Убийство и воскрешение героя. Иван Дарваш в роли Остапа Бендера в венгерской экранизации «Золотого теленка»

«Золотой телёнок» - роман И.А. Ильфа (Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг) и Е.П. Петрова (Евгений Петрович Катаев), повествующий о похождениях Остапа Бендера после событий, описанных в романе «Двенадцать стульев». Жанр - плутовской роман, социальная сатира, роман-фельетон. Название обыгрывает библейский образ золотого тельца.

История создания

История создания романов Ильфа и Петрова по сей день окутана мифами и легендами. Причём, история «Золотого телёнка» то ли по причине отсутствия достоверной информации, то ли в силу причин политического характера, была полностью мифологизирована отечественными литературоведами уже в 1960-е годы.

Когда в СССР на волне «хрущёвской оттепели» вновь начали переиздавать «Двенадцать стульев» и «Золотого телёнка», исследователи кинулись изучать доступные им источники. В результате пришли к однозначному выводу: «Золотой телёнок» дался его создателям гораздо труднее, чем их первый роман. Ведь «Двенадцать стульев» появились в печати в 1928 году, а продолжение знаменитой дилогии читатель увидел лишь в 1931-ом. И если, по словам Е.Петрова, на «Двенадцать стульев» было потрачено около четырёх месяцев, то «Золотой телёнок» создавался авторами три года (!).

На самом же деле, ни исследователям творчества Ильфа и Петрова, ни современным литературоведам точно неизвестно, когда именно был начат и окончен этот роман. Есть архивные материалы, существуют многочисленные публикации, но их свидетельства крайне противоречивы.

Версия Е.Петрова

Рассуждая о возникших «трудностях» при написании «Золотого телёнка», исследователи обычно ссылаются на один-единственный источник - черновики книги об Ильфе, над которой Е. Петров работал в конце 1930-х–начале 1940-х годов. Книга осталась незавершённой: её автор погиб в 1942 году. Но отрывки и черновики были опубликованы, а потому оказались доступны самому широкому читателю.

«Писать было очень трудно, – сетует Петров, рассказывая о создании второго романа,– денег было мало. Мы вспоминали о том, как легко писались “12 стульев” и завидовали собственной молодости. Когда садились писать, в голове не было сюжета. Его выдумывали медленно и упорно».

Даже при минимально критическом отношении к этому источнику очевидно, что, живописуя тяготы, мемуарист несколько увлёкся. Особенно, когда противопоставил «Двенадцать стульев» «Золотому телёнку». Напомним, что в предисловии к «Записным книжкам» Ильфа, которые были опубликованы в 1939 году, Петров рассказывал о работе над «Двенадцатью стульями» совсем иначе. По его словам, авторы «писали кровью» - настолько трудно давались им каждая фраза, каждая глава.

Конечно, такие оценки, как «легко» и «трудно» – всегда субъективны. Может быть, пока соавторы писали «Двенадцать стульев», они находили муки творчества неимоверными, зато по сравнению с «Золотым телёнком» прежняя работа показалась лёгкой. Но именно здесь неприемлемы подобные допущения. Обе оценки даны Петровым (хоть и со ссылкой на мнение Ильфа) примерно в одно время – на рубеже 1930 х-1940-х годов.

Приведённая Петровым трогательная подробность – как соавторы «завидовали собственной молодости» – тоже неубедительна. Выходит, когда Ильфу исполнилось тридцать, а Петрову, соответственно, двадцать четыре, оба были молоды, и вот полутора лет не минуло, а соавторы уже сильно постарели.

Не вызывает доверия и жалоба Петрова на отсутствие денег. Получается, что в 1927 году, когда два молодых невысокооплачиваемых газетчика работали над первым романом, денег им хватало, а в 1929 году, когда они уже стали популярными писателями, их потребности непомерно возросли.

Возможно, трудности начались, когда первая часть романа была завершена?

Но если верить Петрову, то муки творчества начались именно тогда, когда «садились писать». После завершения первой части трудности вообще не мешали работе над романом: её попросту прервали. Как сообщает Петров, соавтор купил фотоаппарат, увлекся фотографией, из-за чего «работа над романом была отложена на год». В общем, если и были трудности, так не те, что описывал Петров. Тех – быть не могло.

Петров, бесспорно, сочинял небылицы о себе и своем соавторе. Но делал он это вовсе не из любви к искусству, а потому, что не мог рассказать правду. Описывая историю создания «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», он не выдумывал все заново, но по необходимости уводил читателя от опасных тем. Похоже, что в то время опасным был и разговор о конкретных сроках создания «Золотого телёнка».

Вопрос о сроках написания романа

Набрасывая план книги об Ильфе, Петров указал, что начало работы над новым романом совпало с «началом пятилетки». Речь шла, конечно, о первой пятилетке, а роман назывался «Великий комбинатор». «Первый пятилетний план развития народного хозяйства» был утвержден XVI партийной конференцией в апреле и V Всесоюзным съездом – в мае 1929 года. Рукопись первой части «Великого комбинатора» датирована августом. Соотнося даты, исследователи – в большинстве своём – пришли к выводу: роман был начат не ранее весны и не позднее лета 1929 года. Остается выяснить, когда именно.

Вряд ли продолжение «Двенадцати стульев» планировалось изначально или, по крайней мере, когда последние главы романа были переданы в редакцию. Описание убийства Бендера столь натуралистично, что никаких сомнений в исходе у читателя не должно было возникнуть. Значит, авторы приняли решение «реанимировать» великого комбинатора не раньше января-февраля 1928 года, когда публикация началась.

Литературовед Яновская, в 1960-е годы исследовавшая записные книжки Ильфа, пришла к выводу, что работа над новым романом началась ещё в период журнальной публикации «Двенадцати стульев», то есть задолго до лета или весны 1929 года. В принципе, это даже не особенно противоречит воспоминаниям Петрова о «начале пятилетки» – если воспринимать их в историческом контексте. Считается, что первая пятилетка началась в 1929 году, когда план был утверждён. Однако это не вполне точно. План был разработан по директивам XV партийного съезда, проходившего в декабре 1927 года. А тогда планы составлялись на так называемые хозяйственные годы, то есть с 1 октября предыдущего по 1 октября последующего. Соответственно, начало первой пятилетки – осень 1928 года. В это время, вероятно, соавторы уже писали новый роман.

2 августа 1929 года французский литературный еженедельник «Le merle» напечатал перевод статьи И.Ильфа и Е.Петрова «Двойная автобиография». Рукопись статьи хранится в архиве соавторов, она датирована 25 июля 1929 года. На родине Ильфа и Петрова статья была опубликована тридцать два года спустя [Ильф И., Петров Е. Собр. соч.: В 5 т. М., 1961. Т. 1. С. 23-24.]. Соавторы уведомляли читателей: «Сейчас мы пишем роман под названием “Великий комбинатор”». Понятно, что Ильф и Петров обращались к тем, кто знал о существовании «Двенадцати стульев». Книга уже вышла во французском переводе, тираж был раскуплен, речь шла о продолжении бестселлера. Потому еженедельник опубликовал статью с портретами авторов и рецензией на роман. Кроме того, в архиве Ильфа и Петрова хранится рукопись первой части романа «Великий комбинатор» [Ильф И., Петров Е. Великий комбинатор/Подг. текста, вступ. ст. М.П. Одесского, Д.М.Фельдмана//Литературное обозрение. 1997. № 6.]. По объёму – примерно треть «Золотого телёнка». На титульном листе есть датировка: «начато – 2 августа 1929 г.» и «окончено – 23 августа 1929 г.» .

Современные исследователи полагают, что эту датировку рукописи ни в коем случае нельзя понимать буквально. Весь 1929 год Ильф и Петров постоянно публиковались в периодике, и вряд ли при такой нагрузке побили бы свой прежний рекорд – написали треть нового романа за три недели. 2 августа 1929 года – судя по рукописи – авторы принялись её редактировать и переписывать набело черновики первой части. Завершили же 23 августа, что вполне реально. Эти даты и поставили на титульном листе.

Скорее всего, к 25 июля 1929 года – дате написания «Двойной автобиографии» - не треть, а почти весь роман уже был написан. И публикация ожидалась довольно скоро: вряд ли Ильф и Петров стали бы анонсировать новый роман в иностранном еженедельнике, не имея полного или почти полного текста. Кроме того, рукопись была отпечатана на машинке, главы распределены по журнальным номерам. Т.е. книга прошла предпечатную подготовку. Делать это, не имея чёткой уверенности в публикации, соавторы бы не стали. Следовательно, договорённость о публикации романа в СССР была достигнута летом 1929 года.

Но ни в 1929, ни в 1930 годах «Золотой телёнок» в печати так и не появился. Более того, писатели неожиданно прекратили всякое анонсирование своего нового произведения. Согласно сообщению Е.Петрова, они отложили рукопись и занялись другими делами, чтобы вернуться к «Золотому телёнку» через неопределённое время. Публикация романа началась только в январе 1931года. Что же произошло?

«Лучше попасть под трамвай, чем под кампанию»

Да, всё становится на свои места, если обратиться к политической истории 1928-1930 годов. Пока шла журнальная публикация «Двенадцати стульев», завершились майская кампания по борьбе с «правой опасностью в литературе» и «шахтинский процесс». Затем последовала антибухаринская кампания лета-осени 1928 года, обусловившая специфическое отношение к «Двенадцати стульям». Зимой 1929 года ситуация несколько изменилась, но тут подоспел апрельский пленум ЦК партии, опять активизировалась борьба с «правым уклоном», разгорелась дискуссия о статусе сатиры. И хотя 17 июня «Литературная газета» вывела «Двенадцать стульев» за рамки дискуссии, все же было бы преждевременно сразу анонсировать продолжение сатирического романа.

30 июня во Франции был издан роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». 25 июля – статья «Двойная автобиография», где упомянут «Великий комбинатор». Неделю спустя она также опубликована во Франции.

Но, если верить мемуарам Е.Петрова, работа над «Золотым телёнком» прервалась в конце августа 1929 года, потому что Ильф купил фотоаппарат.

Между тем, дочь Ильи Ильфа, опубликовавшая его записные книжки, указывает, что фотоаппарат был куплен не в августе, а «в самом конце 1929 года» [См.: Ильф И. Записные книжки: Первое полное издание: Составление и комментарии А.И.Ильф. М., 2000. С. 251.].

