Красота

Евгений Чарушин — Большие и маленькие: Сказка. Чарушин Е

Чарушин Евгений Иванович – отечественный художник и писатель. Свои замечательные рассказы для детского чтения он сопровождал собственными иллюстрациями.

Короткие рассказы о животных, написанные понятно и занимательно, полезно читать и пересказывать начинающим читателям, в том числе и особым детям . Предлагаем рассказы Чарушина о животных, понравившиеся нашим ребятам.

"Моя первая зоология"

Истории о жизни, повадках животных в природе.

Про лису

Лисичка зимой мышкует – мышей ловит. Она встаёт на пенёк, чтобы подальше было видно, и слушает и смотрит: где под снегом мышь пискнет, где снег чуть-чуть шевельнётся. Услышит, заметит – кинется. Готово: попалась мышь в зубы рыжей пушистой охотнице.

Собака

У Шарика шуба густая, тёплая. Он всю зиму по морозу бегает. И дом у него без печки – просто собачья будка, а там соломка постелена, а ему не холодно. Шарик лает, хозяйское добро стережёт, злых людей не пускает, за это его все любят да сытно кормят.

Кошка

Это кошка Маруська. Она в чулане мышь поймала, за это её хозяйка молочком накормила. Сидит Маруська на коврике сытая, довольная. Песенки поёт, мурлычет, а её котёночек маленький – ему мурлыкать неинтересно. Он сам с собой играет – сам себя за хвост ловит. На всех фыркает, пыжится, топорщится.

Барсук

Пришла весна, стаял снег. Из своей сухой норы вылез барсук. Сонный еще. Сопатый, мохнатый, подслеповатый. Он всю зиму спал, как медведь. Шерсть у него на боках свалялась. Потягивается барсук, расправляется.
Пошел барсук на охоту - лягушек ловить. Под корнями во мху жуков искать. Поест, попьет, почавкает - да тем же ходом обратно к себе на квартиру, в сухую свою нору.

Кабан-секач

Это дикая свинья - кабан.
Он бродит по лесам, похрюкивает. Дубовые желуди подбирает. Своим длинным рылом в земле роется. Своими кривыми клыками корни рвет, наверх выворачивает - ищет, чего бы съесть.
Недаром кабана секачом зовут. Он клыками и дерево подсечет, как топором, он клыками и волка убьет - будто саблей зарубит. Даже сам медведь и тот его побаивается.

Белка

Надоело белочке скакать по веткам да шишки грызть - шелушить. Захотелось ей грибков поесть. Скок - прыг, скок - прыг с ветки на ветку, с прутика на прутик - да с дерева на землю.
Белочка-белочка, ты рыжики ешь, подосиновики, сыроежку и груздь, и белый гриб, сморчок, боровик и масляник. Только смотри не ешь красивый красный гриб в белых пятнышках: это ядовитый гриб мухомор - отравишься.

Журавль

Проснулся журавль на болоте, на моховой кочке, клювом пригладил перья и закурлыкал во весь голос: курлы, курлы!
Полетел на горох - горошку поклевать. Поел, на речку слетал, напился, в чистую воду посмотрелся - до чего хорош! Ноги длинные, шея тонкая, сам весь серый. Расправил журка крылья и ногами стал притопывать, подплясывать, приседать, вертеться, и в воду глядеться.

Сова

У совы перья мягкие, крылья неслышные, не свистят, не шумят; когти у совы кривые, острые, никто из таких когтей не вырвется - ни мышь, ни белка, ни сонная птица. По ночам сова охотится, а днём спит.
Две синички по лесу летали, по веткам шныряли и вдруг увидали сову. Запищали, закричали: «Эй, собирайтесь, птицы, сюда! Вот он, вот он, ночной разбойник, вот он сидит, пучеглазый!»

Волк

Берегитесь, овцы в хлевах, берегитесь, свиньи в свинарниках, берегитесь, телята, жеребята, лошади, коровы! Волк - разбойник на охоту вышел.
Вы, собаки, громче лайте - волка пугайте! А ты, колхозный сторож, заряди-ка своё ружьё пулей!

Кит

Кит - самый большой зверь на свете. Он в море живёт, плавает в воде, как рыба.
Заплывет кит в холодные моря, где один лед да снег, плавает он и на юг, где круглый год жара, гоняется за рыбьими стаями. Куда рыба, туда и он.
Захватит кит в рот целую стаю рыб вместе с водой, воду выпустит, а рыба во рту останется - в китовом усе застрянет. Только не думай, что это и вправду усы. Это во рту у кита такие пластины, вроде решетки, а называются эти решетки китовым усом.

Еж

Ходили ребята по лесу, нашли под кустом ежа. Он там со страху шариком свернулся. Попробуй-ка возьми его руками - везде иголки торчат. Закатали ежа в шапку и домой принесли. Положили на пол, поставили молочка в поддонничке.
А еж лежит шариком и не шевелится.
Вот он час лежал и еще целый час.
Потом высунулся из колючек черный ежиный носик и задвигался.
Чем это вкусным пахнет?
Развернулся еж, увидел молоко и стал его есть. Поел и снова шариком свернулся.
А потом ребята другим чем-то занялись, зазевались - ежик и удрал к себе обратно в лес.

Слон

Ветка в лесу не хрустнула, лист не шевельнулся - из густых зарослей джунглей неслышно вышел огромный дикий слон.
Стоит слон, будто серая гора высится: ноги, как брёвна, уши, как два паруса, длинные клыки кривые и крепкие. Вытянул слон хобот, вырвал из земли куст, сунул его целиком в рот и стал жевать.
Никого не боится такой силач, никто ему не страшен.

Белый медведь

Белый медведь - это зверь-бродяга. Шуба у этого бродяги теплая, ее мороз не прохватывет. Густая шерсть в воде не мокнет. Нипочем ему ни мороз, ни вьюга, ни ветер, ни ледяная вода.
Ходит, бродит белый медведь по льдам, по снегам; поймает добычу - рыбу или моржонка, наестся и сразу заваливается спать, прямо тут же на льду.
А когда выспится, опять побредет. Высматривает, вынюхивает, кого бы поймать, чем бы снова брюхо себе набить. Ныряет он ловко, бегает быстро, плавает легко. Такой долго голодным не останется, добудет себе еду.

