Здоровый образ жизни

Великая княжна татьяна. Великая Княжна Татьяна Николаевна – письма из заточения

18 апреля 2012, 17:26

Вторая дочь Николая II и Александры, Татьяна, была больше похожа на принцессу, чем на старшую сестру. В их союзе, традиционно называемом the big pair, она играла лидирующую роль, оставляя Ольге место интеллектуалки и мечтательницы. Имея разницу всего лишь в полтора года и живя в крайне замкнутом мирке, сестры были близки между собой и появлялись вместе не только на официальных мероприятиях, но и в воспоминаниях современников. Вместе и в противопоставление друг другу. "Татьяна Николаевна от природы скорее сдержанная, обладала волей, но была менее откровенна и непосредственна, чем старшая сестра. Она была также менее даровита, но искупала этот недостаток большой последовательностью и ровностью характера. Она была очень красива, хотя не имела прелести Ольги Николаевны… Своей красотой и природным умением держаться в обществе Она затеняла сестру, которая меньше занималась Своей особой и как-то стушевывалась», - вспоминал П.Жильяр. Ольга и Татьяна Нестандартно широко расставленные большие глаза, стройная фигурка и изумительный профиль заставляли многих признавать Татьяну самой красивой изо всех дочерей Николая II. «Татьяна… была красивее своей сестры, но производила впечатление менее открытой, искренней и непосредственной натуры», - вспоминал Жильяр. «Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными глазами - это придавало Ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не соответствовало Ее характеру», - рассказывала Буксгевден. Ольга могла витать в облаках, раздражаться по пустякам, легко вспыхивать от гнева и быстро успокаиваться, Татьяна же обычно была спокойна, собрана и раздражающе практична. Ехидное прозвище «гувернантка», данное любящими сестрами, приклеилось к ней намертво. «Если Великая Княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Великая Княжна Татьяна была, несомненно, воплощением другого начала – мужественного, энергичного и сильного, - вспоминал лежавший в лазарете Семен Павлов. - Немножечко выше старшей Сестры, но такая же изящная и стройная, Она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно Ее характеру и движения Ее, хотя и мягкие, были четки и резки. Взгляд – выразителен и смел. Здоровалась Она также чисто по-мужски, крепко пожимая руку и глядя прямо в глаза тому, с кем здоровалась….Если Великая Княжна Ольга предрасполагала к откровенности и интимному разговору, то Великая Княжна Татьяна вызывала к Себе чувство глубочайшего уважения. Она была также доступна, как и Княжна Ольга. Но в минуты тяжелого душевного состояния я обратился бы не к Ней, а именно к Великой Княжне Ольге». Однако «твердость и сила» (С.Павлов), «строгий и важный вид» (А.Якимов), «природное умение держаться» (Жильяр) и заставляли людей ощущать, «что она дочь императора» (Кобылинский), «Великая Княжна с головы до ног, так Она аристократична и царственна» (Офросимова). «Я без слов чувствую, что Она какая-то особенная, иная, чем сёстры…», - восторженно вспоминала годы спустя Офросимова. Ей вторил и Я.Юровский: «Общее впечатление от их жизни такое: обыкновенная, я бы сказал мещанская семья, за исключением А.Ф. и, пожалуй, Татьяны». Три другие великие княжны были куда проще, частенько «шалили и резвились, как мальчишки, и манерами напоминали Романовых», как писала Вырубова. Достаточно вспомнить Ольгу и Марию, бьющих стекла в павильоне, или Анастасию, запускающую мышь в комнату с пугливой придворной дамой. Татьяна же «совершенно отличается от своих сестер. Вы узнавали в ней те же черты, которые были присущи ее матери, - та же натура и тот же характер» (Е.Кобылинский), княжна «редко шалила и сдержанностью и манерами напоминала Государыню. Она всегда останавливала сестер, напоминала волю Матери» (А.Вырубова). «Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи. У нее был практический ум, унаследованный от Императрицы - матери и детальный подход ко всему», - писала Юлия Ден. Строгой и крайне внимательной к соблюдению важнейших, по ее мнению, правил императрице бальзамом на раны после постоянных писем старшей дочери с нравоучениями о том, как она должна себя вести, служили короткие записки средней: "Может быть, у Меня много промахов, но, пожалуйста, прости Меня" ; «я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая». С матерью «Только Т. понимает, когда с нею спокойно поговоришь; О. всегда очень несочувственно относится к каждому наставлению», - жалуется Александра мужу в 1916 году. Через месяц она повторяет: «Ольга все время ворчит, … она всюду вносит затруднения, благодаря своему настроению. Т. помогала мне при раздаче яиц и приеме твоих людей». Властная мать, никогда не забывающая о том, что ее любовь должна вознаграждаться послушанием и безграничным уважением, чувствовала себя особенно хорошо не в обществе своенравной Ольги, переживающей, что она нелюбима, Марии или непоседы Анастасии, а в компании всегда подчеркивающей ее превосходство Татьяны. Средняя дочь давала Александре как раз то, что та хотела получить: «Татьяна Николаевна умела окружать ее постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать что она не в духе». (Жильяр).
Все мемуаристы сходятся на том, что из ОТМА именно Татьяна была наиболее близка Александре. «На мой взгляд, - резюмирует мнения окружающих Ч.С.Гиббс, - Государыня любила ее больше, чем остальных дочерей. Любой поблажки или поощрения можно было добиться лишь через Татьяну Николаевну». Спросить, передать, повлиять – за этим все (отнюдь не только ближайшие родственники, но и те, кто достаточно знал расклад сил в семье) обращались именно к ней. А "когда Государь с Государыней уехали из Тобольска, никто как-то не замечал старшинства Ольги Николаевны. Что нужно, всегда шли к Татьяне: "Как Татьяна Николаевна скажет", - вспоминал Е.Кобылинский. В общем, как говорила его жена, Клавдия Битнер, "если бы семья лишилась Александры Феодоровны, то крышей бы для нее была Татьяна Николаевна». В годы войны Татьяна была почетной председательницей Комитета по оказанию временной помощи пострадавшим от военных действий: присутствовала (по большей части - молча) на заседаниях (иногда - на сборе пожертвований) и ставила подписи под обращениями или благодарностями. Ольга, Татьяна и Александра на заседании Татьяниного комитета, 1915 г Зато как сестра милосердия Татьяна оставила о себе хорошую память. «Доктор Деревенко, человек весьма требовательный по отношению к сестрам, говорил мне уже после революции, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру, как Татьяна Николаевна», - вспоминала дочь Боткина. Ровное (в контексте образования – скорее даже равнодушное) отношение и усидчивость, которые были свойственны Татьяне-ученице, были в операционной палате очень к месту. Работавшая с княжнами Валентина Чеботарева писала в дневнике 4 декабря 1915 г: «Татьяна Николаевна - чудная сестра. 27-го, в день возвращения Веры Игнатьевны, взяли Смирнова в перевязочную. Температура все держалась, пульс скверный, решен был прокол после пробного укола. Игла забилась сгустками гноя, ничего не удавалось высосать, новый укол, и Вера Игнатьевна попадает прямо на гнойник; потек густой, необычайно вонючий гной. Решают немедленно прорез. Забегали мы, я кинулась фильтровать новокаин и кипятить, Татьяна Николаевна самостоятельно собрала и вскипятила все инструменты, перетаскивала столы, готовила белье. Через 25 минут все было готово. Операция прошла благополучно. После разреза сперва с трудом, а потом рекой полился невероятно вонючий гной. Первый раз в жизни у меня был позыв к тошноте, а Татьяна Николаевна ничего, только при жалобе, стонах личико подергивалось, да вся стала пунцовая». Косынка и форменное платье, упрощающие круглое лицо Ольги, лишь подчеркивали тонкие черты Татьяны. В сочетании с ее спокойствием и сдержанностью, столь важными в медицине, в глазах романтически настроенных монархистов они делали девушку настоящим ангелом и кумиром. Офросимова вспоминала: "Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет Великой Княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию Ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: "Вот сестра милосердия". На этом портрете Великая княжна снята в халате сестры милосердия; она стоит посреди палаты, залитой лучами солнца; они обливают ярким светом всю ее тонкую, высокую фигуру, золотыми бликами ложатся на ее белоснежную одежду. Ее головка, в белой, низко одетой на лоб косынке, снята в профиль; черты ее прекрасны, нежны и полны грусти, глаза слегка опущены, длинная тонкая рука лежит вдоль халата…это не портрет, нет… это живая сестра милосердия зашла в палату в яркий весенний день… Она подошла к постели тяжелораненого.. она видит, что он заснул первым живительным сном… она боится шевельнуться, чтобы его не потревожить… она замерла над ним счастливая, и успокоенная за него, и утомленная от бессонных ночей и страданий, ее окружающих.» Как и Ольга, среди больничных коек Татьяна быстро нашла обожателей. Их было достаточно, но особо она выделяла двоих – Дмитрия Маламу и Владимира Кикнадзе. Дмитрий попал в лазарет вскоре после начала войны и уехал в декабре 1914, следующий раз Татьяна, по-видимому, встретилась с ним весной 1916 г. «Малама был молод, румян, светловолос. Выдвинулся перед войной тем, что, будучи самым молодым офицером, взял первый приз на стоверстном пробеге (на кобыле «Коньяк»). В первом же бою он отличился и, вскорости, был тяжело ранен. В нем поражало замечательно совестливое отношение к службе и к полку, в частности, - вспоминал И.Степанов, лежавший с Дмитрием в одной палате. – Он только видел сторону «обязанностей» и «ответственности». Получив из рук Императрицы заслуженное в бою Георгиевское оружие, он мучился сознанием, что «там» воюют, а они здесь «наслаждаются жизнью». Никогда ни в чем никакого чванства. Только сознание долга». Княжна частенько задерживалась у постели Дмитрия: «обыкновенно Княжны уходили из перевязочной раньше Матери и, пройдя по всем палатам, садились в нашей, последней, и там ждали Ее. Татьяна Николаевна садилась всегда около Маламы» (Степанов). В октябре 1914 г. Дмитрий подарил Татьяне французского бульдога, Ортипо, что дало повод великой княгине Ольге подшучивать над племянницей: «Татьяна, какой улан тебе подарил собачку? (сучку?) Ты сидишь на его койке, Ольга говорит. Очень занятно» Татьяна и Анастасия с "подарком" Молодому человеку симпатизировала и Александра, писавшая Николаю: «Мой маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем - почему иностранные принцы не похожи на него?» Но мезальянс был неприемлем для царской дочери, которой слухи прочили в мужья то отлетевшего рикошетом от Ольги Кароля Румынского, то крестника Николая II Бориса Болгарского, то великого князя Дмитрия Павловича. Дмитрий Павлович Борис Болгарский В конце 1914 года Малама возвращается в армию, а новым персонажем в дневнике великой княжны становится некий Владимир Кикнадзе. Сначала, видимо, появившийся в лазарете как раненый, потом, как упоминается в дневнике Чеботаревой за конец 1915 г., Владимир с согласия императрицы остается в лазарете санитаром. В дневнике Татьяны он упоминается часто, но с несколько меньшими эмоциями, нежели Малама. Чеботарева, несколько неприязненно относившаяся к Владимиру, возмущенно писала в своем дневнике: «Вообще атмосфера сейчас царит тоже не внушающая спокойствия. Как только конец перевязок, Татьяна Николаевна идет делать вспрыскивание, а затем усаживается вдвоем с К. Последний неотступно пришит, то садится за рояль и, наигрывая одним пальцем что-то, много и горячо болтает с милой деткой. Варвара Афанасьевна в ужасе, что если бы на эту сценку вошла Нарышкина, мадам Зизи, то умерла бы. У Шах Багова жар, лежит. Ольга Николаевна просиживает все время у его постели. Другая парочка туда же перебралась, вчера сидели рядом на кровати и рассматривали альбом. К. так и жмется. Милое детское личико Татьяны Николаевны ничего ведь не скроет, розовое, возбужденное. А не вред ли вся эта близость, прикосновения. Мне жутко становится. Ведь остальные-то завидуют, злятся и, воображаю, что плетут и разносят по городу, а после и дальше. К. Вера Игнатьевна посылает в Евпаторию - и слава Богу. От греха подальше». Что стало с Владимиром Кикнадзе после революции история, увы, умалчивает. По рассказам родственников, Дмитрий Малама, узнав о расстреле царской семьи, потерял всякую осторожность, начал сознательно искать смерти и был убит летом 1919 в конной атаке под Царицыным (Волгоградом). Впрочем, об этом Татьяна уже узнать не могла. «Интересная рука у Татьяны Николаевны, - записала в январе 1916 г., за год с небольшим до революции и за два с лишним до расстрела, Валентина Чеботарева, - линия судьбы вдруг прерывается и делает резкий поворот в сторону. Уверяют, что должна выкинуть нечто необычайное». Уж лучше бы не выкидывала.

