы имеем дело с бомбой, которая может взорваться в любой момент. На мой взгляд, это реальная военная угроза. Чечня — регион России, который России не подчиняется. Там есть своя армия, и нужен только сигнал, чтобы двинуть этих вооруженных людей в какую-то сторону. Для меня очевидно, что это находится за пределами Конституции моей страны. И я уверен, что столкновение неизбежно по целому ряду причин. Я, конечно, надеюсь, что президент понимает, кто такой Рамзан Кадыров, и границы его возможностей, наверное, определены. Но при этом не сомневаюсь, что если от него последует указание вооруженным людям, то в целом ряде российских городов жертвы будут большие.

— В свое время вы написали письмо Александру Хлопонину, который был представителем президента в Северо-Кавказском округе, где предлагали под эгидой государства собрать серьезную конференцию православного и мусульманского духовенства с постановкой политических вопросов…

И, разумеется, не получил никакого ответа. Никто не обратил на это внимания. А между тем мы видим, что происходит. Молодые люди, вырвавшиеся из кавказских городов, ведут себя вне всяких норм не только жизни русских, но и вообще вне всяких моральных норм. А правоохранители в Москве парализованы страхом перед Грозным, ведь именно там выносятся смертные приговоры. И если в Грозном человеку вынесут смертный приговор, его уже никто не сможет защитить.

— Мало кто отважится говорить об этом вслух. И понятно почему. Вы ощущали на себе эту опасность?

— Конечно. Но позвольте не конкретизировать. Я понимаю, что делаю и говорю и что за это придется отвечать. А федеральной власти необходимо ответить себе на вопрос: является ли Конституция Российской Федерации законом, действующим на территории всего российского государства? Если да, то должны быть приняты соответствующие меры. Однако мы видим, что этот документ уже не работает. Может, готовится новая Конституция?

Именно с алкоголизмом я связываю деградацию русского мужского населения. Ведь в мусульманских регионах такой проблемы нет. Религия там помогает сохранять национальный уклад. А поскольку русские давно нерелигиозный народ, а наш национальный уклад, тесно связанный с сельским образом жизни, был разрушен большевиками, то теперь у нас словно нет опоры, которая бы остановила это падение в бездну.

Важно, чтобы в правительстве видели. И думали, искали способы скрепить страну, пока не стало слишком поздно. Граждане Российской империи, а потом и Советского Союза ощущали себе единым целым, хотя никого интернета или телевидения не было… <...>

Думаю, людей скрепляла мысль о всеобщем равенстве, неких социальных гарантиях, идея интернационализма, общее культурное пространство, доступное бесплатное образование…

— Я бы даже сказал равнодоступное качественное образование, которое человек мог получить и в столице, и в маленьком городе, и в глухом ауле, и в рязанском селе. В принципе, это было близко к осуществлению. А сегодняшнее образование — сословное. Так у нас никогда никакой Шукшин не появится: в современных условиях он не смог бы получить образования. Все мои попытки противостоять оплате за высшее образование привели к тому, что я испортил отношения с большим количеством чиновников и ректоров... В общем, вы сами ответили на свой вопрос, достаточно точно все сформулировав.

— Но если эти «скрепы» сегодня не работают, устоит ли Россия с нынешними «скрепами»?

— В чем я согласен с коммунистами, так в том, что церковь должна быть отделена от государства. Нынешнее же государство абсолютно преступно распоряжается взаимоотношениями с религиозными культами. Мы совершаем гигантскую ошибку, отдавая часть власти православной церкви. Они люди, мягко говоря, странные и политически неосторожные. Как только будет принято решение о создании православной партии, которая станет одной из официальных государственных партий, запустится маховик разрушения страны. Все идет к тому, и Русская православная церковь собирает имущество, чтобы эта партия была богатой. Но ведь следом появятся крупные мусульманские партии, и тогда вопрос о существовании Российской Федерации будет снят с повестки дня.

Это же нетрудно предвидеть: если на определенной территории православная религиозная сила получает в подарок от государства часть политической власти, то, соответственно, в других местах мусульманское население совершенно справедливо потребует часть политической власти для своих религиозных организаций. Поверьте, мусульмане в этом вопросе ни в чем не уступят. И когда интересы православия и ислама войдут между собой в политическое противоречие, начнется межрелигиозная война — самое страшное, что вообще может быть. В гражданской войне можно все-таки договориться, а в религиозной бьются до смерти. Никто не уступит. И каждый будет по-своему прав.