Северный олень

На Севере снег да лед, и лето бывает короткое-короткое. Сена там не накосишь, ни корову, ни лошадь зимой не прокормишь. Только северный олень умеет там жить. Он копытами снег разгребает, достает лишайник - ягель.
Чье молоко пьет на Севере человек? Оленье.
На чем ездит? На олене.
Чье мясо ест? Оленя.
Не прожить без оленя в тех местах человеку.

Морж

Морж толстый, тяжелый. Будто громадный кожаный мешок с жиром.
Два здоровенных белых клыка торчат у него из щетинистых усов. Вместо ног у моржа ласты. Ими он, как веслами, воду загребает.
Нырнет глубоко под воду и пасется на дне морском, как корова на лугу. Водоросли жует, ракушки ищет, а когда наестся вдоволь, выплывает кверху, обопрется на край льдины или на берег своими клыками, подтянется и вылезет весь из воды. Ляжет на камни и отдыхает.

"Большие и маленькие"

Как мамы учат своих детёнышей выживанию в природе.

Утка с утятами

Кря, кря, утятки!
Кря, кря, маленькие!
Вы, как лодочки, плавайте!
Ногами, как вёслами, воду загребайте! Ныряйте и до самого дна доставайте.
А на дне, в озерке, подводная трава, вкусная тина и жирные червяки.
Ешьте побольше! Растите побыстрее!

Зайчата

Сидите в траве, зайчатки, не шевелитесь! Глазом не моргните, ухом не поведите! Никто вас, серенькие, здесь не увидит.
А бегать вам нельзя.
Кто на месте сидит, у того и следу нет. а следу нет – кто вас найдёт

Белка с бельчатами

На сосенку заберись, качнись, как пружина, распрямись и прыгай.
С ёлки на сосну скакни, с сосенки на осину перелети, с осины – на берёзу, с берёзы – в куст, с куста – на землю.
По земле к дереву перебеги, с ветки на ветку, с ветки на ветку, и опять на самую вершинку заберись!
Шишку пошелуши, семечек поешь и снова с дерева на дерево перескакивай.
У вас, бельчат зубы острые, лапки цепкие, хвост, как руль, - куда повернёшь, туда и полетишь.
Вот вы какие – ловкачи!

Медведица c медвежатами

А ну-ка, лезь на пенек, сорви ягодки! Не свались, не ушибись! Хоть мы, медведи, косолапы, а ловкачи. Мы так бегать умеем - лошадь догоним.
На деревья лазим, в воду ныряем.
Тяжелые пни выворачиваем, жирных жуков ищем.
Мы мед и траву едим, корешки и ягоды.
А дичинка попадет ― и ей рады.

Волчица с волчатами

Волчатам волчица принесла еду.
Каждый еду к себе потянул.
Ворчат - рычат волчата друг на друга, каждый хочет себе кусочек побольше.

Лиса с лисятами

Копай нору - подземный дом - глубокую-глубокую, хитрую-прехитрую, с ходами-выходами; один выход под кустом, другой - под корнем, третий - за камнем, четвертый - в густой траве, пятый - в частом ельничке.
Станут собаки тебя догонять, - ты скорее в нору!
Они лаять, они копать! А пока собаки лают, ты потихоньку выползи из дальнего выхода - и в лес...
Только тебя и видели!

Рысь и рысенок

Ходи неслышно, ступай мягко - у тебя лапы с подушечками. Ты зверь лесной - должен таиться, в засадах лежать, добычу добывать.
Желтые глаза - ночью видят.
Черные уши - далеко слышат.
Длинные ноги - осторожно ступают.

Мы читали рассказы о животных помногу раз и с большим удовольствием, рисовали иллюстрации. Надеемся, вам они тоже понравятся.

Серия «Новая проза»

* * *

Тварец

О недавнем весеннем хаосе – днём жара, под вечер снег – напоминают лишь лоскуты подсохшей грязи вдоль бордюров. Июнь наконец развернул свой зелёный балаган. «Лето, лето! Лета кому?!», – воробьи-зазывалы орут-разрываются, лезут вон из перьев. А ведь праздник наверняка будет скомкан: лето небывало позднее. Вот-вот грянет жара, оглушит и придушит, окунёт город в асфальтовый чад. Впрочем, что ж – сегодня славно. Ластится ветерок, облака кружавятся. Стальной сосок отключенного фонтана ослепительно брызжет солнцем. Кленовая ладонь, зачерпывая и выплёскивая свет, превращает изумруд в янтарь, янтарь в изумруд – и так далее. И тени каштанов. Каштаны раскинули дырчатые, как дуршлаги, тени.

Вследствие погоды в сквере многолюдно. Скамейки усеяны самой разнообразной публикой – от кислых стариков, тенистой прохладой врачующих душное своё уныние, до истомных парочек, которым негде уединиться. Парочки тискаются исподтишка, старики осуждающе подглядывают.

На одной из скамеек, утопив подбородок в ладонь, устроился тусклый офисный гражданин с неожиданно колючим взглядом, который, собственно, и думает о погоде, о стариках и парочках, о плавающих у его ног тенях – теми самыми, кружевными книжными словами. Гражданин считает себя писателем. Давно и мучительно. А минувшей весной, столь изматывающе-взбалмошной – решил, что пора, наконец пора.

Хватит с него потной толчеи в колонне, выступающей сизифовым маршрутом от зарплаты к зарплате.

– Задачи ясны? Всем спасибо. Все по рабочим местам! – Пусть другие выстаивают ежеутренние летучки; он напишет о них сагу.

Осмелиться. Стать. Преодолеть.

Собственно, пока речь идёт всего лишь об отпуске, который он от первого до последнего дня посвятит наконец творчеству (каждый раз, произнося мысленно это слово, он смущается). Все с чего-то начинали, у всех случались сомнения, испуг перед началом. Так он пытается приободрить себя. А приободрить нужно: испуг имеет место быть.