Эта была девушка вполне сложившегося характера, прямой, честной и чистой натуры, в ней отмечались исключительная склонность к установлению порядка в жизни и сильно развитое сознание долга. Она ведала, за болезнью матери, распорядками в доме, заботилась об Алексее Николаевиче и всегда сопровождала Государя на его прогулках, если не было В. Долгорукова. Она была умная, развитая, любила хозяйничать, и в частности, вышивать и гладить белье.

От автора.

О дочери Последнего российского Государя, носящей легендарное «пушкинское» имя Татьяна , известно менее всех остальных членов ее Семьи. И виною тому - ее сдержанный, аристократично замкнутый характер. Она, похоже, была истинно «царскою дочерью». Я осторожно перелистываю страницы книг, перебираю листы со старинными фотографиями, ворошу воспоминания и тома исторических хроник с одною лишь целью: собрать в единое целое рассыпанные жемчужные пылинки давнего – давнего, прочно забытого прелестного образа Той, которую называли когда-то «розою Петергофа».

Что удалось, что получилось, что нанизалось на нитку рассказа из уцелевших редких бусин – жемчужин памяти, слегка стершихся от времени – судить не мне. Вам, читатели.

Итак, очередное « окунание в летейские воды». Очередной «роман» о давно ушедших тенях.. О молчаливом сходе их в Аид. Или, все – таки, точнее, не роман – лишь глава об одной из них, царственной тени….

1.

Вторая жемчужина в «ожерелье дочерей» Повелителя одной шестой части Земли – России - появилась на свет в Петергофском дворце, 29. 05.10. 06. 1897 года в облаке нежного, зелено – сиреневого петербургского раннего лета, с его удивительными, молочно – серыми ночами – туманами. Казалось, большие глаза малышки вобрали в себя эти чарующие оттенки навсегда, и в юности выразительные серо-зеленые очи юной Цесаревны были самой главной «приметой» ее пленительного, запоминающегося облика…

Росла Танечка Романова изысканно - просто, как и остальные ее Сестры – Великие княжны: Ольга, Мария, Анастасия.

Носила белоснежные кисейные платьица с разноцветными кушачками и матросские костюмчики, украшенные затейливой вышивкой, сделанной матерью - Императрицей, играла игрушками старшей сестры Ольги, с которой была необычайно дружна. Они вместе составляли «большую пару», как любовно называли их в семье и среди родных.

Особенно любила подвижная, здоровая малышка – Цесаревна купание и игры на воздухе: серсо, катание на пони и громоздком велосипеде – тандеме – в паре с Ольгой, неторопливый сбор цветов и ягод. Из тихих домашних развлечений предпочитала -рисование, книжки с картинками, путанное детское вышивание - вязание и «кукольный дом». Она колола крохотные пальчики спицами, но только хмурилась, не плакала. С детства трепетно - внимательная к характерам дочерей императрица – мать отмечала ее внешнюю сдержанность, задумчивость и спокойствие, при полной игре чувств и эмоций – внутри Души.

На кукол же – фарфоровых, румянощеких красавиц в кружевных пелеринах и шелковых пышных платьях, малышка больше смотрела с восторгом, чем играла – так красивы они были! Перед зеркальным шкафом, где куклы в ряд сидели на полке, маленькая девочка могла стоять часами, замерев от восхищения. Когда мать доставала для нее куклу и начинала осторожно показывать, как можно расчесывать ее волосы или сменить шляпку, подвижная озорница смотрела на нее с невольным испугом: вдруг хрупкое «фарфоровое дитя» выскользнет из взрослых рук и разобьется?! Но не кричала, а лишь пугливо прикасалась пальцами к материнским рукам, держащим сокровище. В ответ МамА только понимающе улыбалась, чуть покачивая золотистой головой, и звенели в такт ее красивым и легким движениям тонкие браслеты на запястьях и переливался жемчуг на шее.

2.