Сегодня мы понимаем, что Петров просто не желал упоминать об истинных причинах перерыва в работе. Лишь случай помог соавторам не попасть под очередную «кампанию».

24 августа – на следующий день после того, как Ильф и Петров закончили редактуру первой части нового романа,– «Правда» напечатала статью «Об ошибках и уклоне тов. Бухарина. Обвинения, выдвинутые «Правдой», повторили почти все газеты и журналы. Бухаринские установки в области экономики и политики, связанные с продолжением нэпа, были объявлены «уклонистскими», необычайно опасными в период «обострения классовой борьбы».

26 августа - через два дня после антибухаринской статьи в «Правде»– «Литературная газета» напечатала статью рапповца Б.Волина «Недопустимые явления» – об издании за границей повести Б.А. Пильняка «Красное дерево» и романа Е.И. Замятина «Мы». Так началась широкомасштабная травля – печально знаменитое «дело Пильняка и Замятина».

В те годы, на последнем излёте нэпа, ещё не было ничего криминального в самом факте иностранных публикаций советских авторов. Многие произведения (те же «Двенадцать стульев») выходили за границей. Советские издатели также не связывали себя нормами авторского права в отношении иностранцев, поэтому соблюдение прав советских литераторов за границей определялось исключительно произволом иностранных издателей. Однако Волин в своей статье предложил совершенно иную интерпретацию: Пильняк и Замятин печатают свои произведения за границей, потому что они враждебны советской власти, а их авторы - «внутренние эмигранты».

Выбор объектов травли был далеко не случаен: оба – знаменитости, у обоих в высшем партийном руководстве есть давние приятели и покровители. При этом Пильняк всегда считался вполне советским писателем, а Замятина, прославившегося еще в предреволюционные годы, называли лояльным «попутчиком». В статье Волина каждому было разъяснено, что, во-первых, опасность есть всегда, связи тут не помогут, а во-вторых, вопрос о заграничных публикациях будет решаться теперь без участия авторов, зато обязательно их участие в травле любого, кто будет объявлен врагом.

Статья Волина заканчивалась призывом: «Мы обращаем внимание на этот ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».

Общественность, разумеется, была наготове. За статьёй рапповца Волина последовал целый ряд «разоблачительных» публикаций в печати, выступлений на собраниях писательских объединений. Секретариат РАПП обратился «ко всем писательским организациям и одиночкам – с предложением определить своё отношение к поступкам Е.Замятина и Б.Пильняка». Никакой двусмысленности не допускалось. Каждому литератору надлежало высказаться. Это и был аналог чистки перед вступлением или невступлением в будущий Союз советских писателей – организацию, полностью управляемую партийными директивами.

Истерия нарастала стремительно. В результате Пильняк публично покаялся, и его временно оставили в покое. А Замятин вынужден был уехать из страны (за него ходатайствовал перед Сталиным сам Горький).

Три года спустя Замятин вспоминал о ситуации лета-осени 1929 года:

[Подробнее см.: Галушкин А.Ю. «Дело Пильняка и Замятина»: Предварительные итоги расследования//Новое о Замятине. М., 1997. С. 89-148.].

В связи с этим положение Ильфа и Петрова было не из лучших. «Дело Пильняка и Замятина» могло привлечь нежелательное внимание к авторам также опубликованного за границей сатирического романа. Шутка тех лет – «лучше попасть под трамвай, чем под кампанию» – оставалась для Ильфа и Петрова напоминанием о реальной опасности. Поэтому они решили переждать острый момент и отложить «Золотого телёнка», как говорится, в «долгий» ящик. Рассчитывать на скорую публикацию в такой политико-литературной ситуации авторам не приходилось.

Истерия борьбы с «правым уклоном» пошла на убыль лишь в марте 1930 года, когда была опубликована знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов». Победитель привычно осудил «левацкие перегибы» в политике вообще и коллективизации сельского хозяйства в частности, отрёкся от целого ряда радикальных лозунгов, возложив вину за «перегибы» на непосредственных исполнителей.

Вероятно, в период этой очередной «оттепели» соавторы и вернулись к сюжетной схеме «Великого комбинатора».

Восемь ранее написанных глав были существенно переработаны, роман получил новое заглавие, появилось совсем другое начало, возник ряд новых эпизодов. Например, связанных с пресловутой «чисткой советского аппарата», грозившей «вычищенным» весьма серьезными последствиями – вплоть до запрета занимать когда-либо и хоть где-нибудь любую административную должность, лишения трудового стажа и права на пенсию. Появилась также история поездки на строительство Туркестано-Сибирской магистрали (Турксиба). Некоторые эпизоды Ильф и Петров исключили. На этот раз они проявили крайнюю осторожность, ведь «правый уклон» – по оказии – им всегда могли инкриминировать.

Публикация романа

Однако злоключения романа не кончились в тот момент, когда рукопись попала в редакцию. Журнальная публикация дважды прерывалась по цензурным соображениям. Авторам вновь приходилось буквально на ходу переписывать текст, сглаживать «острые» углы, выбрасывать всё, что не могло пойти в печать.

В том же 1931 году четырнадцать глав «Золотого телёнка» были перепечатаны в Париже в эмигрантском журнале «Сатирикон». Роман уже был опубликован в Германии, Австрии, США, Англии, а советского издания ни в 1931, ни в 1932 году так и не состоялось. Почему?

Формально в «Золотом телёнке» здоровая советская действительность, конечно, торжествовала над командором, но моральным победителем в романе оказывался всё-таки Остап Бендер. Именно это обстоятельство постоянно ставилось в упрёк авторам. Оно же, по всей вероятности, и было главной причиной трудностей, возникших при издании романа.

Сразу после выхода журнального варианта начались разговоры об опасном сочувствии авторов Остапу Бендеру (о том же писал, как мы знаем, и Луначарский). По словам одного из современников, в те дни «Петров ходил мрачный и жаловался, что «великого комбинатора» не понимают, что они не намеревались его поэтизировать».

Не получив разрешения на печатание книги в СССР, Ильф и Петров обратились к А.А. Фадееву как одному из деятелей РАППа. Тот ответил, что сатира их, несмотря на остроумие, «все-таки поверхностна», что описанные ими явления «характерны главным образом для периода восстановительного»- «по всем этим причинам Главлит не идет на издание её отдельной книгой». Спустя два года, на Первом съезде писателей, М. Кольцов напомнил (ссылаясь на присутствовавших свидетелей), что «на одном из последних заседаний покойной РАПП, чуть ли не за месяц до её ликвидации, мне пришлось при весьма неодобрительных возгласах доказывать право на существование в советской литературе писателей такого рода, как Ильф и Петров, и персонально их…». РАПП был ликвидирован в апреле 1932 года, а ещё в феврале 1932 года группа сотрудников журнала «Крокодил», заявляла, что Ильф и Петров «находятся в процессе блужданий и, не сумев найти правильной ориентировки, работают вхолостую». Соавторы противопоставлялись в этом отношении В. Катаеву и М. Зощенко, которые «добросовестно пытаются перестроиться». В.Ардов впоследствии вспоминал (со ссылкой на Ильфа), что изданию «Золотого телёнка» помог М. Горький, который, «узнав о затруднениях, обратился к тогдашнему наркому просвещения РСФСР А. С. Бубнову и выразил свое несогласие с гонителями романа. Бубнов, кажется, очень рассердился, но ослушаться не посмел, роман сразу был принят к изданию».

Анализ произведения

Основной сюжет «Золотого телёнка» схож с сюжетом «Двенадцати стульев»: погоня за сокровищем, бессмысленная в советских условиях. Поражение всех «охотников за бриллиантами» было изначально предрешено. При этом ни отец Фёдор, ни Воробьянинов особого сочувствия читателей и не должны были вызывать. Алчные, неумные, трусоватые – жалеть некого. Иное дело – великий комбинатор: весёлый, остроумный, отважный, щедрый и великодушный, даже не лишенный своеобразного благородства. К нему соавторы были более милостивы: Бендер предательски убит. Он умер во сне, а засыпая, предвкушал скорую победу. Великий комбинатор не успел узнать о своем поражении и умер непобеждённым.

Вот почему рано или поздно у читателей возникал вопрос: а если бы Воробьянинов и Бендер сразу вели поиск правильно, мечта исполнилась бы? «Идеологически выдержанный» ответ был очевиден и однозначен: все равно никогда не исполнилась бы. Все равно никому – даже великому комбинатору – не выиграть у советской власти, никто в СССР не может и не сможет воспользоваться богатством, приобретенным незаконно.

Художественно обосновав этот тезис в «Золотом телёнке», Ильф и Петров выполнили «социальный заказ». Вот только сделали они это по-своему, и результаты получились несколько неожиданные. Во втором романе дилогии воскресший Остап действовал правильно и продуманно. Бендер добывал богатство, но деньги не приносили ему счастья: здесь не потратишь, а туда – лучше не ходить.

И всё же роман не был вполне советским. Главный герой самим фактом своего существования протестовал, отрицал советскую власть. Даже его поражение тут ничего не меняло. Великий комбинатор оставался самым обаятельным героем дилогии. Единственным его недостатком было упорное нежелание «строить социализм»: тесно было Остапу в СССР, тесно и скучно. Соответствующую фразу редакторы могли бы вычеркнуть из романа, но всё равно она бы подразумевалась. Если сильному, умному, великодушному, изобретательному, щедрому герою скучно и тесно в «стране социализма», то нежелательные – с точки зрения «идеологической выдержанности» – ассоциации подразумевались сами собой.

В отличие от «Двенадцати стульев», на момент начала работы над романом, у авторов не было готового сюжета. Завязка и развязка произведения изменялись в ходе его написания. Сначала речь шла о получении наследства американского солдата, принадлежащего его советской дочери; затем источником добываемого богатства стал подпольный советский миллионер Корейко. Менялся и финал: в первоначальной редакции Остап отказывался от бесполезных денег и женился на девушке Зосе Синицкой, оставленной им ради погони за сокровищем. Уже во время печатания романа в журнале Ильф и Петров придумали новый конец: Остап бежит через границу с сокровищами, но его грабят и прогоняют назад румынские пограничники.