Сейчас у Кудинова обеденный перерыв. Шестьдесят минут свободы. Можно не только покинуть помещение банка, но, во-первых, покинуть в произвольном направлении, а во-вторых – не думать о банковской рутине. Совсем. Забыть. Вышвырнуть вон и захлопнуться, как подлодка. Правда, во что-нибудь неотложное можно вляпаться и во время перерыва. Позвонят: «Ты где? Здесь срочно нужно». Но это не часто.

Мысли его невольно поползли к кабинету Башкирцева. Кудинов ещё раз подумал о том, как пойдёт говорить с ним про отпуск. Нужно будет с ходу, не рассусоливая – и таким нерабочим, слегка шутливым даже, отпускным тоном, будто одной ногой уже там: «Вы обещали в начале лета, Дмитрий Семёнович. Вот заявление». О вероятности неблагоприятного исхода дела запретил себе думать.

Тени каштанов чрезвычайно его занимали – дырчатые как дуршлаги.

Он повертел ими так и эдак, вдруг вылепил вычурный анапест: дуршлаговые тени каштанов, – отбросил и снова поморщился. Дуршлаг не давался, как ни крути.

Кудинов принялся поглаживать через ткань брюк лежащий в кармане мобильник: отключить? Вдруг всё-таки позвонят: «Ты где? Здесь срочно нужно».

Он долго держался. Считай, со школы, где Валентина Ивановна однажды объяснила ему, что в нём заметны творческая жилка и литературные наклонности. Он блистал на школьных олимпиадах, стенгазету в одиночку выпускал. Завуч говорила: «Наш луч света в тёмном царстве». Среднюю школу Женя Кудинов покинул с твёрдой, несколько снобистской уверенностью, что жизнь – главный писательский университет, а уж складывать слова он как-нибудь научится. Вначале собирался перекантоваться годик – и в армию, но перед самым выпускным случайно попавшаяся формулировка: «журналистика описывает изменения окружающей действительности», – прямо-таки загипнотизировала его своей математической элегантностью, и для ознакомления с жизнью Кудинов выбрал журфак.

Обретённый на журфаке опыт был весьма неожиданным. Одновременно с Кудиновым научиться описывать изменения окружающей действительности вознамерились самые яркие, самые темпераментные девушки города. Пожилые преподаватели, оглушённые разразившейся гласностью, учебным процессом интересовались слабо, так что занять себя всерьёз книгами и лекциями не представлялось возможным. К тому же к третьему курсу Кудинов оказался единственным парнем в группе. Остальные разбежались кто куда. Стечение обстоятельств, вписанное в его судьбу под грифом «непреодолимая сила». Окончив журфак избалованным ловеласом, Евгений Кудинов на будущее своё смотрел как на девушку, к которой он не спешит подкатывать, поскольку недавно порвал с предыдущей и выдерживает положенный карантин – но ведь куда она, милая, денется. Вот окончит универ – и тогда уж…

Будущее оказалось отнюдь не девушкой, а совсем даже наоборот – боровообразным мужиком с модной стриженой бородкой. Устроившись пресс-секретарём к Башкирцеву, Кудинов моментально испустил кураж и, призвав себя быть реалистом – как-никак приличный оклад плюс премиальные по итогам года, – отложил мечту о писательстве на потом, ещё на немного.

Потом умерла мать. Времена были ельцинские, козлы ели людей. Сожрали и Зинаиду Романовну. Работала маляром: потолки, обои. Деньги на книжку – сыну в наследство. А тут обменная реформа. Как услышала, что вклады сгорели, слегла. Вроде бы не болела никогда, и вдруг – одно за другим: желудок, почки, щитовидка. И года не проболела. Была, и нету. Отца не стало давно: рак горла, курил много.

Словом, на плодотворное иждивенство – до первой книжки, разумеется, – рассчитывать не приходилось.

Время от времени, будто спохватываясь о чём-то важном – пора ведь, – бросался в свои уютные катакомбы, в которых подпалины, оставленные чужими шедеврами, подсвечены угольками собственных замыслов, в которых торжественно и страшно от предвкушения чего-то огромного, радостного (примерно так он собирался рассказать об этом в своей большой дебютной вещи, сделанной на автобиографическом материале). Уединялся над блокнотом, урча от страсти – будто теперь уж точно навсегда; но снова и снова оказывалось – ненадолго. Только приладится творить – вламывается беспардонная реальность, суёт в руки дурацкое своё кайло:

– Кудинов, хватит бездельничать. На вот, займись.

Кайло, даром что аллегорическое, довлело над ним с вполне натуралистической грубостью. Пресс-секретарь при Башкирцеве – должность широкопрофильная, выходящая далеко за рамки профессии. Башкирцев, видимо, догадывался о бесполезности пресс-службы в своём филиале: готовые макеты рекламы присылает Москва, общение с прессой случается редко. И потому каждый норовил найти, чем занять скучающего пресс-сека. То документы отвези, то мебель подвигай.

«Всё равно ведь временно», – внушал себе Кудинов, и перед мысленным его взором привычно вздымалась другая – бурливая, полнокровная жизнь мастера: герои нашего времени, проклятые вопросы, фейерверки вдохновения и серафимы на перепутье – жёсткие, но благоволящие.

В тридцать один, когда на темечке проклюнулась плешка, Кудинов, ужаснувшись хроническому своему бездействию, засел за повесть о поваре-пиромане, который томится желанием завершить свою кулинарную карьеру грандиозным праздничным пожаром. Кудинов составил план, написал полглавы – и вдруг женился. На Наде Полищук из параллельной группы, с которой аккурат перед самой дипломной у них обнаружилась взаимная симпатия с перспективами. До перспектив тогда не дошло – Кудинов отвлёкся на Марину Алтуфьеву. Но, вот, спустя девять монотонных лет, скрашенных двумя (всего лишь двумя) вялыми романами с банковскими операционистками, затурканными поболе Кудинова, он, встретив на улице Надю – разведённую, но без детей, – вцепился в неё без колебаний. Будто щёлкнуло: обретая прежнюю свою журфаковскую искристость, Евгений прямо там, в шумном потоке прохожих, рванул в атаку: «Надюх, неужели мы так и не попробуем?» И мину трогательную скроил – как он умел, представ перед Надеждой не проходным кобелём среднего возраста, а обаятельным адептом незамутнённой лёгкости бытия, проводником в счастье земное. Сработало. Надя, смеясь, предложила попробовать безотлагательно. Вечером они были в постели, через два месяца в ЗАГСе.