Продолжая улыбаться, МамА начинала хлопотать вокруг кукольного чайного стола, ее ловкие руки в пене бледно – сиреневых, белых или кремовых кружев колдовали над крохотной, «детской» копией мейсенского фарфорового сервиза: чашками, сахарницей, молочником, крохотными, в полпальчика величиной, ложками, ведь кукол – барышень надо было непременно напоить чаем: они так проголодались, сидя в строгом, скучно - парадном шкафу! МамА терпеливо доставала с полок почти всех кукол, обтряхивала их, поправляла слегка смятые шляпки и платья – роброны, и вскоре все они, фарфоровые дети, веселой и яркой компанией восседали за изысканно накрытым столом, где в крошечных чашках плескался малиновый сироп, а на резных тарелочках – лежали горками крошки ароматного печенья. На звон посуды и шум веселых разговоров прибегала старшая сестренка Ольга и, проворно сдернув с головы ленту, державшую шелковистые волосы, и всплеснув от восторга пухлыми ручками, тотчас принималась помогать матери и Танюше устраивать веселый кукольный праздник. Места на нем хватало не всем, потому как Ольга считала, что нужно пригласить и других кукол: веселого барабанщика – зайца и неуклюжего бурого медвежонка, который был ростом с саму Ольгу, и оловянного солдата – генерала и живого гостя - рыжего пушистого и очень важного дворцового кота с алой ленточкой на шее. Против кота всегда высказывалась МамА, но он часто являлся незваным гостем, и пока крохи –хозяюшки размышляли куда его усадить, выбирал место сам – иногда прямо посреди стола, нахально слизывая с тарелок кукольное угощение. Сестры и мамА ахали и охали, но прогнать озорника с места не решались: еще посуду побьет и кукол испугает!

Наевшись, рыжий невежа мягко прыгал на пол и шествовал в центр комнаты, где на ярком ковре играли солнечные лучи. Там, важно улегшись на правый бок, вылизав обе лапы и лукаво прищурив серо – черно – зеленый немигающий глаз, нарушитель спокойствия долго наблюдал за светским щебетом в кукольной гостиной и хозяюшками – феями, хлопочущими вокруг стола. Иногда он сладко дремал в солнечных лучах, но долго блаженствовать там ему не давали.

3.

Устав от игры, маленькие Цесаревны обычно усаживались на мягкий ковер около рыжего любимца и начинали всячески тормошить и тискать его. Он совсем не царапал их мягких ручек, только недовольно жмурился и урчал, если Ольга или Татьяна пытались уложить его себе на шею, как модную горжетку. Более всех мяукающий «комочек огня» любил именно Татьяну и она часто гуляла по парку в сопровождении няни и гувернантки с « живым воротником или муфтою» на плечах или в руках. И у повзрослевшей Цесаревны на коленях матросы и офицеры яхты «Штандарт» часто видели огненно – рыжее сибирское чудо, потомка того самого равнодушно - важного Петергофского обитателя, любителя кукольного угощения!

Впрочем, если быть совсем точными, то таких «потомков сибиряков» было несколько: каждая из Цесаревен имела своего пушистого любимца, но самым красивым все признавали только «когтистого друга» Татьяны.

Она росла, менялись ее походка, движения, улыбка, манера одеваться- все больше было в них грации и мягкой женственности. Причудливо, чуть капризно, менялись ароматы ее духов, туалетной воды, сашэ, менялись альбомы и книги на ее столе в скромно опрятной, девичьей комнате, уставленной букетами ландышей, пионов и сирени с розами, но мало менялась она сама, внутренняя, оставаясь все такой же чуть сдержанной, задумчиво – ласковой, приветливой и ровной со всеми, редко - плачущей или сердитой, опечаленной чем либо. Все страсти ее живой, одухотворенной натуры бушевали только внутри нее.

4.

Похоже, что она родилась истинной «царской дочерью». Все портреты Татьяны Николаевны, в юности, оставленные современниками, очень схожи между собой. Приведем здесь только наиболее яркие из них.

С. Я. Офросимова: "Направо от меня сидит Великая княжна Татьяна Николаевна. Она Великая княжна с головы до ног, так она аристократична и царственна! Лицо ее матово-бледно, только чуть-чуть розовеют щеки, точно из-под ее тонкой кожи пробивается розовый атлас. Профиль ее безупречно красив, он словно выточен из мрамора резцом большого художника. Своеобразность и оригинальность придают ее лицу далеко расставленные друг от друга глаза. Ей больше, чем сестрам, идут косынка сестры милосердия и красный крест на груди. Она реже смеется, чем сестры. Лицо ее иногда имеет сосредоточенное и строгое выражение. В эти минуты она похожа на мать. На бледных чертах ее лица - следы напряженной мысли и подчас даже грусти. Я без слов чувствую, что она какая-то особенная, иная, чем сестры, несмотря на общую с ними доброту и приветливость. Я чувствую, что в ней - свой целый замкнутый и своеобразный мир".

Баронесса С. К Буксгевден: "Татьяна Николаевна, по-моему, была самая хорошенькая. Она была выше матери, но такая тоненькая и так хорошо сложена, что высокий рост не был ей помехой. У нее были красивые, правильные черты лица, она была похожа на своих царственных красавиц родственниц, чьи фамильные портреты украшали дворец. Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными глазами - это придавало ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не соответствовало ее характеру. В ней была смесь искренности, прямолинейности и упорства, склонности к поэзии и абстрактным идеям. Она была ближе всех к матери и была любимицей у нее и у отца. Абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если появлялась возможность погулять с отцом, почитать матери, сделать все то, о чем ее просили. Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи. У нее был практический ум, унаследованный от Императрицы - матери и детальный подход ко всему".

5.

Юлия фон Ден тоже вторила остальным мемуаристам: "Великая княжна Татьяна Николаевна была столь же обаятельной, как и ее старшая сестра, но по-своему. Ее часто называли гордячкой, но я не знала никого, кому бы гордыня была бы менее свойственна, чем ей. С ней произошло то же, что и с Ее Величеством. Ее застенчивость и сдержанность принимали за высокомерие, однако стоило вам познакомиться с ней поближе и завоевать ее доверие, как сдержанность исчезала и перед вами представала подлинная Татьяна Николаевна. Она обладала поэтической натурой, жаждала настоящей дружбы. Его Величество горячо любил вторую дочь, и сестры шутили, что если надо обратиться к Государю с какой-то просьбой, то " непременно уже Татьяна должна попросить Рapa, чтобы он нам это разрешил". Очень высокая, тонкая, как тростинка, она была наделена изящным профилем камеи и каштановыми волосами. Она была свежа, хрупка и чиста, как роза".

А.А.Танеева – Вырубова трепетно вспоминала в своих великолепных мемуарах о Царской Семье: "Татьяна Николаевна была в мать - худенькая и высокая. Она редко шалила и сдержанностью и манерами напоминала Государыню. Она всегда останавливала сестер, напоминала волю матери, отчего они постоянно называли ее "гувернанткой". Родители, казалось мне, любили ее больше других. Государь говорил мне, что Татьяна Николаевна ему сильно напоминает характером и манерами Государыню. Волосы у нее были темные... Мне также казалось, что Татьяна Николаевна была очень популярна: все ее любили - и домашние, и учителя, и в лазаретах. Она была самая общительная и хотела иметь подруг".

П. Жильяр, любящий своих «царственных воспитанниц» до самозабвения писал «о втором цветке царского венка»:

"Татьяна Николаевна от природы скорее сдержанная, обладала волей, но была менее откровенна и непосредственна, чем старшая сестра. Она была также менее даровита, но искупала этот недостаток большой последовательностью и ровностью характера. Она была очень красива, хотя не имела прелести Ольги Николаевны. Если только Императрица и делала разницу между дочерьми, то ее любимицей была, конечно, Татьяна Николаевна. Не то, чтобы ее сестры любили мать меньше ее, но Татьяна Николаевна умела окружать ее постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать, что она не в духе. Своей красотой и природным умением держаться в обществе она слегка затеняла сестру, которая меньше занималась своей особой и как-то стушевывалась. Тем не менее эти обе сестры нежно любили друг друга, между ними было только полтора года разницы, что, естественно, их сближало. Их звали "большие", тогда как Марию Николаевну и Анастасию Николаевну продолжали звать "маленькие".

А. Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора: "Татьяна была выше, тоньше и стройнее сестры, лицо - более продолговатое, и вся фигура породистее и аристократичнее, волосы немного темнее, чем у старшей. На мой взгляд, Татьяна Николаевна была самой красивой из четырех сестер".