Герои и прототипы

Остап Бендер - единственный персонаж, который был перенесён авторами из «Двенадцати стульев» во второй роман. Казалось бы - только он и объединяет эти два произведения в дилогию. Но, по существу, мы имеем дело с двумя разными героями, носящими одно имя. Остап эпохи «Двенадцати стульев» - при всём его остроумии и живости фантазии - был не более чем весёлым, нахальным жуликом, близким «блатному миру». Он не брезговал грубыми приёмами и позволял себе пошловатые шутки. Особенно это заметно по тем фрагментам, которые позже были сокращены авторами. Чего стоят хотя бы его игра в «три листика», его жаргон люмпена, злобные насмешки над жалким Воробьяниновым.

Бендер в «Золотом телёнке» - человек сильного интеллекта. Остроумие его теперь окрашено некоторой горечью. Развитие образа великого комбинатора продолжено авторами в философском, и даже лирическом ключе. Ильф и Петров не только наделили его собственной эрудицией, но и сделали рупором близких им идей. Вероятно, половину того, что говорит Остап-второй, его простодушная команда просто не понимает. Он и не рассчитывает на понимание. Ему необходимы слушатели, пусть и такие, даже если его афоризмы и язвительные сентенции всего лишь «театр для себя». Немаловажно и появление в жизни Остапа Зоси Синицкой. Но авторы, как известно, в последний момент решили отказаться от банальной концовки. Любовь к женщине, как последнее пристанище неудачливого авантюриста, лишила бы его поражение трагической остроты, не позволила бы подчеркнуть одиночество и невостребованность такого героя, как Остап Бендер.

Большинство исследователей сходятся в том, что Ильф и Петров «списали» Бендера с Осипа Беньяминовича Шора. Согласно метрической записи, Шор родился в Никополе в 1899 году, 30 мая, в семье купца 2-й гильдии. Жил в Одессе, где закончил частную мужскую гимназию. В 1917-м поступил на первый курс Петроградского технологического института, но почти не учился. В 1919-м подался на родину. До дома он добирался почти два года, с множеством приключений, о которых потом и рассказал авторам. Неизвестно, числились ли среди этих передряг истории с «бриллиантовыми» стульями и прочим, но внешность, характер и речь взяты у Осипа Шора, которого домашние и друзья к тому же звали Остапом. Валентин Катаев, его брат Евгений Петров, Илья Ильф и брат Остапа Натан Фиолетов, известный поэт-футурист, принадлежали к одному литературному кругу. Так что общение было довольно тесным.

В. Катаев в книге «Алмазный мой венец» пишет:

Ничего удивительного в последнем обстоятельстве нет. Известно, что романный Остап свято чтил Уголовный кодекс (а в гимназии его прототип имел пятёрку по законоведению). Жизнь одесского опера 1920-х годов - весьма удачное приложение сил для такой натуры.

Читатели всех поколений безоговорочно дают Бендеру одесскую прописку, хотя у Ильфа и Петрова он появляется ниоткуда. Он еще больший «человек без паспорта», чем Паниковский (о том, по крайней мере, известно, что в Киеве до революции он «работал слепым»). Ни та, ни другая концессии, колеся по стране, даже и не заглядывают в Одессу. Но, спрашивается, откуда же еще может выйти человек в апельсиновых штиблетах, ироничный, подвижный, нагловатый, как не из прославленного Вавилона Российской Империи?..

Ирония Остапа, этот вызывающе-изящный «фасон дю парлэ» (манера выражаться), стала бездонным источником цитат для нескольких поколений советских и уже несоветских читателей. Его ирония - единственный способ для нормального человека сохранить рассудок в окружении всеобщего радостного идиотизма. И одновременно свидетельство трагического, безнадёжного одиночества в мире, который создан не им и не для него.

Кстати, некоторые современники Ильфа и Петрова считали, что романный Бендер внешне очень походит на самого Валентина Петровича Катаева. Катаев примерно так выглядел, примерно так шутил. И в первом книжном издании «Двенадцати стульев», скорее всего по инициативе Е.Петрова, в качестве иллюстрации дан портрет его брата - Валентина Катаева.

У славной компании «детей лейтенанта Шмидта» прямых прототипов не было. Но пищу для подобных ассоциаций вполне могла дать и реальная история самого «героя» революции 1905 года.

Начнём с того, что современникам Ильфа и Петрова никогда бы не пришло в голову назвать героев плутовского романа именами потомков Ленина, Троцкого, Дзержинского или других почитаемых лидеров революции. А лейтенанта Шмидта – пожалуйста!

Всем было известно, что лейтенант П.П. Шмидт явился на «Очаков» в форме капитана II ранга, которая никак не полагалась проворовавшемуся офицеру при весьма скандальных обстоятельствах его отставки. Ряженый Шмидт обманом проник на борт крейсера, и во всё время восстания действовал то ли как сумасшедший, то ли как заправский авантюрист. Он посылал правительству телеграммы, подписываясь «командующий флотом Шмидт», захватывал заложников (в том числе и гражданских), спровоцировал кровопролитие, а потом попросту сбежал, переодевшись кочегаром. Кроме того, во время восстания на «Очакове» действительно присутствовал сын лейтенанта Шмидта Евгений. Он был арестован вместе с отцом при попытке покинуть акваторию порта. Газеты не уточняли ни возраста, ни имени «мальчика». Во всех публикациях он фигурировал как «сын лейтенанта Шмидта». Не удивительно, что сразу после событий 1905 года в кругах радикально настроенной молодёжи стали объявляться люди, выдававшие себя за «сыновей» лейтенанта Шмидта. Они призывали «мстить за гибель борцов революции» и собирали под это дело немалые суммы на студенческих сходках и собраниях социалистов-нелегалов. По некоторым известиям, в 1906-1907 годах встречались даже «дочери» лейтенанта Шмидта, промышлявшие подобным образом.

Середина 1920-х годов - эпоха нэпа, когда кругом еще бурлило, но быт постепенно приобретал мирные черты. Именно эти годы и стали золотым веком для людей, живущих «не по правилам», - от мошенников-авантюристов до налетчиков. Да могло ли быть иначе, когда всё, что творилось в стране, начиная с 1917 года, было гигантской авантюрой? К власти пришли люди с поддельным прошлым, поддельным настоящим и непредсказуемым будущим. Даже в правительстве почти не имелось людей с настоящими фамилиями: Сталин, Троцкий, Каменев, Зиновьев…

Наступило время «детей лейтенанта Шмидта». Тысячи самозванцев, выдающих себя за высокопоставленных деятелей или их родственников, рыскало по бескрайним просторам страны Советов.

Например, Ильфу и Петрову наверняка был известен подробно отражённый в прессе скандал лета 1925 года.

В Гомельский губисполком явился некий прилично одетый гражданин, в американских очках, с лицом восточного типа - и представился председателем ЦИК Узбекской ССР Файзулой Ходжаевым. Председателю губисполкома он сказал, что едет из Крыма в Москву, но в поезде у него украли деньги и документы. Попросил 60 рублей, а вместо паспорта предъявил справку, что он действительно Ходжаев, подписанную председателем ЦИК Крымской республики Ибрагимовым.

Высокопоставленному узбеку не только дали денег, но и принялись возить на пикники, в театры, на банкеты. Так бы Ходжаев и уехал после всех удовольствий, если б не бдительный милицейский начальник Хавнин, который отыскал старый журнал с портретами председателей всех ЦИК Союза. Сходства не наблюдалось. Псевдоходжаев оказался уроженцем Коканда и следовал из Тбилиси, где отбывал срок. Позже выяснилось, что подобным же образом он веселился в Ялте, Симферополе, Новороссийске, Харькове, Полтаве, Минске...

Поскольку авторы дали своему Остапу отчество Ибрагимович (по имени того, кто липовую справку подписал), а также вложили в его уста тост «За народное просвещение и ирригацию Узбекистана», то возможно, что скандал 1925 года стал основой для создания «детей лейтенанта Шмидта».

Упомянутых «детей» в романе было тридцать штук, они собирали конгрессы, заключали конвенции, что ещё раз подтверждает: герой Ильфа и Петрова жил во времена «поддельных» людей. Повинуясь обстоятельствам, Бендер даже согласился какое-то время играть по их правилам. Но на самом деле великому комбинатору было нужно гораздо больше, чем миллион рублей из чемодана подпольного советского миллионера. Ему нужна свобода. Герой «Золотого телёнка» не хочет выдавать себя за скромного служащего, строителя социализма, сына лейтенанта Шмидта и т.д. Остап Ибрагимович Бендер-бей просто желает быть самим собой и отстаивает это право всеми доступными ему способами.

Именно здесь советская критика почувствовала основной подвох, углядела «поэтизацию», «нереалистичность» образа великого комбинатора, намеренно поставленного авторами за рамки советской действительности. В этом плане «серьёзные товарищи» из РАППа и партийных организаций оказались абсолютно правы: мечтать о свободе в стране строящегося социализма было невозможно, а порой даже преступно.

Годы, когда писался «Золотой телёнок», нередко именуются в советской истории годами «великого перелома». Это время сплошной коллективизации, раскулачивания и индустриализации. В городах «великий перелом» выражался в периодических и массовых чистках советского аппарата, процессах вредителей (шахтинское дело 1928 г., процесс Промпартии 1930 г.). «Годы великого перелома» были годами всеобщих покаяний и отмежеваний от прежних взглядов, от некогда близких людей, от своего прошлого.

Совершенно новый смысл обрела в 1929–1932 годы проблема интеллигенции. В предреволюционные и в ранние послереволюционные годы интеллигенция чаще всего рассматривалась как субъект истории - она может «делать» или «не делать» революцию, признавать или не признавать её. Теперь интеллигенты, как и прочие граждане, стали частью советского общества. Из мнимого субъекта истории интеллигенция стала её объектом. «Буржуазные интеллигенты», получившие образование до революции, или их потомки подозревались в скрытых идеологических пороках и тайном недоброжелательстве. Интеллигенты инженеры были главными героями вредительских процессов, против интеллигентов писателей и учёных организовывались всё новые идеологические кампании.

Последующие критики, обрушившись на Ильфа и Петрова за их насмешку над буржуазной интеллигенцией в лице Васисуалия Лоханкина , к сожалению, не всегда понимали тонкую иронию, заключённую в этом гротесково-карикатурном образе. Лоханкин со всеми его громкими словами о «бунте индивидуальности» и размышлениями о судьбах русской интеллигенции – лишь пародия на невежество и косность типично советского обывателя, обитателя этакой «вороньей слободки». Он полностью аполитичен, и весь бунт его личности направлен на супругу, которая уходит к благополучному инженеру, лишая мужа-тунеядца средств к существованию. Лоханкин - не оппозиционер, а, напротив, убежденный конформист, и позиция этого неслужащего интеллигента, в сущности, соответствует универсальному штампу его чиновного собрата Полыхаева, заранее приемлющего всё, «что понадобится впредь».