«Дуршлаговые тени, – думал Кудинов. – Тени как дуршлаги».

Тут он вспомнил, как Надя говорит «отбросить через дуршлаг» – и в кухонной этой фразе увяз окончательно. Как ни пыхтел, всё без толку: через дуршлаг ветвей ни тени, ни солнце отбросить никак не удавалось.

Ветви каштанов… дырчатые как дуршлаги…

Сбился! Утоп в дуршлагах.

– Да потому что неграмотно! – вслух разозлился Кудинов, насторожив шествовавших мимо голубей; продолжил про себя угрюмо: «Отбросить на дуршлаг, НА! Процедить – через !»

Телефон заверещал как раз в тот момент, когда он, стараясь отвлечься от дуршлагов, принялся лепить фразу из «безвкусного провинциального бетона, щедро политого солнцем».

– Чёрт вас всех побери!

Звонила Надя, конечно. При всей сбивчивости её редакторского распорядка звонит она ему только в обед. Кофе пьёт исключительно из старой надколотой кружки. Стрижётся все эти годы неизменно под каре. Любое однообразие для неё – фундамент комфорта. Вероятно, как и сам Кудинов.

– Женёк, ты помнишь, что я завтра номер верстаю? Что у нас на субботу перенеслось?

Запнулась. Немного растерянно:

– И поэтому ты весь день с Димкой.

– Просто напомнила. Суббота ведь завтра. А то в прошлый раз тебя куда-то вызвали. Встречать кого-то. Или провожать. Димона на этот раз некуда сбагрить: мои ж на даче.

И участливо:

– У тебя что-нибудь случилось, Жень?

Эта её усугубляющая участливость…

– Надя, ничего у меня не случилось.

Помолчала немного. Тишина какая-то шаткая – будто во время паузы в разговоре она успевает что-то сделать: помахать кому-то рукой, переложить что-то на столе, перейти с места на место.

– Ладно, Жень, обнимаю.

Кудинов нажал на «отбой».

Быть с нею лёгким он сумел совсем недолго. Спёкся сразу после свадьбы. Но Надя, казалось, этого до сих пор не заметила. Как в самом начале она говорит «Женёк», «обнимаю», и шёлковые колокольчики в голосе… Чёрт! Сам он переживает с Надей необъяснимую тревогу – сродни агорафобии. Она так невозмутима, её всегда так много, так много, так непреодолимо много. Нет, быть с нею лёгким невозможно.

– Такие вот дуршлаги, – пробубнил Кудинов. Ещё раз всмотрелся в тени у себя под ногами, примериваясь к неуступчивой метафоре. – Ну и хрен с вами.

Пятница, как водится, дожимает – напоследок командует: «Ап! Ну-ка, в стоечку, в стоечку. Держим-держим-держим». Но сегодня Кудинов вне игры. Дел пятничных не осталось, понедельничные затевать глупо. В окна переходной галереи, выходящие внутрь банка, ему видны кусок холла и оперзал. По залу стелется бубнёж рекламных роликов, транслируемых на огромную «плазму», над галереей гудит вентиляция. В отделе вкладов несколько смурых дёрганых клиентов. Верзила с мотоциклетным шлемом самый непоседливый. Боится не успеть до закрытия. То кинется к кассе, то – обратно в кресло. Шлем его – распухший бедный Ёрик – бултыхается, насаженный на крюк согнутой руки. То в одном, то в другом коридоре за спиной Кудинова цокотят каблуки – то начальственно-вальяжные, то служиво-рысистые. Из подземелья кассы, открытой для проветривания, долетает обрывистый писк и бульки смеха – всё, что осталось от голосов кассирш по пути на поверхность.

Жалюзи нашинковали солнце на тонкие полоски.

Вспомнив тени-дуршлаги, Кудинов раздражённо морщится: пристанет же!

Вот именно эти минуты – не честные последние минуты рабочего дня, а лживые, двуличные минуты перед теми, по-настоящему последними – стабильно вгоняли Кудинова в тоску. Старался проскочить их, подбирая самое бессмысленное занятие – вроде подготовки отчёта о запросах газетчиков, на которые всё равно никто никогда не отвечал. Кудинов давно заметил, что именно бессмысленный труд лучше всего скрепляет этот ежедневный разрыв временного континуума: тоску сменяет сладкая истома обречённости – демон скуки милостиво принимает жертву… Ко всему прочему Башкирцев имел привычку эдак в полшестого наведываться в кабинеты. В какой сунется, угадать невозможно. Правило про снаряд и воронку не работает: может в один и тот же отдел и два, и три раза подряд шарахнуть. Все должны быть на местах, желательно в трудовом загибе. Иначе можно отхватить сюрприз под дых:

– Мне это нужно к двенадцати в понедельник, потрудитесь не задерживать.

Возможно, вернуться к себе, чтобы изобразить финишный рывок, не помешало бы. Идти к Башкирцеву с отпускным заявлением Кудинова отговорила секретарша Олечка:

– Кажется, его Москва сегодня отымела. Я, правда, не уверена. Но звуки из кабинета были, знаешь… характерные… Дударев ему звонил. Смотри, конечно… Я бы не рискнула.