Клавдия Битнер, гувернантка детей уже в неволе, в Тобольске, резюмирует, делая несколько неожиданный вывод после общения с Великой княжной: "Если бы семья лишилась Александры Феодоровны, то крышей бы для нее была Татьяна Николаевна. Она была самым близким лицом к Императрице. Они были два друга".

Полковник Е. С.Кобылинский дополняет характерные портретные страницы: "Когда Государь с Государыней уехали из Тобольска, никто как-то не замечал старшинства Ольги Николаевны. Что нужно, всегда шли к Татьяне: "Как Татьяна Николаевна скажет". «Надо спросить у Тани.»

И самое лаконичное, самое пронзительное в неумелости своей, неприязненности, описание.

А. Якимов, один из «красных конвоиров»: "Такая же, видать, как царица, была и Татьяна. У нее вид был такой же строгий и важный, как у матери. А остальные дочери: Ольга, Мария и Анастасия - важности никакой не имели"….

6.

Неудивительно, что сравнение Татьяны с великой княжной Ольгой нередко приводится здесь, во всех этих воспоминаниях. "Большая пара" Цесаревен была очень дружна, - все время вместе, но тем не менее, чем сильнее взрослели Великие княжны, тем заметнее для всех становилось ненавязчивое первенство второй сестры. И если Ольгу Николаевну все как – то невольно сравнивали с принцессой, то Татьяна Николаевна по духу, несомненно, была – королева: сдержано - властная, решительная, умная, привыкшая опекать тех, кто слабее и нуждается в ее покровительстве. Уместности королевских тонов в портрете княжны есть неоспоримые доказательства.

Вот письмо Татьяны Николаевны от 15 августа 1915 года: "Я все время молилась за вас обоих, дорогие, чтобы Бог помог вам в это ужасное время. Я просто не могу выразить, как я жалею вас, мои любимые. Мне так жаль, что я ничем не могу помочь... В такие минуты я жалею, что не родилась мужчиной. Благословляю вас, мои любимые. Спите хорошо. Много раз целую тебя и дорогого Папу... Ваша любящая и верная дочь Татьяна".

Не сразу и догадаешься, что эти строки, написанные явно сильным человеком, принадлежат восемнадцатилетней девушке и обращены к родителям. Еще одна записка Татьяны к матери. Датирована 1912 годом, и тон почтительной, послушной дочери в ней постепенно, мягко замещается теплой материнской интонацией:

"Я надеюсь, что Аня (*А. А.Танеева - Вырубова - автор.) будет мила с тобой, и не будет тебя утомлять и не будет входить и тревожить тебя, если ты захочешь побыть одна. Пожалуйста, дорогая Мама, не бегай по комнатам, проверяя, все ли в порядке. Пошли Аню или Изу, (* А. А.Танеева - Вырубова и одна из фрейлин Двора, лицо не установленное. - автор.) иначе ты устанешь, и тебе будет трудно принимать тетю и дядю. Я постараюсь, и на борту с офицерами буду вести себя как можно лучше. (*Речь в письме вероятно идет о каком – либо торжественном приеме на борту царской яхты «Штандарт» Цесаревны уже учились замещать Государыню мать на некоторых светских церемониях – автор.)

До свидания, до завтра. Миленькая, не беспокойся о Бэби (* Домашнее имя Цесаревича Алексея Николаевича на английский манер – «Малыш» - автор). Я присмотрю за ним, и все будет в порядке" - так пишет матери девочка - подросток. Чувствуются рано определившийся цельный характер, хозяйственная сметка, практичность и деловитость. А за всем этим, если не забывать, кем написаны эти строки, чисто «романовская» царская сила и воля.

Но и привычные тихие женские таланты были присущи Татьяне Николаевне в большей степени, чем сестрам. Анна Танеева писала, что, занимаясь рукоделием, Татьяна работала лучше других. У нее были очень ловкие руки, она шила себе и старшим сестрам красивые блузы, вышивала, вязала и великолепно причесывала мать, когда девушки - горничные отлучались на выходные.

7.

Итак, Татьяна Николаевна заведовала распорядками в доме, хозяйничала, вышивала, гладила белье - любила как раз то, к чему не лежало сердце Ольги Николаевны. Да еще и воспитывала младших. Если представить Татьяну Николаевну повзрослевшей, уже в замужестве, то сразу вырисовывается цельный образ русской жены - женщина домовитая, мать семейства, умная и строгая, у которой все в руках спорится, все домашние ее уважают, дети даже чуть - чуть побаиваются, истинная хранительница семейного очага. Привлекает, пленяет он, этот милый образ, безусловно, но уж больно спокойны краски! Вся ли Великая княжна – здесь, в этом образе «русской душою», завершен ли ее портрет? Думается, нет.

Можно с уверенностью сказать, что, если бы жизнь Царской семьи не прервалась так рано, Татьяна Николаевна никак не смогла бы найти полное применение своим силам и талантам только в семье, так как это была натура очень деятельная, живая, активная. Домашний уклад, который, несомненно, в собственной ее обители был бы подчинен Татьяне и управляем ею, не смог бы завладеть огненной душой ее настолько, чтобы она не вышла за семейный порог!

Не только распорядками в доме могла бы она заведовать, но и в определенной общественной структуре – тем более, а, если бы понадобилось, то и в целом государстве.

8.

Женщина и власть, женщина и политика - сочетание, кажущееся исключением в ту эпоху, однако, оно вполне имеет право на существование.

«Хозяйка дома», в случае с Великой княжной Татьяной Николаевной - понятие более широкое. Счастливое сочетание, которое почему-то обычно представляется невозможным, - домовитая мать семейства, хорошая супруга и... умный политик. В столь юном возрасте Татьяна Николаевна уже имела созревший политический кругозор русской женщины - правительницы, и не зря Государь Император так любил беседовать с ней.

Татьяна - единственная, с кем в переписке своей Александра Феодоровна говорит о делах, о войне, даже о том, что мучает Государыню лично, - о распускаемой против нее клевете. Когда Татьяна однажды попросила прощения в том, что резко сказала о Германии, забыв, что это родина ее матери, Государыня ответила ей: "Вы, девочки мои, меня не обижаете, но те, кто старше вас, могли бы иногда и думать... но все вполне естественно. Я абсолютно понимаю чувства всех русских и не могу одобрять действия наших врагов. Они слишком ужасны, и поэтому их жестокое поведение так меня ранит, а также то, что я должна выслушивать. Как ты говоришь, я вполне русская, но не могу забыть мою старую родину". Императрица дает Татьяне распоряжения: "Спроси Биби* (*Неустановленное лицо, вероятно, одна из дам - распорядительниц в Большом Екатерининском дворце – госпитале. – автор.) по телефону, нельзя ли во время панихиды поставить солдатский гроб рядом с гробом полковника, чтобы в смерти они были равны? Когда мы приехали туда, как раз принесли одного. Ей нужно спросить мужа; я нахожу, что это было бы более по- христиански... впрочем, пусть они делают как нужно".

9.

Письма княжны Татьяны. Отрывки, кусочки, полу - цитаты.. Больно щемит сердце, когда вчитываешься в них. Ей, милой красавице – Цесаревне, близко к сердцу принимающей все беды родной земли и любимой Семьи остается жить чуть менее двух лет. У нее за плечами немалый духовный опыт: зарево мятежа 1905 года, убийство премьер – министра Петра Аркадьевича Столыпина в зале Киевского оперного театра, произошедшее прямо на ее глазах в 1911 году, (она необыкновенно тяжело пережила его и даже болела от огорчения! – автор), острый кризис болезни брата Алексея в Спале, едва не унесший его жизнь и до основания потрясший нервы и сердце любимой МамА. Ей, тихой «царевне Царскоселья», « розе Петергофа» вроде бы и нечего сказать людям- настолько чистой и однообразной кажется ее Жизнь, но и слишком многое может она сказать им, ибо все пережитое пропускает через сердце. Больше полусотни раненных умерло на ее руках в Царскосельском лазарете. Но прежде всего тепло своей души она несет родителям, безмерно любимым ею людям:

1916 год. Рождество: "Моя бесценная, дорогая МамА, я молюсь, чтобы Бог помог сейчас вам в это ужасное, трудное время. Да благословит и защитит Он вас от всего дурного, мой милый ангел, МамА …. ".