Такую позицию, действительно, не раз занимали русские интеллигенты. Создавая Лоханкина, Ильф и Петров, наверное, не думали ни о веховцах, ни о сменовеховцах. Но неуклонное «гегельянство», готовность признать разумность всего на свете и любого изменения общественного климата возникало у русской интеллигенции на протяжении её истории постоянно («наверно так нужно, так надо…»). В конечном итоге, для вчерашней «совести нации» всё закончилось всеобщим покаянием, отречением от своего прошлого и самих себя, неизбежной и во многом предсказуемой гибелью.

Что же касается самой «вороньей слободки» , то в её описании в точности воспроизведена атмосфера московской «коммуналки» 1930-х годов, где проживало семейство Е.Петрова. Был здесь и «грузинский князь», и «ничья бабушка» и другие персонажи «Золотого телёнка». Е.И. Катаева (внучка Е. Петрова) в интервью «Российской газете» высказала предположение, что реальным прототипом Васисуалия Лоханкина могла послужить её бабушка – Валентина Леонтьевна Грюнзайд. Она происходила из состоятельной семьи бывших чаеторговцев, в юности дружила с Ю. Олешей (ей посвящена сказочная повесть «Три толстяка»), а потом вышла замуж за Евгения Катаева. Валентина Леонтьевна никогда нигде не работала и не служила, любила рассуждать о судьбах русской интеллигенции и постоянно забывала гасить свет в местах общего пользования. Дабы не доводить дело до рукопашных кухонных боёв и обеспечить безопасность любимой супруги, Е.Петров один оплачивал электричество за всех жильцов «вороньей слободки».

Судьба дилогии

Судьба произведений великих сатириков Ильфа и Петрова оказалась куда более счастливой, нежели судьбы самих авторов знаменитой дилогии. Илья Ильф умер от туберкулёза в 1937 году, Евгений Петров погиб во время Великой Отечественной войны. А их по сути антисоветские романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» продолжали выходить в СССР и радовать читателей долгие годы.

После первого советского издания (1930-32 гг.) дилогия неоднократно переиздавалась не только в советской стране, но и за рубежом, переводилась на иностранные языки. В 1938-1939 годах было выпущено собрание сочинений Ильфа и Петрова. В те годы такой чести удостаивался мало кто из советских писателей. В 1947 году романы вышли в престижнейшей серии издательства «Советский писатель» - туда входило лишь то, что официально признавалось классикой советской литературы. Правда, в 1948 году власти опомнились. Специальным постановлением секретариата Союза советских писателей «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» были признаны антисоветскими и клеветническими, а их выпуск в престижной серии объявили ошибкой. Но ругать и сажать было некого – авторов нет в живых! Поэтому никаких серьёзных репрессивных мер в отношении дилогии не предпринималось.

Романы Ильфа и Петрова были опять востребованы во второй половине 1950-х годов. Именно тогда целенаправленно создавался миф о 1920-х и начале 1930-х годов как «ленинской эпохе», именуемой (с легкой руки К.Г. Паустовского) «временем больших ожиданий», эпохе расцвета, насильственно прерванного по злой сталинской воле. Надлежало убедить население, что массовые репрессии – результат «культа личности Сталина», отклонение от правильного пути, а ранее все шло хорошо и правильно, была замечательная литература, была сатира и т.д.

Романы Ильфа и Петрова, книги ряда других писателей, в том числе и репрессированных, должны были свидетельствовать о наличии свободы слова в ту эпоху, доказательством правильности пути, на который страна – по уверениям идеологов– уже возвращалась.

В 1956 году, по инициативе К.М. Симонова и при его активном участии, «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» были вновь переизданы, а в 1961 году – вышло ещё одно собрание сочинений авторов. Затем последовали ежегодные переиздания, которые не прекращаются и по сей день.

В конце 1960-х-начале 1970-х годов появились и первые советские экранизации – «Золотой телёнок» (1968), «Двенадцать стульев» (1971).

Со времён хрущёвской «оттепели» дилогия о Бендере стала своего рода цитатником оппозиционеров и диссидентов. Не случайно в каждом предисловии к очередному переизданию советские журналисты, писатели, литературоведы старательно подчёркивали, что Ильф и Петров – советские авторы и всегда были таковыми. Постановления о признании их произведений «антисоветскими» и ругательные отзывы современников замалчивались вплоть до 1990-х годов.

В процессе работы над данным текстом внезапно узнал, что на данную тему аж два поста выпустил ранее разразившийся серией постов про Булгакова Галковский. Но это только подогрело меня в желании написать обещанный пост.

Собственно, началось всё с того, что мы с моим другом обменивались в нашей переписке нарисованными комиксами на разные темы. В одном из них он вдохновлялся темой просмотренного им фильма-экранизации «Двенадцати стульев» (сам он, надо сказать, похож внешне на Остапа Бендера в исполнении Арчила Гомиашвили). В общем, как-то вот так получилось, что вскоре я купил и прочитал «Двенадцать стульев», а затем и «Золотого телёнка» . И мне они весьма понравились, оказав своё, определённое влияние на меня. Естественно, что запали, как и многим другим, знаменитые крылатые фразы и выражения, которые ушли в народ практически сразу. Перечислять их не имеет смысла - думаю, что большинство моей читательской аудитории могут назвать сходу хотя бы 5 - 6.

Если говорить про авторов, то непременно надо отметить, что это были два разных человека. Ну, хотя бы в плане национального происхождения - один был еврей, другой - русский (это авторы и сами подчёркивали и не стеснялись говорить). В социальном плане Петров был повыше Ильфа - он был сыном учителя истории из поповичей и потомственной дворянки, дочери генерала, тогда как отец Ильи Файнзильберга был простым банковским служащим, за пару лет до рождения сына переехавший из местечка в Киевской губернии. Кстати, настоящая фамилия Петрова - Катаев, которая мало что говорит современной молодёжи, тогда как люди старшего поколения конечно же знают не только «Цветик-семицветик» или «Сын полка» , но и знаменитую книгу «Белеет парус одинокий» . Валентин Катаев , автор этих произведений, был старшим братом Евгения Петрова (Евгения Петровича Катаева), а также литературным наставником тандема и автором идеи романа «Двенадцать стульев». Не могу не заметить того факта, что Катаев был белым офицером, чудом избежавшим попадания в лапы ВЧК. Среди близких друзей Ильфа и петрова был ещё один человек с белогвардейским прошлым - , которого некоторые досужие измышлители считают якобы «настоящим» автором дилогии Ильфа и Петрова.

Главным героем этой дилогии является обаятельный жулик Остап Ибрагимович Бендер (Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей Задунайский), которому в 1927 году - 27 лет (т.е.. его год рождения - ориентировочно 1900-й или же 1899-й), однако в «Золотом телёнке» (1930 год) он говорит, что ему 33 года (т.е. год рождения тогда, примерно, 1896 - 1897-й). Судя по всему, он - уроженец Одессы, из еврейской купеческой семьи. На это наводят его слова про «турецкоподданного» папу героя - известно, что многие еврейские купцы принимали турецкое подданство, чтобы у их детей не было имевшихся дискриминационных ограничений, связанных с иудейским вероисповеданием, а также для того, чтобы избежать призыва на военную службу. Вполне вероятно, что как раз из такой семьи и происходил Бендер. Он закончил известную частную одесскую гимназию Илиади, т.о. имел вполне неплохое гуманитарное образование, довольно хорошего уровня. Однако судьба распорядилась так, что он стал жуликом. Известно, что зимой 1919 года, когда страна была охвачена Гражданской войной (упоминаются имена Махно и Тютюнника), он находился в Миргороде и, по всей вероятности, занимался контрабандой. В 1922 году сидел в Таганской тюрьме. Примерно в августе-сентябре 1926 года был арестован за мошенничество на территории Украинской ССР (до этого он, вероятно, успел пожить в Москве, общежитии «имени монаха Бертольда Шварца»), осуждён осенью того же года на 6 месяцев заключения и в апреле 1927 года вышел на свободу. Такого героя избирают авторы и вводят в своё плутовской роман. Его прототипом называют одного из одесских знакомых Валентина Катаева - Остапа (Осипа) Беньяминовича Шора , который работал в Одесской ЧК и пережил массу разных приключений. (Его брат, Анатолий Фиолетов, поэт и сотрудник Одесского УГРО, был застрелен бандитами в ноябре 1918 года). В 2011 году ему даже открыли памятник на родине, в городе Никополь (Новороссия; ныне это Днепропетровская область т.н. «Украины»).

Что можно отметить в этих романах? Конечно же, много сатиры на советский быт 1920-х. Первое десятилетие советской власти, когда вовсю шла политика НЭПа (но уже на горизонте виднелось то, что скоро с ним закончат). Были те, кто считал, что советская власть должна скоро пасть и считали своё положение временным. Подобные случаи в дилогии показаны очень хорошо и колоритно. Но что очень бросается в глаза - это то, что ту и там встречаются следы былой цивилизации, разрушенной за 10 лет до событий в романе. Они лезут буквально отовсюду - как предметы, свидетельствующие о том, что в здании, которое занимает в Черноморске учреждение «Геркулес», до революции была гостиница. В булгаковской «Дьяволиаде» , написанной в 1924 году, делопроизводитель Коротков испытывает ужас, видя, как на дверях рядом с названиями новых организаций появляются таблички из дореволюционной жизни: «Отдельные кабинеты», «Дортуаръ пепиньерокъ». В «Золотом телёнке» с аналогичной проблемой сталкиваются руководители и завхозы «Геркулеса», не знающие, как изгнать из учреждения «гостиничный дух» и ликвидировать периодически возникающие старые надписи. Там же регулярно проводятся чистки - изгоняются люди с «неправильным» происхождением, не рабоче-крестьянским. Монархист Хворобьёв. Работающий в советском учреждении, страстно желает видеть сны из прошлого, но его мучительно преследуют сны из новой, советской реальности. Наконец, один из главных героев первой книги - Ипполит «Киса» Воробьянинов , бывший уездный предводитель дворянства, работающий теперь в советском учреждении, мечтает вернуть былое, найти стулья, принадлежавшие его тёще, но терпит крах.