Он тоже – не рискнул. Но, что называется, по случаю, вполне мог бы про отпуск свой ввернуть. Вкатывается к нему Башкирцев – а он, отрывая от монитора сосредоточенное своё лицо, говорит: «Можно к вам зайти, Дмитрий Семёнович?» А подтекст такой – дескать, как удачно вы нас навестили, а то секунды свободной нет к вам выбраться. Башкирцев, не решаясь отмахнуться от взмыленного героя: «По какому вопросу?». А он, устало, но сдержанно пожимая плечами: «Вы отпуск обещали. В июне. Июнь скоро кончится…» – «Заявление готово? Давайте подпишу».

Может. Вполне. Под настроение.

И вот оно, вот – устроиться на лоджии, включить ноутбук… правой кнопкой «мыши»: создать новый… и слово за слово – то хитрым выплетая узором, то сваями вбивая во временно безжизненную пустошь… ну, здравствуй, новый мир, я твой создатель…

Конечно, с большим удовольствием Кудинов положит на стол Башкирцеву заявление об увольнении – но это потом, потом. Аккуратно нужно с мечтой. Мало ли. Как водолазу – с давлением после подъёма с глубины: рванёшь слишком резко наверх, и всё, кессонная болезнь. Рвота, трясучка, обморок. Грубая палубная проза, боль и антисанитария – а всё из-за банальной нетерпеливости. В общем, приближение счастья – не повод для идиотизма.

Он поворачивается к другому ряду окон, выходящих наружу, и видит Башкирцева. Его затылок: две тугие розовые складки, подёрнутые прозрачным пушком. Управляющий идёт к машине. Складки пружинят в такт его шагам. Приостановившись на секунду-другую, Башкирцев поворачивает голову: что-то привлекло его внимание. Складки скручиваются в продолговатый мясной крендель. Башкирцев улыбается, и, проследив за его взглядом, Кудинов видит молодую узконосую дворнягу, азартно гоняющую белоснежный мосол по банковской парковке. Кудинов отворачивается: проявления простецки-человеческого в господине Башкирцеве – вроде способности улыбнуться дворняге – ему неприятны.

Ничего, в понедельник никакая Олечка не встанет между ним и управляющим: обещал отпуск – подписывай.

Голуби, словно выздоравливающие больные, ковыляют мимо фонтана. Кудинов представляет себе, как они переговариваются по дороге: у кого где ноет, как прошла операция, сколько улетело на лекарства.

К истории о поваре-пиромане он давно остыл. Это будет повесть о выжившей Джульетте. Современность. Антураж и детали изменены, только суть. Просыпается и обнаруживает возле себя труп Ромео. Пытается покончить с собой, но это оказывается не под силу хрупкой поэтичной девушке – так, лёгкое ранение. Её находят родственники. Женщины в шоке, Джульетта в депрессии. Организатор похоронного трюка, чудаковатый профессор по фамилии Монах, идёт под суд за непредумышленное убийство Ромео – и тянет за собой Джульетту. Дескать, она инициировала, а он, Монах, сдуру поддался уговорам, которые в известном смысле являлись не чем иным, как шантажом – учитывая влиятельное положение Джульеттиных родителей…

Кудинов вдруг замечает, что на остановку подошла его маршрутка, и бросается к открытой двери, из которой торчит плотная гроздь задов вперемешку с локтями и сумками. Немного усилий, и Кудинов – ещё одна ягодка в маршруточной грозди.

Сидя на стуле и покачивая ногой, на которой повисла наполовину снятая кроссовка, Дима повторяет:

– Пап, хочешь, я тебе покажу, что я сегодня нарисовал? А, хочешь?

Кудинов столкнулся с Надей и Димкой у подъезда. Так глубоко погрузился в Джульеттину историю, что не сразу их признал. Остановилась перед ним женщина, плечо оттянуто рюкзаком, держит за руку мальчика, говорит: «Привет», – целует в щёку. Оказывается, это его жена, ведёт сына из школы.

– Пап, показать?

Надя уже хлопочет на кухне: греет ужин.

Кудинова манит диван. Но отцом нельзя быть во вторую очередь – напоминает он себе. Соглашается:

– Конечно, хочу.

Дима выстреливает кроссовкой под диван.

– Ой! Ну, я потом достану.

Быстрым плещущим движением, как будто умывается, он отбрасывает с глаз отросшую чёлку:

– Пора тебя подстричь, – говорит Кудинов, ероша сыну волосы.

Дима отстраняется, заново прибирает чёлку.

– Идём, пап.

В руках у сына блескучая пластиковая папка – видимо, выужена из рюкзака. Серебристо-сиренево-жёлтая. Переливается.

Они устраиваются на диване. Дима вручает папку с рисунками отцу и вытягивается во весь свой семилетний рост на широкой диванной спинке. Не успевает Кудинов открыть папку, сын скатывается вниз, выхватывает её.

– Здесь на резинках, – Дима срывает резинки с уголков папки и, скомандовав: – Смотри! – возвращается на своё любимое лежбище.

На тонком мелованном картоне – карандашные рисунки. Обычные предметы и персонажи, которыми взрослые традиционно заселяют мир детей: так рисуется зайчик, так белочка, так яблочко, а вот так – во-о-от так – груша.

– О, отлично. Заяц особенно получился. Ушастый такой…

– Да не, это так… вот, здесь.

Алексей кладёт на колени отцу следующую картонку.

Мрачноватое задумчивое существо. Глаза, синий и жёлтый, смотрят несколько вбок. Крупный кочан головы, лицо вполне человеческое, но рот чем-то напоминает кошачью пасть. На шее цепочка с бутоном красной розы. Ноги, как тумбы, и три мощных бугристых руки.

Дима в предвкушении похвал переводит взгляд с папы на рисунок. «Тварец», – читает Кудинов на обороте. Столь беглое знакомство отца с рисунком не удовлетворяет Димку. Сползает по спинке дивана, усаживается поближе. Переворачивает картон обратно, рисунком вверх:

– А? Как? Этот у меня лучше всех получился. Рисовалка сказала: «Теперь рисуйте, что хотите». И я нарисовал.

– Кто? Рисовалка?

– Да. Учительница по рисованию.

– Вы её так называете?

– Ну… да. – Дима неохотно отвлекается на второстепенное.

– Так нехорошо учительницу называть.