Новый, 1917-й, страшный для Семьи, год: "Моя милая МамА, я надеюсь, что Господь Бог благословит этот Новый год и он будет счастливее, чем прошедший. И что он, может быть, принесет мир и конец этой кошмарной войне. И я надеюсь, дорогая, что ты будешь лучше себя чувствовать".

Увы, желание великой княжны Татьяны не сбылось. Трагический, легендарный 1917 год принес бедствия неизмеримые и непредсказуемые. А если бы их не было? Если бы... Тогда, как мы уже сказали, Татьяна Николаевна, скорее всего, заняла бы не последнее место при любимом брате - Цесаревиче в управлении государством. Ее деятельный ум, энергия, щедрое сердце располагали к этому всецело.

Не случайно, именно в ее переписке с близкими, уже из заточения в Тобольске и Екатеринбурге мы найдем рассуждения о переживаниях Родины.

Вот строки из письма великой княжны Татьяны Николаевны, подруге - фрейлине Маргарите Хитрово:

"Как грустно и неприятно видеть теперь солдат без погон, и нашим стрелкам тоже пришлось снять. Так было приятно раньше видеть разницу между нашим и здешним гарнизонами. Наши - чистые с малиновыми погонами, крестами, а теперь и это сняли. Нашивки тоже. Но кресты, к счастью, еще носят. Вот подумать, проливал человек свою кровь за Родину, за это получал награду, за хорошую службу получал чин, а теперь что же? Те, кто служил много лет, их сравняли с молодыми, которые даже не были на войне. Так больно и грустно все, что делают с нашей бедной Родиной, но одна надежда, что Бог так не оставит и вразумит безумцев". Не вразумил, увы! Но вернемся немного назад… К началу войны 1914 года.

10.

Православный историк, исследовательница духовного и жизненного пути великой княжны Татьяны Романовой - Т. Горбачева пишет взволнованно:

"Когда началась Первая мировая война, великой княжне Татьяне исполнилось семнадцать лет. Для нее наступило совершенно особое время, - время, когда в полной мере проявились не только ее доброта, милосердие, но и душевная стойкость; большие организаторские способности, а также талант хирургической сестры..."

Через несколько недель после начала войны великая княжна Татьяна выступила инициатором создания в России "Комитета Ее Императорского Высочества великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий".

Прославившийся на ниве обширной благотворительности "Татьянинский комитет" ставил перед собой следующие цели: оказание помощи лицам, впавшим в нужду вследствие военных обстоятельств, в местах их постоянного места жительства или же в местах их временного пребывания; содействие отправлению беженцев на родину или на постоянное место жительства; поиск работы для трудоспособных; содействие в помещении нетрудоспособных в богадельни, приюты; оказание беженцам денежных пособий; создание собственных учреждений для помещения нетрудоспособных содействие в помещении нетрудоспособных в богадельни, приюты; оказание беженцам денежных пособий; создание собственных учреждений для помещения нетрудоспособных; прием пожертвований. Великая княжна Татьяна была Почетной председательницей этого Комитета, в который входили известные в России государственные и общественные деятели. В заседаниях Комитета также участвовали представители военного министерства, министерств Внутренних дел, Путей сообщения и Финансов.

11.

Отметим, что великая княжна Татьяна Николаевна, формально занимавшая пост Почетной председательницы, несмотря на свой юный возраст, активно, "разумно" и "толково", по словам А Мосолова, участвовала в деятельности комитета ее имени и входила во все его дела. Лично благодарила тех, кто помогал деятельности Комитета.

Сохранилось ее собственноручное письмо скандально известной родственнице - «морганатической тетушке», супруге Великого князя Павла Александровича Романова - княгине О.В. Палей, оказавшей немалую поддержку беженцам - быть может, с целью завоевать блестящую репутацию и добрую «сень благожелательности» на новую свою княжескую фамилию, пожалованную Государем, доподлинно – неизвестно, но это –не столь уж важно. Энергичной, щедрой, но безнадежно тщеславной княгине, как -то удалось тронуть сердце сдержанной на эмоции, но по - романовски - великодушной, гордой и чистой Цесаревны.

Вчитаемся в строки, которые послужили для мадам Палей заветным ключом от «золотых врат» петербургского бомонда. Они, строки эти, каким то чудом уцелели в парижском архиве семьи Палей и опубликованы, к счастью:

"Княгиня Ольга Валериановна!

Получила Ваше пожертвование в пользу близкого моему сердцу населения, пострадавшего от военных бедствий, выражаю Вам мою искреннюю признательность. Остаюсь к Вам неизменно благожелательною.

Татьяна".

Характер истинной дочери Императора проявился и здесь: летящие, упругие, точные строки, неторопливые и хорошо обдуманные. Царственную прохладу маленького письма смягчают внезапно появившееся во втором абзаце слова: «близкого моему сердцу» и искреннюю признательность. О, княгине Палей было за что ценить эти скупые строки похвалы! Но вернемся от историко - лингвистического анализа к историческим реалиям, читатель…

В "Татьянинском комитете" были утверждены "Правила о дипломах и жетонах...". Дипломы и жетоны жаловались "за оказание Комитету выдающихся заслуг пожертвованиями или устройством сборов, подписок, выставок, концертов, спектаклей, лекций, лотерей и тому подобного". Были установлены дипломы двух разрядов (диплом первого разряда печатался золотым шрифтом на веленевой бумаге), которые выдавались за собственноручным подписанием великой княжны Татьяны Николаевны. Жетоны также устанавливались двух разрядов и имели вид синего эмалевого щита с изображением инициалов августейшей Почетной председательницы Комитета под великокняжеской короной. Жетоны первого разряда были серебряные, второго - бронзовые. Дамы могли носить их как брошь, а мужчины - как брелок на часовой цепочке или же в верхней петлице платья. Организаторы комитета надеялись, что "составят здесь такую же грозную силу, которая своим самоотверженным трудом и средствами на благо Родины будет так же страшна врагу, как и воюющая рать". Остается лишь добавить, что носить брошь «от Цесаревны» в высшем кругу петербургской знати считалось немалою честью и ее мы видим на портретах того времени у некоторых знатных дам, в том числе - и у княгини Палей. Жаль только, что мало их было, носительниц «Татьянинских брошей милосердия», среди блестящих великосветских львиц.. Очень мало!

12.

Общественная деятельность Великих княжон приветствовалась и активно направлялась Императрицей. Из письма Государыни супругу от 20 сентября 1914 года: "В 4 ч. Татьяна и я приняли Нейдгарда по делам ее комитета - первое заседание состоится в Зимнем Дворце в среду, после молебна, я опять не буду присутствовать. Полезно предоставлять девочкам работать самостоятельно, их притом ближе узнают, а они научатся приносить пользу".

Эту же мысль Ее Величество повторила в письме от 21 октября 1914 года: "О. и Т. сейчас в Ольгином Комитете. Татьяна одна принимала Нейдгарда с его докладом, продлившимся целых полчаса. Это очень полезно для девочек. Они приучаются быть самостоятельными, и это их гораздо большему научит, так как приходится думать и говорить за себя без моей постоянной помощи".

Письмо от 24 октября 1914 года: "Татьяна была на заседании в своем Комитете, оно продолжалось 1,5 часа. Она присоединилась к нам в моей крестовой общине, куда я с Ольгой заезжала после склада".

13.

Еще одна деятельность, которой Великая княжна Татьяна Николаевна самоотверженно отдавала все свои силы, - это работа медицинской сестры.

С. Я. Офросимова вспоминала: "Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет великой княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: "Вот сестра милосердия"". "Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие княжны работали в Царскосельском госпитале, выказывая полную самоотверженность в деле... У всех четырех (сестер. - автор) было заметно, что с раннего детства им было внушено огромное чувство долга. Все, что они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности рядовых сестер милосердия, но и с большим умением ассистировали при сложных операциях... Серьезнее и сдержаннее всех была Татьяна", - пишет Мосолов.

Татьяна Евгеньевна Мельник-Боткина (дочь лейб-медика Николая II Е. С. Боткина) вспоминала, что доктор В Деревенко, "человек весьма требовательный по отношению к сестрам", говорил уже после революции, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру, как Татьяна Николаевна. "С трепетом просматривая в архиве дневник великой княжны Татьяны 1915-1916 годов, - рассказывает уже упомянутый нами историк Татьяна Горбачева, - написанный крупным ровным почерком, удивлялась я необыкновенной чуткости великой княжны - после посещения лазаретов она записывала имена, звания и полк, где служили те люди, кому она помогла своим трудом сестры милосердия. Каждый день она ездила в лазарет... И даже в свои именины".