Когда-то здесь была высокоразвитая цивилизация. Но она была разрушена и теперь на её обломках пытаются построить новый мир, который бы максимально рвал с «проклятым прошлым». Но это не получается. Смелые эксперименты, направленные против «пережитков прошлого», имели место практически во всех сферах жизни. Новая власть не хотела иметь ничего общего с былым, порвать полностью с прежней Россией. Особыми же результатами похвастаться она не могла. Поэтому и вызывало у ряда людей мысли о том, что «всё временно» и что надо только подождать, советская власть рухнет, «Запад нам поможет» и вернётся прежняя жизнь. Сколотивший себе состояние в годы гражданской войны и приумноживший его в годы НЭПа Корейко тоже надеется, что власть сменится, и он, со своими миллионами, станет важным лицом, сможет зажить счастливо. Но его время уже прошло. Как прошло и время Бендера, который в конце «Золотого телёнка» терпит сокрушительное фиаско (в конце же «Двенадцати стульев» он вообще лишался жизни, но потом оживает - уж не проходила ли там поблизости леди Мелисандра?) Советская власть меняется и авторы показывают, что она стоит и не сменится (во всяком случае, не сейчас). В любом случае, нормального человека просто жуть берёт от того, как опутали всё и вся все эти многочисленные «абырвалги» - повесть Булгакова «Собачье сердце», также повествующая о сломе старого быта и вытеснении его новым, в этом плане перекликается с дилогией Ильфа и Петрова. В любом случае, данные книги - весьма интересное свидетельство эпохи, такая энциклопедия жизни Советской России в 20-е годы.

Я считаю, что данная дилогия стоит того, чтобы её прочитать. Тем более, что это весьма интересное чтение. Для общего развития, я думаю, не повредит никому. Тем более что это уже стало давно классикой советской литературы.

Оста́п Бе́ндер - главный герой романов Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев » и «Золотой телёнок », «великий комбинатор », «идейный борец за денежные знаки», знавший «четыреста сравнительно честных способов отъёма (увода) денег ». Один из самых популярных героев плутовского романа в русской литературе.

Сам Бендер представляется как Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей (в «Двенадцати стульях») и Бендер-Задунайский (в «Золотом телёнке»). В романе «Золотой телёнок» Бендера также именуют Остап Ибрагимович .

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Видео для тренингов переговоров. Остап Бендер: Жесткая позиция

✪ Остап Бендер - герой навсегда (Дмитрий Быков vs. Евгений Бунимович)

Субтитры

Биография

Происхождение имени

По одной из версий, упоминание о «турецком подданстве » отца и отчество «Ибрагимович» не указывают на этническую связь с Турцией . В этом современники видели намёк на жительство отца Бендера в Одессе , где коммерсанты -евреи (а также местные черноморские греки, армяне) принимали турецкое подданство, чтобы иметь налоговые и визовые льготы, а также чтобы их дети могли обойти ряд дискриминационных законоположений, связанных с конфессиональной принадлежностью, и заодно получить основания для освобождения от воинской повинности во время русско-турецкой войны . Кроме того, имя Ибрагим , как известно, является арабской формой имени Авраам . Есть версия, которая гласит, что слова «турецкий подданный» имели также ещё один скрытый смысл, понятный еврейской диаспоре России. «Турецкими подданными» там называли последователей движения сионистов , на рубеже веков выступавших за иммиграцию евреев в Палестину, находившуюся тогда под турецким владением (уехать в Палестину, соответственно - сменить подданство с российского на турецкое).

По другой версии, Ильф и Петров намеренно дали Бендеру «интернациональное» украинско- (Остап ) - еврейско- (Бендер ) - турецкое (Ибрагимович , -Сулейман , -Бей ) имя как раз для того, чтобы исключить указанные выше толкования и подчеркнуть универсальность, всеобщность этой личности. Как известно, Одесса - город интернациональный, каким был и дуэт авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Возможность заимствования одесскими авторами фамилии главного героя от названия близлежащего к их родине города, который по-румынски так и называется - Бендер (рум. Bender ), высказал историк Виктор Худяков . Ведь в романе «12 стульев» упоминается и акробатка театра Колумба Жоржетта Тираспольских - а Бендеры и Тирасполь расположены друг напротив друга на разных берегах Днестра . Кроме того, у города Бендеры турецкое прошлое , а широко известная за пределами города самая главная его достопримечательность - турецкая крепость .

Финал романа «Золотой телёнок» также подтверждает версию В. Худякова: Остап не переходит границу СССР с Польшей либо Финляндией, не плывёт через море в сторону Стамбула , а выбирает для перехода Румынию, реку Днестр, возле Тирасполя - а на другом берегу, с бывшей тогда румынской стороны - как раз Бендеры.

Жизнь Бендера до 1927 года

Кроме того, Остап по крайней мере один раз был в Средней Азии до 1930 года .

«Двенадцать стульев»

Так в романе впервые появляется великий комбинатор.

По мнению ряда комментаторов романа (в частности, М. Одесского и Д. Фельдмана) , описание свидетельствует о том, что в Старгород вошёл заключённый, неоднократно судимый и совсем недавно освободившийся, то есть преступник-рецидивист (мошенник, так как сразу после освобождения строит планы, связанные с мошенничеством). В самом деле, бездомный бродяга, не имеющий холодной весной (лёд на лужах) ни пальто, ни носков, но путешествует в модном костюме и щегольской обуви:

Зато для рецидивиста тут нет ничего необычного. Квартиры у него нет и быть не должно - советским законодательством предусматривалось, что осуждённые «к лишению свободы» лишались «права на занимаемую жилую площадь» . Значит, бездомным он стал уже после первого срока, вернуться было некуда, и гардероб хранить ему было негде. Если «молодого человека лет двадцати восьми» арестовали до наступления холодов, то пальто он не носил. Туфли и костюм Бендер сохранил, поскольку их отобрали после вынесения приговора и вернули при освобождении, носки же и бельё, которые арестантам оставляли, изветшали. Последний срок Остап отбывал в ДОПРе , то есть на территории УССР , на крайнем востоке которой находилась Чмаровка (в РСФСР были не ДОПРы, а исправдома).

«Золотой телёнок»

Действия Остапа Бендера в первой части его биографии («12 стульев») могут подпадать под соответствующие статьи Уголовного кодекса, в то время как во второй части - «Золотом телёнке» - он, по сути, расследует преступление, хоть и с целью шантажа . Подобная двойственность героя вполне в духе классического детектива.

Убийство и воскрешение героя

В предисловии к «Золотому телёнку» Ильф и Петров в шутливой форме рассказали о том, что к концу написания «Двенадцати стульев» возник вопрос об эффектной концовке. Между соавторами возник спор, убивать ли Остапа или оставить в живых, что даже стало причиной ссоры между соавторами. В конце концов, решили положиться на жребий. В сахарницу положили две бумажки, на одной из которых был нарисован череп с костями. Выпал череп - и через тридцать минут великого комбинатора не стало.

По свидетельству брата Е. Петрова - Валентина Катаева (в книге «Алмазный мой венец») сюжетная основа «Двенадцати стульев» была взята из рассказа А. Конан-Дойля «Шесть Наполеонов», в котором драгоценный камень был спрятан в одном из гипсовых бюстиков французского императора. За бюстиками охотилось двое преступников, один из которых в конце концов был прирезан бритвой своим сообщником . Кроме этого Катаев упоминает и о «уморительно смешной повести молодого, рано умершего советского писателя-петроградца Льва Лунца , написавшего о том, как некое буржуазное семейство бежит от советской власти за границу, спрятав свои бриллианты в платяную щётку».

В пользу этой версии косвенно высказывается писатель Валентин Катаев : «что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое. Прототипом Остапа Бендера был старший брат одного замечательного молодого поэта… Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом…»

После издания книги О. Шор заявился к Ильфу и Петрову с целью потребовать «авторские », за использование образа, однако писатели, рассмеявшись, пояснили, что образ собирательный, посему о вознаграждении речи идти не может, однако выпили с ним «мировую», после которой Осип оставил свои претензии, попросив писателей лишь об одном - воскресить героя .

Также следует отметить, что в 1926 году , за год до появления Бендера на страницах книги, в Москве, где жили Ильф, Петров и Катаев, с большим успехом (всего было дано двести спектаклей) в театре Вахтангова была поставлена пьеса Михаила Булгакова «Зойкина квартира », показывающая нравы НЭПа . В пьесе действует персонаж Аметистов, он же Путкиновский, он же Антон Сигурадзе, весьма похожий на будущего Бендера . Это обаятельный пройдоха, артистичный плут, элегантный мошенник, весьма активный и красноречивый, выпутывающийся из различных ситуаций. Аметистов, как и Бендер, перед первым появлением в пьесе вышел из тюрьмы. Аметистов был расстрелян в Баку, как Бендер зарезан в Москве - но оба они чудесным образом воскресли. Аметистов может убедить кого угодно в чём угодно (кроме милиции). Голубая мечта Аметистова - Лазурный берег и белые штаны («- Ах, Ницца, Ницца!.. [ср. О, Рио, Рио!..] Лазурное море, и я на берегу его - в белых брюках! » .

В пятой главе «Золотого теленка» Остап Бендер рассказывает компаньонам об опыте работы на клубных сценах в качестве факира, прорицателя и фокусника Иоканаана Марусидзе. Прототипом для эстрадного амплуа Великого комбинатора стал ленинградский артист Семен Савельевич Дубров (1883-1941), выступавший во второй половине 1920-х годов под псевдонимом Сен-Вербуд. Доказательства приведены в исследовании Андрея Федорова «Кто он, факир из „Золотого теленка“?».

В XIX веке образ великого комбинатора с мечтой о Рио предвосхитил барон Николай фон Менгден (сын генерала фон Менгдена и баронессы Амалии) (1822-1888), который в 1844 году авантюрным способом из праздного любопытства оказался в Рио-де-Жанейро . Выдав себя за русского сенатора, он получил аудиенцию у бразильского императора Педру II . Проведя время в Рио-де-Жанейро «превесело», Николай Менгден вернулся в Россию, где уже был уволен со службы. История эта была рассказана в воспоминаниях баронессы Софьи Менгден, опубликованных в 1908 году в журнале «Русская старина» .