– Понятно… Пап. – С заметным нетерпением он возвращается к главному: – Ну как тебе?

– Да отлично. Тип такой… ногастый, трёхрукий.

– Это чтобы больше успевать.

– Рот у него такой… хищный какой-то, – сменив интонацию, Кудинов переходит к критике.

– На самом деле он ветром питается, – спешит пресечь критику Димка. – Роза у него, видел? Это, знаешь, что значит? Знаешь?

– Чем, говоришь, питается?

– Ветром. Если долго ветра нет, он голодает. И отправляется искать, где ветер. А роза – это с его родины. Это чтобы надолго дом не покидать. Как только роза высохла совсем, листья стали опадать – пора, значит, домой. Только у него на родине ветра не бывает почти, он там долго тоже не может. Раньше там был ветер, а теперь нет. Понял?

Рассказывая, Дима непроизвольно вдавился грудью отцу в плечо – чтобы быть ближе и понятней.

– Это Тварец. Видел, сзади там написано?

Кудинов слегка отстраняется от Димы, осуждающе качает головой:

– Э-эх! Грамотей! «Творец» через «о» пишется. А ты как написал? – переворачивает рисунок, постукивает ногтем по незаконному «а». – Слышишь?! – зовёт он Надю. – Как сын твой «творца» написал? Через «а»! Чему только их в школе этой учат?

– Почему через «о»? – тихо удивляется Дима, вновь притискиваясь к отцу.

– Да ладно, Жень! – откликается Надя. – Научится ещё, успеет.

Кудинов чувствует новую волну раздражения в адрес Нади: всё ей мелочи, всё у неё «успеется». Беспечная.

Чувствуя, что перегибает, он всё-таки пытается себя одёрнуть: «Главное, молчи». Если перемолчать, раздражение рассеется. Уйдёт. Потом сам же будет радоваться, что не ляпнул ерунды, Надю не обидел.

– Почему «о»? – снова приступает Димка. – Мы вот с мамой «Маугли» читали. Там было: «Ты из дикого леса, дикая тварь?». Через «а».

– Правильно, – соглашается Кудинов с некоторой неохотой: теперь не осталось ничего иного как пуститься в дальнейшие разъяснения. – Если «тварь» – то через «а». А «творец»… тот, кто эту тварь сотворил… ну, бог, всевышний и так далее – «творец» уже через «о».

Задумавшись, Дима молча забирает рисунок, смотрит. Переворачивает, смотрит.

– Понятно, нет? – миролюбиво заключает Кудинов и трёт лицо, подавляя зевоту.

Кажется, отпустил нервный спазм.

– «Тварь» через «а», «творец» через «о», – на последнем «о» Кудинов всё-таки срывается в долгий глубокий зевок.

Пересев на ручку дивана, Дима думает.

– Нет, не понятно, – наконец сознаётся он. – Почему там через «а», а здесь через «о».

– Потому что так правильно. Творец, понимаешь? Тво-рец.

Некоторое время Дима молчит, всматриваясь в существо с синим и жёлтым глазами.

– Ну, ладно! – выносит вердикт. – А у меня «Тварец». Это другое. Он не бог. Он как бы тоже – из дикого леса, но… – Дима сбивается, но скоро подхватывает: – только может сам разных существ делать. Живых.

Повернувшись к сыну, Кудинов чувствует, что приступ немотивированной досады, который казался преодолённым, вовсе не преодолён. Чудище лишь притаилось, и теперь встаёт во весь рост. Жаль. Жаль, он не в силах с ним совладать… Впрочем, почему это – немотивированного? В школе не учат, так отца послушай. Набирайся знаний хотя бы дома, благо есть у кого.

© И.М.Горбовская

учитель-дефектолог

МБДОУ «Детский сад № 5»

г.Усолье-Сибирское

Аннотация к книге

К этой книге замечательный художник Евгений Иванович Чарушин не только нарисовал иллюстрации, но и написал текст.

И все звери, большие и маленькие , учат юных читателей бережно, по-доброму относится ко всему живому.

«Утка с утятами».
«Дятлы с птенцами».
«Рябчата с рябчихой».
«Зайчата»,
«Белка с бельчатами».
«Олениха с оленёнком».
«Лиса с лисятами».
«Лосиха с лосёнком».
«Рысь и рысёнок».
«Медведица и медвежата»,
«Бобры и бобрята».
«Волчица с волчатами».
«Зебра».
«Слон».
«Тигр».

Жизнь и творчество писателя

Биография.
Е.И.Чарушин – художник, писатель.

Утка с утятами

Кря, кря, утятки!

Кря, кря, маленькие!

Вы, как лодочки, плавайте!

Ногами, как веслами, воду загребайте!

Ныряйте и до самого дна доставайте.

А на дне, в озерке, подводная трава,

вкусная тина и жирные червяки.

Ешьте побольше! Растите побыстрее!

Дятлы с птенцами

Вы лазайте, вы ползайте, когтями цепляйтесь, хвостом упирайтесь!

Видите в пеньке круглую дырку?

Эту дырку жучок-короед проел.

Слышите, он там в пеньке скрипит,

дерево грызет!

У нас, дятлов, язык тонкий,

как иголка, острый, как шило.

Вы язычок в дырку суньте

и тащите жука к себе на обед.

Вам сытно, а лесу польза.

Рябчата с рябчихой

Вы, цыплятки, маленькие; кто вас увидит, тот и обидит.

Сорока налетит - заклюет, лиса найдет - утащит.

Вы меня послушайте.

Как я крикну: «Пи-и-ть! Пи-и-ть!» -

так разом и прячьтесь!

Кто в яму, кто под листок, кто под грибок,

кто за шишку, кто за ветку.

Вы пестрые, полосатенькие,

никто вас сразу и не заметит.

А я больной притворюсь.

Крылья распущу, перья растопорщу,

стану прихрамывать, чуть-чуть взлетать.

Зверь кинется за мной.

Я от вас его и отведу, а сама убегу.

На крылья поднимусь и к вам вернусь!