В госпитале Татьяна выполняла очень тяжелую работу: перевязки гнойных ран, ассистирование при сложных операциях. Государыня то и дело сообщает мужу: "Татьяна заменит меня на перевязках", "предоставляю это дело Татьяне".

Из воспоминаний Т. Мельник-Боткиной: "Я удивляюсь и их трудоспособности, - говорил мне мой отец про Царскую семью, уже не говоря про Его Величество, который поражает тем количеством докладов, которое он может принять и запомнить, но даже Великая княжна Татьяна; например, она, прежде чем ехать в лазарет, встает в семь часов утра, чтобы взять урок, потом едет на перевязки, потом завтрак, опять уроки, объезд лазаретов, а как наступит вечер... сразу берется за рукоделие или за чтение".

14.

Юной Татьяне Николаевне не чужды были и наклонности гордой амазонки. Государыня часто сообщает супругу в письмах, что Татьяна отправилась кататься верхом, тогда как другие девочки предпочли другие занятия: "...собираюсь покататься с тремя девочками, пока Татьяна ездит верхом".

И. Степанов дополняет слова любящей Государыни - Матери: "Татьяна... была шефом армейского уланского полка и считала себя уланом, причем, весьма гордилась тем, что родители ее тоже - уланы. (* Оба гвардейских уланских полка имели шефами Государя и Императрицу.) "Уланы рара" и "уланы mama"", - говорила она, делая ударение на последнем "а"". Государыня пишет Николаю Александровичу: "Татьяна в восторге, что ты видел ее полк и нашел его в полном порядке".

Согласитесь, что надо было обладать незаурядными качествами характера и иметь какой то особый склад ума, чтобы вникать в тонкости бытия полка и знать, что же означает на самом деле это строгое понятие: «полк в полном порядке» и как следует сей полк в этот надлежащий порядок привести. Ей, строгой и прекрасной амазонке, как то удавалось и это. Уланы почтительно – восхищенно любили и побаивались ее. Сохранилось высказывание одного из офицеров ее полка: « Встречаясь с ней, при всем ее внешнем очаровании и простоте, вы не на секунду не забывали, что говорите с дочерью Императора..»

15.

Отличность Татьяны от сестер, ее некое духовное старшинство проявлялись, пожалуй, даже в мелочах. В выборе книг и музыки (Она любила (вместе с сестрою Ольгой) мемуары Наполеона, пьесы Ростана, записки Екатерины Второй и «Путешествие на корабле «Бигль» Ч. Дарвина, «Айвенго» В. Скотта, серьезные духовные книги, - к примеру, Житие Серафима Саровского» - стихотворения Пушкина, часто наизусть читала «Евгения Онегина», с увлечением играла на рояле Чайковского и Рахманинова, Грига и Шопена. – автор.) и в отношении к простым, самым заурядным, явлениям жизни:

"Обе младшие и Ольга ворчат на погоду, - рассказывает в письме Александра Феодоровна, - всего четыре градуса, они утверждают, будто видно дыхание, поэтому они играют в мяч, чтобы согреться, или играют на рояле, Татьяна спокойно шьет". Скажем еще несколько слов об этой удивительной девушке. Великая княжна Татьяна постоянно училась самоанализу, училась владеть собой. Вспомним фразу из письма Императрицы Супругу: "Только когда я спокойно говорю с Татьяной, она понимает".

16.

Будучи еще совсем в юных летах, задумчивая Великая княжна уже весьма критично и верно оценивала свое внутреннее состояние, все свои просчеты и ошибки: "Может быть, у меня много промахов, но, пожалуйста, прости меня." (письмо к матери от 17 января 1909 года).

"16 июня 1915 года. Я прошу у тебя прощения за то, что как раз сейчас, когда тебе так грустно и одиноко без ПапА, мы так непослушны. Я даю тебе слово, что буду делать все, чего ты хочешь, и всегда буду слушаться тебя, любимая." – винится Татьяна в другом письме перед горячо любящей матерью.

"21 февраля 1916 года. Я только хотела попросить прощения у тебя и дорогого ПапА за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила. Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше..."

17.

За эти тихие, искренние молитвы ей, несомненно, прощалось все. И родители, и брат, и сестры любили ее беззаветно, а шалун Алексей, в отсутствие матери, затихал и укладывался спать лишь тогда, когда в комнату входила Татьяна. Ни старшая, снисходительная и ласковая Ольга, ни балующая его нещадно Мария, ни «сердечный дружок по проказам» чаровница Настенька не имели на него столь очевидного, незаметного, домашнего влияния, как молчаливая вторая сестра, хотя всех своих «хранительных сестер – нянюшек» Алексей - боготворил. Но именно Татьяне он доверял свои простые детские секреты, мысли и заботу о любимой собачке – спаниеле Джое. Он знал, что никто лучше нее не сможет расчесать непоседе Джою его шелковистую шерстку и правильно застегнуть ошейник, никто лучше «милой Тани» не посоветует как правильно написать письмо – приглашение к игре другу, Коле Деревенко, чтобы оно, приглашение это, не прозвучало, как капризный приказ Наследника престола..

Но при частых задушевных вечерних беседах маленький брат – Цесаревич никогда не расспрашивал почти взрослую сестру - княжну о ее девичьих секретах. Будучи отменно воспитанным, понимал, что делать этого попросту – нельзя. Замечая, что на глазах сестры иногда блестят слезы, он молча обнимал ее, гладил по волосам, целовал прохладные пальцы, но - не расспрашивал. Думал, что, должно быть, опять в лазарете умер какой – нибудь тяжко раненный, за которым сестра преданно и заботливо ухаживала.. Кто знает, может быть, она была в него даже немного и - влюблена? Или - он в нее, что - скорее всего, ведь трудно не полюбить такую милую красавицу, как Татьяна . Это было бы несправедливо! О грусти Татьяны он осторожно намекал Ольге или Мама и те, не стараясь выяснить причины, удваивали свое внимание к ней. Взгляд гордой красавицы – сестры тотчас теплел и светился признательностью. Чуткому сердцем и душою Алексею отрадно было видеть это.

18.

Кстати, здесь уместно будет поговорить и о Тайне сердца Великой княжны. Хотя бы мимолетно коснуться этого вопроса. Была ли она, эта тайна? Точных и убедительных свидетельств о романтических побуждениях души и сердечных чувств Цесаревны Татьяны Николаевны нет. Она просто не успела их пережить. На ее долю выпало нечто другое, почти страшное, фантастическое. Оно – не сбылось. Но от реальности эту фантастическую полу - быль отделяли лишь крохотные мгновения..

Об этом пишет в своей знаменитой книге. «Николай Второй. Жизнь и смерть» историк и драматург Э. Радзинский. Я позволю себе коротко передать суть событий, цитируя текст самого исследования лишь по строгой необходимости. Это случилось во время отплытия детей Романовых из Тобольска до Тюмени в мае 1918 года. В Екатеринбурге в это время их уже ждали родители и доктор Боткин, вместе с последней, расстрельной командой охраны. Но о команде пассажиры парохода «Русь» - царственные дети узники и их маленькая свита тогда не думали. Их страшило совсем другое. Александра Теглева, няня Алексея, помощница девочек - Цесаревен, вспоминала в своих показаниях следователю Н. Соколову: «На пароходе комиссар Родионов запретил на ночь запирать княжнам свою каюту, а Нагорного* (* Матрос - нянька Цесаревича, расстрелянный большевиками в екатеринбургской тюрьме, в начале июля 1918 года – автор.) с Алексеем запер снаружи замком. Нагорный устроил даже скандал: «Какое нахальство! Больной мальчик взаперти! Что же, и в уборную нельзя будет выйти?!» Родионов справедливых криков Нагорного не слыхал. На палубе пьяные красноармейцы караула палили из винтовок и пулеметов по пролетающим мимо чайкам. Мертвые птицы падали прямо на дек, заплеванный веселящимися часовыми..» Э. Радзинский. Николай Второй. Жизнь и смерть. Часть третья «Ипатьевская ночь». Стр. 340) и еще, далее, цитата текста Э.Радзинского: «Из письма А. Салтыкова Киев, автору книги: « У нас в доме жил старик, солдат из красногвардейцев, дядя Леша Чувырин или Чувырев.. Он рассказывал, что в молодости ехал на пароходе из Тобольска вместе с детьми царя. Караулил, когда их перевозили. И он рассказал такую вещь, даже не знаю, стоит ли писать… Великие княжны должны были ночевать с открытыми дверьми каюты, и вот ночью стрелки надумали к ним войти. Конец истории он каждый раз рассказывал по иному: то им воспретил старший, то они ночью проспали..