Бендер на экране

Экранизации романов были как в СССР, так и за границей. К примеру, «Двенадцать стульев» ставили в Польше , Германии , на Кубе . В первых зарубежных экранизациях был значительно изменён сюжет, а также было изменено имя главного героя. Ниже приведён список актёров, которые играли роль именно Остапа Бендера.

Памятники

• Бердянск , Запорожская обл. - увековечен вместе с Шурой Балагановым в парке им. П. П. Шмидта.
• Жмеринка , Винницкая область Украины, возле вокзала - памятник в виде стоящего Остапа в окружении стульев (в настоящий момент отсутствует на своем месте; снесен по решению местных властей в 2012 году).
• Екатеринбург - памятник Остапу Бендеру и Кисе Воробьянинову установлен в августе 2007 года на улице Белинского.
• Козьмодемьянск (республика Марий Эл), прототип Васюков - памятник 12 стульям установлен на ул. Чернышевского.
• Краснодар - рядом со входом в кафе «Золотой телёнок» на улице Рашпилевской.
• Кременчуг , Полтавская обл. - ул. Соборная, возле ТРК «Галактика».
• Мелитополь , перекрёсток пр. Б. Хмельницкого и ул. Героев Украины, возле кафе «Сити».
• Одесса - рядом со входом в один из ресторанов в центре, на Дерибасовской.
• Пятигорск - памятник возле «Провала».
• Санкт-Петербург - памятник великому комбинатору установлен 25 июля 2000 года, в «день рождения» Остапа, на Итальянской улице, дом 4, недалеко от площади Искусств и Государственного Русскогомузея. при входе в бывший ресторан «Золотой Остап».
• Старобельск , Луганская область - памятник Остапу Бендеру установлен в сквере ЛНУ со стороны деревни Чмаровки (подробнее см. Старобельск в творчестве Ильфа и Петрова ).
• Харьков - ряд памятников (подробнее см. Памятники героям произведений Ильфа и Петрова в Харькове ).
• Чебоксары - памятник Остапу Бендеру и Кисе Воробьянинову на бульваре Ефремова (Чебоксарском арбате).
• Элиста - памятник Остапу Бендеру с шахматным конём в руке. Установлен на проспекте Остапа Бендера в 1999 году.
• Крымск , Краснодарский край - памятник Остапу Бендеру, сидящему на скамейке, установлен на одной из центральных улиц города… прямо напротив районного управления полиции.
• с. Комаров, Винницкий район - памятник О. Бендеру, с 12-м стулом.

«1950-е годы. Очередные гастроли в Одессе, но уже в составе Театра сатиры. Первый час ночи. Иду по Дерибасовской. Повсюду реклама театра, фотографии артистов, сцен из спектаклей „Золотой телёнок“, „Клоп“.
Ко мне подходит компания молодых людей, окружают. Стало немного не по себе. Оказывается, узнали.
- Это вы будете в оперном театре Бендера играть? (Наши спектакли шли на сцене Одесского оперного театра.)
- Я.
- Очень приятно, - вполне дружелюбно продолжают парни. - А вы будете на сцене говорыть, как мы в Одессе говорым, или с акцентом, как вы в Москве говорыте?
- Я буду говорить как в Москве.
- Ну так шо это за Бендер? Барахло! Пошли, ребята» .

• В честь Остапа Бендера был назван ежегодный фестиваль юмора «Золотой Остап », проводившийся с 1992 года в Санкт-Петербурге , и вручавшиеся в рамках этого фестиваля премии.
• ОАО «ВИНАП» (бывш. Новосибирский пиввинкомбинат) выпускало пиво под маркой «Товарищ Бендер » с изображением на этикетке Бендера, Козлевича, Паниковского и Балаганова в автомобиле «Антилопа Гну » и с цитатами из книги.
• В начале 1990-х один из исполнителей О. Бендера в кино, Арчил Гомиашвили , основал в Москве клуб /ресторан «Золотой Остап».
• В честь Остапа Бендера назван астероид (7113) Ostapbender (), открытый астрономом Людмилой Карачкиной в Крымской астрофизической обсерватории 29 сентября 1986 г.

Золотой теленок

Глава XVI. Ярбух Фюр психоаналитик

Рабочий день в финансово-счетном отделе «Геркулеса» начался, как обычно, ровно в девять часов.

Уже Кукушкинд поднял полу пиджака, чтобы протереть ею стекла своих очков, а заодно сообщить сослуживцам, что работать в банкирской конторе «Сикоморский и Цесаревич» было не в пример спокойнее, чем в геркулесовском содоме; уже Тезоименицкий повернулся на своем винтовом табурете к стене и протянул руку, чтобы сорвать листок календаря, уже Лапидус-младший разинул рот на кусок хлеба, смазанный форшмаком из селедки, — когда дверь растворилась и на пороге ее показался не кто иной, как бухгалтер Берлага.

Это неожиданное антре вызвало в финсчетном зале замешательство. Тезоименицкий поскользнулся на своей винтовой тарелочке, и календарный листок, впервые, может быть, за три года, остался несорванным. Лапидус-младший, позабыв укусить бутерброд, вхолостую задвигал челюстями. Дрейфус, Чеважевская н Сахарков безмерно удивились. Корейко поднял и опустил голову. А старик Кукушкинд быстро надел очки, позабыв протереть их, чего с ним за тридцать лет служебной деятельности никогда не случалось. Берлага как ни в чем не бывало уселся за свой стол и, не отвечая на тонкую усмешку Лапидуса — младшего, раскрыл свои книги.

— Как здоровье? — спросил все-таки Лапидус. — Пяточный нерв?

— Все прошло, — отвечал Берлага, не поднимая головы. — Я даже не верю, что такой нерв есть у человека.

До обеденного перерыва весь финсчет ерзал на своих табуретах и подушечках, томимый любопытством. И когда прозвучал авральный звонок, цвет счетоводного мира окружал Берлагу. Но беглец почти не отвечал на вопросы. Он отвел в сторону четырех самых верных и, убедившись, что поблизости нет никого лишнего, рассказал им о своих необыкновенных похождениях в сумасшедшем доме. Свой рассказ беглый бухгалтер сопровождал множеством заковыристых выражений и междометий, которые здесь опущены в целях связности повествования.

РАССКАЗ БУХГАЛТЕРА БЕРЛАГИ,
сообщенный им под строжайшим секретом
Борисохлебскому, Дрейфусу, Сахаркову и Лапидусу-младшему,
о том, что случилось с ним в сумашедшем доме

Как уже сообщалось, бухгалтер Берлага бежал в сумасшедший дом, опасаясь чистки. В этом лечебном заведении он рассчитывал пересидеть тревожное время и вернуться в «Геркулес», когда гром утихнет и восемь товарищей с серенькими глазами перекочуют в соседнее учреждение.

Все дело сварганил шурин. Он достал книжку о нравах и привычках душевнобольных, и после долгих споров из всех навязчивых идей был выбран бред величия.

— Тебе ничего не придется делать, — втолковывал шурин, — ты только должен всем и каждому кричать в уши: «Я Наполеон!», или: «Я Эмиль Золя!», или: «Магомет!» если хочешь.

— А вице-короля Индии можно? — доверчиво спросил Берлага.

— Можно, можно. Сумасшедшему все можно. Значит — вице-король Индии?

Шурин говорил так веско, словно бы по меньшей мере состоял младшим ординатором психобольницы. На самом же деле это был скромный агент по распространению роскошных подписных изданий Госиздата, и от прошлого коммерческого величия в его сундучке сохранился только венский котелок на белой шелковой подкладке.

Шурин побежал к телефону вызывать карету, а новый вице-король Индии снял толстовку, разодрал на себе мадеполамовую сорочку и на всякий случай вылил на голову бутылочку лучших копировальных железисто-галлусовых чернил первого класса. Потом он лег животом на пол и, дождавшись прибытия санитаров, принялся выкрикивать:

— Я не более как вице-король Индии! Где мои верные наибы, магараджи, мои абреки, мои кунаки, мои слоны?

Слушая этот бред величия, шурин с сомнением качал головой. На его взгляд абреки и кунаки не входили в сферу действия индийского короля. Но санитары только вытерли мокрым платком лицо бухгалтера, измазанное чернилами первого класса, и, дружно взявшись, всадили его в карету. Хлопнули лаковые дверцы, раздался тревожный медицинский гудок, и автомобиль умчал вице-короля Берлагу в его новые владения.

По дороге больной размахивал руками и что-то болтал, не переставая со страхом думать о первой встрече с настоящими сумасшедшими. Он очень боялся, что они будут его обижать, а может быть, даже убьют.

Больница оказалась совсем иной, чем представлял ее Берлага. В длинном светлом покое сидели на диванах, лежали на кроватях и прогуливались люди в голубоватых халатах. Бухгалтер заметил, что сумасшедшие друг с другом почти не разговаривают. Им некогда разговаривать. Они думают. Они думают все время. У них множество мыслей, надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезает. И снова надо все обдумать, понять, наконец, что же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было хорошо.

Мимо Берлаги уже несколько раз прошел безумец, нечесаный и несчастный. Охватив пальцами подбородок, он шагал по одной линии — от окна к двери, от двери к окну, опять к двери, опять к окну. И столько мыслей грохотало в его бедной голове, что он прикладывал другую руку ко лбу и ускорял шаги.

— Я вице-король Индии! — крикнул Берлага, оглянувшись на санитара.

Безумец даже не посмотрел в сторону бухгалтера. Болезненно морщась, он снова принялся собирать свои мысли, разбежавшиеся от дикого крика Берлаги. Но зато к вице-королю подошел низкорослый идиот и, доверчиво обняв его за талию, сказал несколько слов на птичьем языке.

— Что? — искательно спросил перепугавшийся Берлага,

— Эне, бэнэ, раба, квинтер, финтер, жаба, — явственно произнес новый знакомый.

— Где мои магараджи? — спросил его Берлага, чувствуя необходимость поддержать репутацию сумасшедшего.

Но тут больной, сидевший на кровати в глубине покоя, поднялся на тоненькие и желтые, как церковные свечи, ноги и страдальчески закричал:

— На волю! На волю! В пампасы! Как бухгалтер узнал впоследствии, в пампасы просился старый учитель географии, по учебнику которого юный Берлага знакомился в свое время с вулканами, мысами и перешейками. Географ сошел с ума совершенно неожиданно: однажды он взглянул на карту обоих полушарий и не нашел на ней Берингова пролива. Весь день старый учитель шарил по карте. Все было на месте: и Ньюфаундленд, и Суэцкий канал, и Мадагаскар, и Сандвичевы острова с главным городом Гонолулу, и даже вулкан Попокатепетль, а Берингов пролив отсутствовал. И тут же, у карты, старик тронулся. Это, был добрый сумасшедший, не причинявший никому зла, но Берлага отчаянно струсил. Крик надрывал его душу.