Зайчата

Сидите в траве, зайчатки, не шевелитесь!

Глазом не моргните, ухом не поведите!

Никто вас, сереньких, здесь и не увидит.

А бегать вам пока нельзя.

Кто на месте сидит, у того и следу нет.

А следу нет, - кто вас найдет?

Белка с бельчатами

На сосенку заберись, качнись, как пружина, распрямись и прыгай.

С елки на сосну скакни, с сосенки на осину перелети, с осины - на березу,

с березы - в куст, с куста - на землю.

По земле к дереву перебеги,

с ветки на ветку, с ветки на ветку,

и опять на самую вершинку заберись!

Шишку пошелуши, семечек поешь

и снова с дерева на дерево перескакивай.

У вас, бельчат, зубы острые, лапки цепкие,

хвост, как руль, - куда повернешь,

туда и полетишь.

Вот вы какие - ловкачи!

Олениха с оленёнком

Смотри на меня! Скачи, как я!

Где кусты и густая трава, там выше скачи - ногами не зацепись!

Где ровное место над землей, -

ровно беги, как птица, лети!

Ты всех быстрее должен бегать,

чтоб никто тебя не догнал.

Устал, олешек? Ложись под куст.

Тут солнышко светит сквозь ветки.

Светлыми пятнышками в траве играет.

У тебя шкура рябенькая,

тоже в пятнышках.

Тут тебя и не заметно.

Лиса с лисятами

Копай нору - подземный дом – глубокую, глубокую, хитрую - прехитрую, с ходами - выходами; один выход под кустом, другой - под корнем, третий - за камнем, четвертый - в густой траве,

пятый - в частом ельничке.

Станут собаки тебя догонять,

Ты скорее в нору!

Они лаять, они копать!

А пока собаки лают,

ты потихоньку выползи

из дальнего выхода - и в лес...

Только тебя и видели!..

Лосиха с лосёнком

Шагай, лосенок, перешагивай!

Через пень перешагни,

через валежник переступи!

В яму не провались, у корней не оступись,

в густой чаще не запутайся!

Тут, в густых лесах,

тебе жить, горькую кору жевать,

сладкие листья рвать.

Рысь и рысёнок

Ходи неслышно, ступай мягко –

у тебя лапы с подушечками.

Ты зверь лесной - должен таиться,

в засадах лежать, добычу добывать.

Желтые глаза - ночью видят.

Черные уши - далеко слышат.

Длинные ноги - осторожно ступают.

Медведица и медвежата

А ну-ка, лезь на пенек, сорви ягодки!

Не свались, не ушибись!

Хоть мы, медведи, косолапы, а ловкачи.

Мы так бегать умеем - лошадь догоним.

На деревья лазим, в воду ныряем.

Тяжелые пни выворачиваем,

жирных жуков ищем.

Мы мед и траву едим, корешки и ягоды.

А дичинка попадёт ― и ей рады.

Бобры и бобрята

Мы, бобры, деревья грызем, на землю валим, на обрубки делим.

Обрубки в землю вкопаем да ветками переплетем.

Потом илом и землей промажем

и хвостом пришлепнем.

Бежит лесной ручеек,

а поперек плотина сделана,

крепкая, длинная.

Разольется ручеек по всему лесу –

и будет пруд.

В самой середине мы дом построим

с толстыми стенами, с подводным крыльцом.

Никто к нашему дому через пруд

не проберется,

никто нашу крышу не разломает,

подводного крыльца не найдет.

Учитесь, бобрята, деревья грызть, плотину из них строить.

Волчица с волчатами

Волчатам волчица принесла еду.

Каждый еду к себе потянул.

Ворчат - рычат волчата друг на друга, каждый хочет себе кусочек побольше.

Зебра

В африканских степях бегают табунками быстрые лошадки. Это зебры. От простой лошади они отличаются. Зебры полосатые, гривки у них короткие и нету челки.

Они дикие. Взрослую зебру приручить не всякий сможет. А молодые доверчивы.

Нередко можно встретить

в Африке почтальонов,

которые развозят почту

не на лошадях, а на зебрах.

Слон

Не в наших лесах, не по нашим полям гуляет слон. Он в африканских степях и по индийским джунглям ходит. Хоботом, как рукой, раздвигает и срывает бамбук. Придет к воде, наберет в хобот воду и обливается - смывает с себя грязь и пыль.

Нет у него врагов. Все боятся слона-великана.

Если слона приручить, он будет хороший помощник человеку.

В тяжелой работе поможет

и даже ребят сумеет нянчить.

Тигр

Дерзкий и страшный зверь - тигр. Он прячется в джунглях, в зарослях, таится около тропы, по которой идут к водопою антилопы и зебры, пробираются буйвол и кабан. Тигр терпеливо ждет добычу.

Звери боятся тигра. Опасен он и безоружному человеку.

Посмотрел картинки? Прочел эту книжку? Узнал, как звери и птицы своих зверят учат еду добывать, себя спасать?

Ты - человек, хозяин всей природы!

Тебе все знать нужно! Когда вырастешь, много поработаешь. Для Родины своей ты русла новых рек проложишь. Где раньше была пустыня, - сады и рощи вырастишь… Реки перегородишь плотинами - и разольется новое море-озеро.

По морю пароходы пойдут грузы перевозить, плоты тянуть.

В глубину гор заберешься, найдёшь новые руды и камни. На подводном корабле на дно океана опустишься.

Леса и дубравы насадишь, в них птиц и зверей разведешь таких, каких тебе надо.

Будешь строить дворцы стройные, высокие, красивые.

Расти поскорее, учись лучше!

Для Родины милой копи свои силы, копи свои знания, чтобы поработать на славу.

Жизнь и творчество писателя

Евгений Иванович Чарушин

«Я художник и писатель,…

благодаря моему детству».

Е.И.Чарушин

Родился будущий писатель и художник в Вятке в семье

губернского архитектора. В формировании личности мальчика

огромную роль сыграла мать. Вместе с ней он ходил в лес,

приносил оттуда различные интересные растения, превращая

затем небольшой сад у дома в настоящее чудо.