19.

Старшим над экспансивным и жестким Родионовым был стойкий революционер, бывший студент юридического факультета Московского университета, выходец из чиновничьего сословия, Федор Лукоянов, по кличке «Марат».

С октября 1917 года он уже весьма активно работал в органах ЧК.

С 15 марта 1918 года возглавил Пермскую ЧК, а с июня 1918 года - Уральскую областную ЧК. «Руководил расстрелом Романовых», как написано им собственноручно в экземпляре «Автобиографии», хранящемся в Музее КГБ.

Жесткий и принципиальный «Марат» - Лукоянов был направлен представителями Екатеринбургского Уралсовета еще в Тобольск, в предпоследний приют Царской семьи, в «Дом Свободы» В качестве молчаливого соглядатая, шпиона, быть может, друга, диктующего свою волю, если вдруг посчастливиться войти в доверие к обреченным узникам. Царская Семья была для многих козырной картой, разменной монетой в политических играх и амбициях вчерашних недоучившихся студентов и сыновей сапожников и кухарок. Вот лишь некоторые сценарии игр.

«Красная Москва» с помощью титулованных узников хотела заключить выгодный для себя мир, *(*Брестский был крайне шатким) и вырваться из кольца блокады, в которое сжимали ее немецкие войска. Лев Троцкий , устроив показательный суд над «полковником Романовым», таким образом хотел стать архи - главным и архи - популярным на сцене политической борьбы с Лениным, а еще один актер жизненного театра «маленький человек», комиссар Яковлев вел на этой непредсказуемой сцене свою игру, немного - наполеоновскую, мечтая тайно вывести бывшего Императора и его семью на Дальний Восток, в Японию.. Изучая подробно версии и обстоятельства гибели династии Романовых и особо – Царственной Семьи - я совершенно ясно поняла две главные и неоспоримые вещи: все ее члены, включая маленького Цесаревича Алексея, обладали неоспоримым, совершенно магнетическим обаяниям, которое могло разрушить любое, самое предвзятое мнение о них; и все они, вкупе, именно из – за этого мощного обаяния, из – за своей огромной духовной силы были смертельно страшны противникам, у многих из которых вместо души зияла в груди огромная черная, засасывающая дыра пустоты и злобы..

20.

Что случилось с непреклонным Ф. Лукьяновым, там, в узких коридорах «Дома Свободы» в Тобольске? Ничего особенного. Он был молодым человеком, а вокруг него пробегали веселою стайкой, пели и кололи тонкие пальцы иглами вышивания четыре прелестные молодые девушки. Иногда они пели, играли на рояле, спорили о книгах и стихах по - английски или по французски. При встречах с ним в коридоре улыбчиво, но сдержанно здоровались… Но ему нравилась лишь одна – самая гордая, самая неприступная на вид, и самая красивая – Татьяна. Он знал, что меж ними быть ничего и никогда - не может; ее взгляд, взгляд «дочери тирана» всегда обдавал его нескрываемым холодом презрения, смешанного с невыносимой для него жалостью, но... Но...

Какая-то тонкая струна тихонько играла в его сердце когда он видел ее, слышал голос; что то в его усталой, мертвой душе нежно звенело и дрожало. И едва он случайно услышал разговоры подвыпивших стрелков о грядущем «ночном веселии» в незапертой каюте молодых цесаревен, то струна та в его холодном сердце отчаянно туго зазвенела, разорвалась, он закрыл глаза, лишь на мгновение представил себе то, что может произойти с нею, - со всеми ими! - в эту ночь, под пьяную стрекотню пулеметов и пальбу из винтовок на палубе, ее гибкий изящный стан, шелковистые волосы под грязными, пропахшими махоркой, руками и телами.. И приказал ошеломленному Родионову запереть на ночь пьяных стрелков в их каютах….

Все, написанное здесь, всего лишь версия историков. Это - не рассказ о Любви. Пожалуй, только о ее искре, которая заронилась в чье - то сердце, жесткое, огрубевшее в цинизме и борьбе за власть и место под солнцем, и тотчас, тотчас - потухла.. Власть.. Власть. Жажда ее. Любыми путями. Любой ценой. В любом виде. Над душами. Телами. Нравами. Привычками. Просто – жизнями.

Она, конечно, была для Ф. Лукоянова куда важнее и нужнее всего остального. Но на какой-то миг эта самая волчица – власть стушевалась и оробела, отступила перед чем то более мощным и сильным на свете, чем ее уверенный, страшный, грозный, звериный оскал.. Это невероятно, но это – так. В этом маленьком эпизоде ничуть не сгущена та самая, «реальная краска жизни», которой на взгляд иных читателей, так не хватает в моих очерках о небожителях: принцессах, аристократах и поэтах. Все записано вслед за предположениями и догадками в письмах и мемуарах.

Это был тот Дар Нечаянный Цесаревне Татьяне Романовой, дар Судьбы, который захотели преподнести ей Небеса, незадолго до гибели, уже почти в Предсмертии.. Но она еще не знала об этом. Ей оставалось жить на земле еще два неполных месяца..

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…)

________________________________________________________________

Макаренко Светлана.

Семипалатинск. Казахстан.

* В ходе работы над очерком использованы материалы личного книжного собрания и веб – архива автора.

Автор благодарит А. Н. Ноздрачева (Невинномысск. Ставрополье.) за любезную возможность использования в работе электронного варианта книги О. А. Платонова «Терновый венец России. Николай Второй в секретной переписке». Т.1 – 2.

Как и другие дети царственной четы, Татьяна воспитывалась в строгости. Она и ее сестры спали на походных кроватях без подушек, утром принимали холодную ванну, в свободное время должны были заниматься рукоделием.
Современники вспоминали Татьяну как цельную, глубокую натуру. Полковник Кобылинский писал о ней так: «Это была девушка вполне сложившегося характера, прямой, честной и чистой натуры, в ней отмечались исключительная склонность к установлению порядка в жизни и сильно развитое сознание долга. Она ведала, за болезнью Матери, распорядками в доме, заботилась об Алексее Николаевиче и всегда сопровождала Государя на Его прогулках, если не было Долгорукова. Она была умная, развитая, любила хозяйничать, и в частности вышивать и гладить белье».
Придворные отмечали ее исключительную доброту и приветливость, которые люди не всегда умели распознать из-за застенчивости и сдержанности, унаследованных от отца.
В годы Первой мировой войны княжна являлась почетной председательницей «Татьянинского комитета» - организации, занимавшейся оказанием помощи беженцам и другим людям, пострадавшим в результате военных действий. Вместе с матерью-императрицей и старшей сестрой Ольгой она регулярно работала в госпиталях и лазаретах. А. А. Мосолов вспоминал: «Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие Княжны работали в царскосельском госпитале, выказывая полную самоотверженность в деле... У всех четырех было заметно, что с раннего детства им было внушено чувство долга. Все, что Они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух Старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности заурядных сестер милосердия, но и с большим умением ассистировали при операциях... Серьезнее и сдержаннее всех была Татьяна». В письме В. И. Чеботаревой – старшей сестре Ее Величества лазарета в Царском Селе – Татьяна писала: «Так странно бывать утром дома, а не на перевязках. Кто теперь перевязывает? Вы ли на материале и старшей сестрой? А врачи все на месте и сестры солдатского отделения?»
В письме Татьяны к родителям от 15 августа 1915 г. видно желание разделить с ними все тяготы: «Я все время молилась за Вас обоих, дорогие, чтобы Бог помог Вам в это ужасное время. Я просто не могу выразить, как Я жалею Вас, Мои любимые. Мне так жаль, что Я ничем не могу помочь...»
Последней записью в дневнике Татьяны, сделанной в Екатеринбурге, были слова святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Скорбь твоя неописуема, скорбь Спасителя в Гефсиманском саду о грехах мира безмерна, соедини свою скорбь с Его, в этом ты найдешь утешение».