— На волю! — продолжал кричать географ. — В пампасы!

Он лучше всех на свете знал, что такое воля. Он был географ, и ему были известны такие просторы, о которых обыкновенные, занятые скучными делами люди даже и не подозревают. Ему хотелось на волю, хотелось скакать на потном мустанге сквозь заросли.

В палату вошла молодая докторша с жалобными голубыми глазами и направилась прямо к Берлаге.

— Ну, как вы себя чувствуете, голубчик? — спросила она, притрагиваясь теплой рукой к пульсу бухгалтера. — Ведь вам лучше, не правда ли?

— Я вице-король Индии! — отрапортовал он краснея. — Отдайте мне любимого слона!

— Это у вас бред, — ласково сказала докторша, — вы в лечебнице, мы вас вылечим.

— О-о-о! Мой слон! — вызывающе крикнул Берлага.

— Но ведь вы поймите, — еще ласковей сказала докторша, — вы не вице-король, все это бред, понимаете, бред!

— Нет, не бред, — возразил Берлага, знавший, что первым делом нужно упрямиться.

— Нет, бред!

— Нет, не бред!

— Не бред!

Бухгалтер, видя, что железо горячо, стал его ковать. Он толкнул добрую докторшу и издал протяжный вопль, взбудораживший всех больных, в особенности маленького идиота, который сел на пол и, пуская слюни, сказал:

— Эн, ден, труакатр, мадмазель Журоватр.

И Берлага с удовлетворением услышал за своей спиной голос докторши, обращенный к санитару:

— Нужно будет перевести его к тем трем, не то он нам всю палату перепугает.

Два терпеливых санитара отвели сварливого вице-короля в небольшую палату для больных с неправильным поведением, где смирно лежали три человека. Только тут бухгалтер понял, что такое настоящие сумасшедшие. При виде посетителей больные проявили необыкновенную активность. Толстый мужчина скатился с кровати, быстро встал на четвереньки и, высоко подняв обтянутый, как мандолина, зад, принялся отрывисто лаять и разгребать паркет задними лапами в больничных туфлях. Другой завернулся в одеяло и начал выкрикивать: «И ты, Брут, продался большевикам!» Этот человек, несомненно, воображал себя Каем Юлием Цезарем. Иногда, впрочем, в его взбаламученной голове соскакивал какой-то рычажок, и он, путая, кричал: «Я Генрих Юлий Циммерман!»

— Уйдите! Я голая! — закричал третий. — Не смотрите на меня. Мне стыдно. Я голая женщина. Между тем он был одет и был мужчина с усами. Санитары ушли. Вице-королем Индии овладел такой страх, что он и не думал уже выставлять требования о возврате любимого слона, магараджей, верных наибов, а также загадочных абреков и кунаков. «Эти в два счета придушат», — думал он леденея. И он горько пожалел о том, что наскандалил в тихой палате. Так хорошо было бы сейчас сидеть у ног доброго учителя географии и слушать нежный лепет маленького идиота: «Эне, бэнэ, раба, квинтер, финтер, жаба». Однако ничего ужасного не случилось. Человек-собака тявкнул еще несколько раз и, ворча, взобрался на свою кровать. Кай Юлий сбросил с себя одеяло, отчаянно зевнул и потянулся всем телом. Женщина с усами закурил трубку, и сладкий запах табака «Наш кепстен» внес в мятежную душу Берлаги успокоение.

— Я вице-король Индии, — заявил он, осмелев.

Это замечание храбрейшего из императоров и воинов отрезвило беглого бухгалтера. Он спрятался под одеяло и, грустно размышляя о своей полной тревог жизни, задремал. Утром сквозь сон Берлага услышал странные слова:

— Посадили психа на нашу голову. Так было хорошо втроем — и вдруг… Возись теперь с ним! Чего доброго, этот проклятый вице-король всех нас перекусает.

«Конец, — подумал вице-король, — сейчас укусит!» Но человек-собака неожиданно всплеснул руками и спросил человечьим голосом:

— Скажите, вы не сын Фомы Берлаги?

— Сын, — ответил бухгалтер и, спохватившись, сейчас же завопил: — Отдайте несчастному вице-королю его верного слона!

— Посмотрите на меня, — пригласил человек-дворняга. — Неужели вы меня не узнаете?

— Михаил Александрович! — воскликнул прозревший бухгалтер. — Вот встреча!

И вице-король сердечно расцеловался с человеком-собакой. При этом они с размаху ударились лбами, произведя бильярдный стук. Слезы стояли на глазах Михаила Александровича.

— Значит, вы не сумасшедший, — спросил Берлага. — Чего же вы дурака валяли?

— А вы чего дурака валяли? Тоже! Слонов ему подавай! И потом должен вам сказать, друг Берлага, что вице-король для хорошего сумасшедшего — это слабо, слабо, слабо.

— А мне шурин сказал, что можно, — опечалился Берлага.

— Возьмите, например, меня, — сказал Михаил Александрович, — тонкая игра. Человек-собака. Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом, и притом, заметьте, Берлага, сумеречное состояние души. Вы думаете, мне это легко далось? Я работал над источниками. Вы читали книгу профессора Блейлера «Аутистическое мышление»?

— Господа! — закричал Михаил Александрович. — Он не читал книги Блейлера! Да не бойтесь, идите сюда. Он такой же король, как вы — Цезарь.

Двое остальных питомцев небольшой палаты для лиц с неправильным поведением приблизились.

— Вы не читали Блейлера? — спросил Кай Юлий удивленно, — Позвольте, по каким же материалам вы готовились?

— Он, наверно, выписывал немецкий журнал «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик», — высказал предположение неполноценный усач.

Берлага стоял как оплеванный. А знатоки так и сыпали мудреными выражениями из области теории и практики психоанализа. Все сошлись на том, что Берлаге придется плохо и что главный врач Титанушкин, возвращения которого из командировки ожидали со дня на день, разоблачит его в пять минут. О том, что возвращение Титанушкина наводило тоску на них самих, они не распространялись.

— Может быть, можно переменить бред? — трусливо спрашивал Берлага. — Что, если я буду Эмиль Золя или Магомет?

— Поздно, — сказал Кай Юлий. — Уже в истории болезни записано, что вы вице-король, а сумасшедший не может менять свои мании, как носки. Теперь вы всю жизнь будете в дурацком положении короля. Мы сидим здесь уже неделю и знаем порядки.

Через час Берлага узнал во всех подробностях подлинные истории болезней своих соседей по палате.

Появление Михаила Александровича в сумасшедшем доме объяснялось делами довольно простыми, житейскими. Он был крупный нэпман, невзначай не доплативший сорока трех тысяч подоходного налога. Это грозило вынужденной поездкой на север, а дела настойчиво требовали присутствия Михаила Александровича в Черноморске. Дуванов, так звали мужчину, выдававшего себя за женщину, был, как видно, мелкий вредитель, который не без основания опасался ареста, Но совсем не таков был Кай Юлий Цезарь, значившийся в паспорте бывшим присяжным поверенным И. Н. Старохамским.

Кай Юлий Старохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям.

— В Советской России, — говорил он, драпируясь в одеяло, — сумасшедший дом — это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное — это сверхбедлам. Нет, с большевиками я жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма. Потом здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихний социализм работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести. Свобода слова.

Увидев проходившего мимо санитара, Кай Юлий Старохамский визгливо закричал:

Весь день и большую часть ночи четверо больных с неправильным поведением резались в «шестьдесят шесть» без двадцати и сорока, игру хитрую, требующую самообладания, смекалки, чистоты духа и ясности мышления.

Утром вернулся из командировки профессор Титанушкин. Он быстро осмотрел всех четверых и тут же велел выкинуть их из больницы. Не помогли ни книга Блейлера и сумеречное состояние души, осложненное маниакально-депрессивным психозом, ни «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик». Профессор Титанушкин не уважал симулянтов.

И они побежали по улице, расталкивая прохожих локтями. Впереди шествовал Кай Юлий. За ним поспешали женщина-мужчина и человек-собака. Позади всех плелся развенчанный вице-король, проклиная шурина и с ужасом думая о том, что теперь будет.

Закончив эту поучительную историю, бухгалтер Берлага тоскливо посмотрел сначала на Борисохлебского, потом на Дрейфуса, потом на Сахаркова и, наконец, на Лапидуса-младшего, головы которых, как ему показалось, соболезнующе качаются в полутьме коридора.

— Вот видите, чего вы добились своими фантазиями, — промолвил жестокосердый Лапидус-младший, — вы хотели избавиться от одной чистки, а попали в другую. Теперь вам плохо придется. Раз вас вычистили из сумасшедшего дома, то из «Геркулеса» вас наверно вычистят.

Борисохлебский, Дрейфус и Сахарков ничего не сказали. И, ничего не сказавши, стали медленно уплывать в темноту.

— Друзья! — слабо вскрикнул бухгалтер. — Куда же вы!

Но друзья уже мчались во весь дух, и их сиротские брюки, мелькнув в последний раз на лестнице, скрылись из виду.

— Нехорошо, Берлага, — холодно сказал Лапидус, — напрасно вы меня впутываете в свои грязные антисоветские плутни. Адье! И вице-король Индии остался один. Что же ты наделал, бухгалтер Берлага? Где были твои глаза, бухгалтер? И что сказал бы твой папа Фома, если бы узнал, что сын его на склоне лет подался в вице-короли? Вот куда завели тебя, бухгалтер, твои странные связи с господином Фунтом, председателем многих акционерных обществ со смешанным и нечистым капиталом. Страшно даже подумать о том, что сказал бы старый Фома о проделках своего любимого сына. Но давно уже лежит Фома на втором христианском кладбище, под каменным серафимом с отбитым крылом, и только мальчики, залегающие сюда воровать сирень, бросают иногда нелюбопытный взгляд на гробовую надпись: «Твой путь окончен. Спи, бедняга, любимый всеми Ф. Берлага». А может быть, и ничего не сказал бы старик. Ну, конечно же, ничего бы не сказал, ибо и сам вел жизнь не очень-то праведную. Просто посоветовал бы вести себя поосторожнее и в серьезных делах не полагаться на шурина. Да, черт знает что ты наделал, бухгалтер Берлага!