Сколько разных животных перебывало в их деревенском

двухэтажном доме!

А хотелось еще и еще - ну, хотя бы жирафа или тапира.

Рисовать Чарушин начал рано.

«Это было просто, по-видимому, свойственно мне,

как говорить, петь, шалить или слушать сказки.

Помню, как я слушал сказки с карандашом

и рисовал во время рассказа».

Рисовал начинающий художник «преимущественно зверей,

птиц да индейцев на лошадях» .

Е.И.Чарушин

Чарушин рос, по собственному определению,

«с карандашом и кистью в руках».

Лет в четырнадцать Чарушин своими друзьями организовал

союз поэтов и художников с веселым неуклюжим названием

«Сопохуд» (Союз поэтов и художников).

Правда, с поэзией у него не заладилось.

Его влекло тогда многое: музыка и поэзия,

театр и живопись. А за постоянную страсть

к изобретательству друзья наградили молодого

художника прозвищем «Евгеша-изобретатель».

Вместе с этими друзьями «Евгеша» отправлялся в необыкновенные экзотические путешествия по Алтаю или просто на охоту, на рыбалку в недалекие леса.

Е.И.Чарушин

В 1928 г. выходит первая книга с иллюстрациями Чарушина (рассказ В.Бианки «Мурзук»).

За ней последовал ряд других, среди которых были две собственные книжки-картинки «Вольные птицы» и «Разные звери». Его первой собственной книжкой со словами стал рассказ «Щур» (1930).

Чарушин стремился «понимать животное - понимать его движения и мимику». И передавать это в рисунке и слове.

В его рассказах нет сказочного вымысла. Животные не делают того, что им не свойственно. Но книги от этого не становятся менее интересными.

Е.И.Чарушин

Художник, который рисует животных, называется анималист.

Чарушин был прекрасным анималистом. Он, по сути, создал новый тип анималистической книги для детей (маленький рассказ о маленьком животном для маленьких детей),

Художник наблюдал за животными, часто бывал в зоопарке и выполнял множество рисунков с натуры.

Е.И.Чарушин

Чарушин Евгений Иванович с огромным уважением относился к своим читателям. Его радовало, что звери, которых он рисовал, нравятся не критикам и редакторам, а именно малышам: «для них не станешь сюсюкать в картинках, как это делается в других странах, не станешь рисовать пупсиков…».

Рассматривая чарушинские книги, смело можно сказать, что и тексты, и иллюстрации к ним отражают единый, цельный внутренний мир их создателя.

Его рассказы и рисунки строги, лаконичны, познавательны и понятны даже маленькому ребёнку.

Е.И.Чарушин

«Я приучился с детства понимать животное - понимать его движения и мимику. Мне сейчас даже как-то странно видеть, что некоторые люди вовсе не понимают животное».

Дом Чарушиных в Кирове и памятник в Санкт-Петербурге на Богословском кладбище

УРОК 26

ТЕМА: «РАССКАЗЫ Е. ЧАРУШИНА “БОЛЬШИЕ И МАЛЕНЬКИЕ”»

Цели:

Систематизировать знания детей о познавательных рассказах, работать над выразительным чтением произведений, прививать любовь к природе и животным.

Оборудование:

Книги Е.И. Чарушина

ХОД УРОКА

Слово учителя (с элементами беседы)

Сегодня на уроке мы продолжим знакомство с творчеством писателя Е.И. Чарушина. Знаком ли вам этот писатель? Какие книги Чарушина вы уже читали? О ком пишет автор в своих рассказах?

Ответы детей.

Учитель

Евгений Иванович Чарушин был писателем, в рассказах которого «чувствуется такой напряженный слух и такой пристальный взгляд художника» (С.Я. Маршак).

Еще в детстве Чарушин полюбил природу, наблюдал за животными, пытался их рисовать, писал стихи. Свои рассказы он печатал в журналах, а в 1931 г. вышла первая книга Е.И. Чарушина «Волчишко» и другие рассказы.

В дальнейшем Чарушин совмещал обе профессии — писателя и художника. Ему принадлежат превосходные рисунки к книгам В. Бианки, М. Пришвина, Д. Мамина-Сибиряка, К. Ушинского, С. Маршака, Г. Снегирева.

Желание передать маленькому читателю красоту окружающего мира роднит Чарушина с М. Пришвиным, неустанно проповедовавшим идею единения человека и природы, необходимость «родственного внимания» человека к окружающему миру.

«Все мои рассказы, — говорил Чарушин, — так или иначе связаны с моим детством и юношескими годами. И пишу я о живых существах и об охоте. Больше всего я люблю изображать молодых животных, трогательных в своей беспомощности и интересных потому, что в них угадывается зверь».

Чарушину необычайно удавались портреты маленьких, милых, наивных, озорных зверят.

Рядом с малышами в произведениях Чарушина часто появляются взрослые. Одна из книг так и называется «Большие и маленькие».

Чтение учащимися отдельных рассказов о животных. 1) «Утка с утятами». 2) «Дятлы с птенцами». 3) «Зайчата». 4) «Белка с бельчатами». 5) «Олениха с олененком». 6) «Лиса с лисятами». 7) «Рысь с рысенком». 8) «Медведица и медвежата». 9) «Бобры и бобрята».

Учитель

О каких животных рассказывается в книге Е. Чарушина? Как

называют мамы своих деток? Чему учат мамы своих малышей?

Как звери еду добывают? От каких врагов мамы предостерегают своих детей?

Ответы детей.

Чтение учителем вслух заключительной части из книги Е.И. Чарушина «Большие и маленькие».

«Посмотрел картинки? Прочел эту книгу? Узнал, как звери и птицы своих ребят учат еду добывать, себя спасать?

Ты человек — хозяин своей природы. Тебе все знать нужно. Расти поскорее — учись лучше!

Когда вырастешь, много поработаешь. Леса и дубравы насадишь, в них птиц и зверей разведешь таких, каких тебе надо».

Ответы детей.

Итоги урока

Учитель