Вторая дочь Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны родилась 29 мая (10 июня) 1897 г. в Петергофе. Согласно записи в дневнике великого князя Константина Константиновича от 29 мая 1897 г., ей было выбрано имя пушкинской героини из «Евгения Онегина», поскольку Императору понравилась мысль, что его дочерей будут звать Ольга и Татьяна, как сестер Лариных. Своим же общественным служением Великая Княжна Татьяна Николаевна полностью соответствовала своей небесной покровительнице - св. мч. Татиане, которая, будучи диакониссой, несла социальное служение среди больных и бедных. При этом Великая Княжна оставалась истинной царской дочерью, по праву называвшейся «розой Петергофа».

Современники описывают ее как высокую и стройную девушку с темно-каштановыми волосами и темными серо-голубыми глазами, с красивыми, четко очерченными чертами лица, изящной фигурой и прямой осанкой, соответствующей дочери императора. Многие придворные считали ее самой красивой из великих княжон.

Титул Татьяны «Великая Княжна» требовал обращения «Ваше императорское высочество», что означало, что она была выше по рангу других европейских принцесс, являвшихся «королевскими высочествами». Однако, домочадцы и прислуга обычно обращались к ней по имени-отчеству или называли ее уменьшительно-ласкательными именами: Таня, Татя, Татьяночка или Танюшка. Одна из фрейлин Императрицы баронесса С. К. Буксгевден рассказывала, как однажды на заседании благотворительного комитета, возглавляемого Великой Княжной Татьяной, она обратилась к ней «Ваше императорское высочество», на что та очень смутилась и прошептала: «Вы что, с ума сошли – так со мной разговаривать?»

Как и другие дети царственной четы, Татьяна воспитывалась в строгости. Она и ее сестры спали на походных кроватях без подушек, утром принимали холодную ванну, а если за день выдавалась свободная минутка, должны были заниматься вышиванием или вязанием. Их работы затем раздаривались или продавались на благотворительных базарах. Татьяну и ее старшую сестру Ольгу в семье называли «большой парой». Они делили одну комнату и были очень близки с самого раннего детства.

Татьяна была практичной и имела природный талант руководителя. Сестры прозвали ее «гувернанткой», и к родителям с разными просьбами всегда отправляли именно ее. Татьяна была ближе своей матери, чем другие сестры, и многие считали ее любимой дочерью царицы. «Не то, чтобы ее сестры любили свою мать сколько-нибудь меньше, – вспоминал Пьер Жильяр, преподававший детям Императора французский язык – но Татьяна знала, как окружить ее неистощимым вниманием, и никогда не давала выхода своим собственным капризам». В письмах Николаю II Александра Федоровна говорит, что Татьяна – единственная из четырех ее дочерей, которая полностью ее понимает.

По воспоминаниям П. Жильяра, Татьяна была замкнутая и уравновешенная девушка, менее открытая и импульсивная, чем Ольга. По его мнению, она была и менее талантлива, чем Ольга, но более трудолюбива, и всегда стремилась довести до конца начатое дело. Фрейлина и ближайшая подруга Императрицы Анна Вырубова писала, что у Татьяны был большой талант в шитье одежды, вышивании и вязании крючком, и что она могла причесать Императрицу, как профессиональный парикмахер.

Татьяна, как и мать, была очень религиозна и постоянно читала Библию. Она также изучала богословие и пыталась разобраться в понятиях добра и зла, страдания и прощения, человеческого предназначения на земле. В своем дневнике она пишет, что «необходима упорная борьба, поскольку за добро платят злом, и зло правит». По выражению одного из приближенных Императора А. А. Мосолова, «скрытная натура» делала характер Татьяны «трудным, но с большей духовной глубиной, чем у ее сестры Ольги».

Во время Первой мировой войны Татьяна вела активную общественную деятельность, являлась почетной председательницей «Татьянинского комитета» – организации, занимавшейся оказанием помощи беженцам и другим людям, пострадавшим в результате военных действий. Вместе с матерью-императрицей и старшей сестрой Ольгой она регулярно работала в госпиталях и лазаретах, занималась сбором пожертвований на оказание помощи раненым и пострадавшим. Как пишет А. А. Вырубова, «Татьяна была почти столь же ловкой и преданной делу, как ее мать, и жаловалась только на то, что из-за молодости ее не допускали к некоторым из наиболее тяжелых случаев». В. И. Чеботарева, работавшая в госпитале вместе с Великой Княжной, описывает случай, когда собралась кипятить корпии (нащипанные из тряпок нитки, которые употреблялись в качестве перевязочного материала вместо ваты), пока Татьяна была занята чем-то другим. Видя, что Великая Княжна слишком устала, женщина хотела сделать все сама, но Татьяна, заметив это, спросила: «Почему ты можешь дышать карболовой кислотой, а я нет?» – и настояла на том, чтобы помочь.

Фрейлина Императрицы С. Я. Офросимова писала: «Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет Великой Княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию Ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: “Вот сестра милосердия”».

А. А. Мосолов вспоминал: «Во время войны, сдав сестринские экзамены, старшие Княжны работали в царскосельском госпитале, выказывая полную самоотверженность в деле… У всех четырех было заметно, что с раннего детства им было внушено чувство долга. Все, что Они делали, было проникнуто основательностью в исполнении. Особенно это выражалось у двух Старших. Они не только несли в полном смысле слова обязанности заурядных сестер милосердия, но и с большим умением ассистировали при операциях… Серьезнее и сдержаннее всех была Татьяна».

Современники отмечали, что к началу войны Великая Княжна была девушкой вполне сложившегося характера, «прямой, честной и чистой натуры, в ней отмечались исключительная склонность к установлению порядка в жизни и сильно развитое сознание долга». Она ухаживала за больной матерью, следила за порядком в доме, заботилась о Цесаревиче, сопровождала Императора на прогулках, «в общем, всем заправляла».

В письме Татьяны к родителям от 15 августа 1915 г. видно желание разделить с ними все тяготы: «Я все время молилась за Вас обоих, дорогие, чтобы Бог помог Вам в это ужасное время. Я просто не могу выразить, как Я жалею Вас, Мои любимые. Мне так жаль, что Я ничем не могу помочь… В такие минуты Я жалею, что не родилась мужчиной».

На Татьяне лежало больше общественных обязанностей, чем на ее сестрах, она чаще бывала «на людях». А. А. Вырубова и Лили Ден вспоминают, что Татьяне очень хотелось иметь друзей своего возраста, но она была ограничена своим общественным положением и неприязнью матери к свету. Лили Ден пишет, что застенчивость и сдержанность Великой Княжны часто приписывали высокомерию, но стоило познакомиться с ней поближе, как сдержанность исчезала и представала подлинная Татьяна: «Она обладала поэтической натурой, стремилась к идеалу и жаждала настоящей дружбы… Она была свежа, хрупка и чиста, как роза».

Несмотря на строгое воспитание со стороны Императрицы, оберегавшей своих дочерей от дурного влияния светского общества, девочки успели пережить первые наивные увлечения. Татьяна была влюблена в молодого офицера Дмитрия Маламу, одного из раненых царскосельского госпиталя. Малама подарил Великой Княжне французского бульдога, которого она назвала Ортино. «Прости меня за эту собачку, – писала Татьяна матери 30 сентября 1914 г. – Сказать по правде, когда он спросил меня, хочу ли я, чтобы он мне ее подарил, я сразу же ответила “да”». Татьяна взяла Ортино в Екатеринбург, где он погиб вместе с ней. Малама навещал императорскую семью около восемнадцати месяцев; даже Императрица Александра Федоровна ему симпатизировала.

В письме от 17 марта 1916 г. она рассказывала Николаю II: «Маленький Малама провел у меня часок вчера вечером, после обеда у Ани. Мы уже 1 1/2 года его не видали. У него цветущий вид, возмужал, хотя все еще прелестный мальчик. Должна признаться, что он был бы превосходным зятем – почему иностранные принцы не похожи на него?». Дмитрий Малама был убит летом 1919 г. в конной атаке под Царицыным. Татьяна к тому времени уже год как была мертва.

В марте 1917 г. Великая Княжна Татьяна вместе со всей императорской семьей была подвергнута аресту в Царском Селе, впоследствии сослана сначала в Тобольск, затем – в Екатеринбург, где была убита большевиками в ночь на 17 июля 1918 г. Последней записью в дневнике Татьяны, сделанной в Екатеринбурге, были слова св. прав. Иоанна Кронштадтского: «Скорбь твоя неописуема, скорбь Спасителя в Гефсиманском саду о грехах мира безмерна, соедини свою скорбь с Его, в этом ты найдешь утешение».