Тяжелое раздумье, охватившее экс-наместника Георга Пятого в Индии, было прервано криками, несшимися с лестницы:

— Берлага! Где он? Его кто-то спрашивает. А, вот он стоит! Пройдите, гражданин!

В коридоре показался уполномоченный по копытам. Гвардейски размахивая ручищами, Балаганов подступил к Берлаге и вручил ему повестку:

«Тов. Бэрлагэ. С получэниэм сэго прэдлагаэтся нэмэдлэнно явиться для выяснэния нэкоторых обстоятэльств».

Бумажка была снабжена штампом Черноморского отделения Арбатовской конторы по заготовке рогов и копыт и круглой печатью, содержание которой разобрать было бы трудновато, даже если бы Берлаге это пришло в голову. Но беглый бухгалтер был так подавлен свалившимися на него бедами, что только спросил:

— Домой позвонить можно?

— Чего там звонить, — хмуро сказал заведующий копытами.

Через два часа толпа, стоявшая у кино «Капиталий» в ожидании первого сеанса и от нечего делать глазевшая по сторонам, заметила, что из дверей конторы по заготовке рогов вышел человек и, хватаясь за сердце, медленно пошел прочь. Это был бухгалтер Берлага. Сперва он вяло передвигал ноги, потом постепенно начал ускорять ход. Завернув за угол, бухгалтер незаметно перекрестился и побежал очертя голову. Вскоре он сидел уже за своим столом в финсчетном зале и ошалело глядел в «главную книгу». Цифры взвивались и переворачивались в его глазах.

Великий комбинатор захлопнул папку с «делом Корейко», посмотрел на Фунта, который сидел под новой надписью: «председатель правления», и сказал:

— Когда я был очень молод, очень беден и кормился тем, что показывал на херсонской ярмарке толстого, грудастого монаха, выдавая его за женщину с бородой — необъяснимый феномен природы, — то и тогда я не опускался до таких моральных низин, как этот пошлый Берлага.

— Жалкий, ничтожный человек, — подтвердил Паниковский, разнося чай по столам. Ему было приятно сознание того, что на свете есть люди еще более мелкие, чем он сам.

— Берлага — это не голова, — сообщил зицпредседатель со свойственной ему неторопливостью. — Макдональд — это голова. Его идея классового мира в промышленности…

— Хватит, хватит, — сказал Бендер. — Мы назначим специальное заседание, чтобы выяснить ваши взгляды на Макдональда и других буржуазных деятелей. Сейчас мне некогда. Берлага — это действительно не голова, но кое-что он нам сообщил о жизни и деятельности самовзрывающихся акционерных обществ. Внезапно великому комбинатору стало весело. Все шло отлично. Вонючих рогов никто больше не приносил. Работу Черноморского отделения можно было считать удовлетворительной, хотя очередная почта доставила в контору кучу новых отношений, циркуляров и требований, и Паниковский уже два раза бегал на биржу труда за конторщицей.

— Да! — закричал вдруг Остап. — Где Козлевич? Где «Антилопа»? Что за учреждение без автомобиля? Мне на заседание нужно ехать. Все приглашают, без меня жить не могут. Где Козлевич? Паниковский отвел глаза и со вздохом сказал:

— С Козлевичем нехорошо.

— Как это — нехорошо? Пьян он, что ли?

— Хуже, — ответил Паниковский, — мы уже боялись вам говорить. Его охмурили ксендзы.

При этом курьер посмотрел на уполномоченного по копытам, и оба они грустно покачали головами.

Уже много лет Остап Бендер командует парадом. Но мало кто знает, что первые экранизации плутовской дилогии Ильи Ильфа и Евгения Петрова появились вовсе не на родине авторов.

Литературный сын турецкоподданного Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-Бей старше своего экранного собрата всего на пять лет. Первая часть — «Двенадцать стульев» — была опубликована в журнале в 1928 году. Критики встретили роман прохладно, а Бендера назвали «милой игрушкой» и «серой посредственностью, в которой отсутствует заряд ненависти к классовому врагу». Впрочем, среди поклонников книги были люди весьма заметные не только в литературных (Юрий Олеша), но и политических кругах (Николай Бухарин). Когда в 1931-м в журнале вышло продолжение «Золотой теленок», Анатолий Луначарский обвинил Ильфа и Петрова в «опасном сочувствии Остапу Бендеру», а Александр Фадеев назвал Великого комбинатора сукиным сыном.

Роман опубликовали в Англии, США, Германии, но на родине «Золотой теленок» отдельным изданием вышел лишь через два года, да и то во многом благодаря личному участию Максима Горького. А в 1949-м дилогию в СССР запретили. Официально запрет продлился до 1956 года, но даже в «оттепель» литературоведы были вынуждены доказывать, что сатира Ильфа и Петрова никогда не использовалась «нашими противниками против нас». Режиссерам не разрешали экранизировать романы. Между тем в мире, в том числе в нацистской Германии, по мотивам «Двенадцати стульев» уже было снято не менее десяти фильмов.

Первая экранизация была осуществлена в 1933 году кинематографистами Чехословакии и Польши. Действие авторы перенесли в Польшу. Герой — обычный парикмахер — получил в наследство от тетушки квартиру и старые стулья, которые, не имея за душой ни копейки, тут же продал антиквару. А вскоре из случайно найденной записки узнал, что под обшивкой одного из стульев спрятаны сто тысяч долларов…

История о сокровищах пришлась по вкусу и в других странах. Английскую киноверсию под названием «Пожалуйста, сидите!» снял знаменитый комик Монти Бэнкс , упоминание о котором встречается в… «Золотом теленке». В 1938-м в гитлеровской Германии вышел фильм «Тринадцать стульев». Разумеется, авторов книги в титрах не было. Сюжет заимствован из чешско-польской ленты, только немецкий Бендер — парикмахер Рабе вместе с напарником-старьевщиком в финале становились богачами, изобретя… средство для роста волос (кстати, в 1972 году в ФРГ по фильму был снят сериал). Главную роль сыграл популярный актер Хайнц Рюманн, внесенный фюрером в список «особо одаренных деятелей искусства», что позволило ему не служить в армии и благополучно пережить два брака с еврейками.

В 1941 году, за три месяца до начала войны, в Германию в командировку приехал Евгений Петров (И. Ильф скончался от туберкулеза в 1937-м). В берлинской гостинице у него украли полтора фунта московской колбасы и булку. Неисповедимы пути твои, отец Федор…

«Золотому теленку» с экранизациями повезло куда меньше, что неудивительно: история о поиске сокровищ понятна в любой стране. А попробуй объяснить англичанину или немцу, что такое «400 сравнительно честных способов отъема денег». Или почему подпольный миллионер столуется за копейки у бедного шарадиста? Не случайно, кто-то из критиков назвал роман энциклопедией русской жизни 1920-30-х годов.

Идея картины родилась у Михаила Швейцера еще в 1962-м, но в ответ он услышал категоричное «Нет!». Видимо, чиновников настораживали слова Бендера: «У меня с советской властью серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм».

Фильм был снят только через шесть лет. Критики недоумевали: не смешно. А режиссер и не смеялся: «Мы не хотим издеваться над Остапом. Пусть зритель вместе с умным, энергичным; обаятельным героем — может быть сочувствуя ему, может быть желая удачи — пройдет крестный путь друга Уголовного кодекса и вместе с ним убедится, что в конце-то тупик! Ведь это трагедия: жизнь растрачена впустую!»

Сергей Юрский долго и мучительно подбирал ключик к образу. Даже вел дневник, в котором делал записи от лица своего героя. На экране зрители увидели Великого комбинатора циничным, но и снисходительным к чужим слабостям, самоуверенным, но и неприкаянным. История получилась не столько веселая, сколько философская — о человеке, так и не сумевшем найти применения своему таланту. Но при этом не утратившем пусть и грустного, но — вот такой оксюморон! — оптимизма. «Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы»…

Прототипом Остапа Бендера был Осип Шор, друг писателя Юрия Олеши. Студен-недоучка мечтал найти курицу, несущую золотые яйца. Ему это удалось в буквальном смысле. Представившись профессором, на сельскохозяйственной выставке в Одессе он читал лекции о новой породе кур — без перьев. И даже заключил несколько контрактов с птицеводами. Но те вместо особой породы получили записки: «Мы, одесские селекционеры, вывели еще курицу без головы и костей». Шор был обуреваем идеями. Знакомому раввину подсказал способ разбогатеть — продавать места в раю. А чтобы паства не сомневалась, предложил повесить карту рая. На вырученные деньги раввин отремонтировал не только синагогу, но и собственный домик.

Курсируя между Одессой и Москвой, обаятельный авантюрист представлялся то гроссмейстером, то художником, то пожарным инспектором. Даже женился на какой-то даме с «арбузными грудями». После революции служил в Одесском уголовном розыске и за рвение на допросах получил прозвище Борзый опер. Когда бандиты убили его брата, поклялся больше не брать в руки оружие. Переехал в Москву. За драку был арестован, но вскоре отпущен. Жил в Челябинске, работал на знаменитом ЧТЗ. В 1930-х годах был арестован НКВД — по одной из версий, за махинации. Якобы сбежал из лагеря. Во время войны пытался пробраться в Ленинград, заболел и был эвакуирован в Ташкент. После войны работал проводником. Перенес два инфаркта, ослеп на один глаз. Умер в 1978 году.

Кинематографисты не стеснялись проявлять буйную фантазию. В шведской экранизации 1954 года «Семь черных бюстгальтеров» сокровища были спрятаны в предмете дамского туалета.

В 1957-м осуществилась мечта Остапа: он оказался в Рио-де-Жанейро, где «полтора миллиона человек, и все в белых штанах». Правда, бразильцы сделали Остапа Бендера… танцовщицей варьете, а один из стульев поставили в кабинете… гинеколога. Фраза «Какие вы, гинекологи, любопытные, все хотите посмотреть!» вызывала в зрительном зале взрыв смеха.

В комедии «Один из тринадцати» (1969) совместного франко-итальянского производства в роли Остапа снялась красавица Шарон Тейт (жена Романа Полански, вскоре после съемок трагически погибшая от рук бандитов), а «отец Федор» был отъявленным гомосексуалистом.