ИНТЕРВЬЮ БРАЛ ОЛЕГ ТАТКОВ

О профессии.

Я не могу сказать, что для меня профессия - образ жизни. Профессия – крест.

Мне мой педагог в 16 лет подарила книгу, в которой написала. «Неси свой крест и веруй!» Это слова Чехова. И только сейчас я начала их воспринимать как пророчество…

Я не свободный художник. Я – винтик в системе. От меня зависит огромное количество людей и просто позвонить и сказать, что устала, - я не могу. Я должна заранее – за полгода (смех в зале – Авт.) предупредить, что у меня будет плохое настроение…

Самое главное в профессии – перевоплощение. Это как в детстве.

Актёром можно стать, но способности, безусловно, должны присутствовать.

О школе (какая ближе – школа Станиславского или Мейерхольда)

Чулпан сверкнула глазами, улыбнулась и сказала: "Мне ближе школа Михаила Чехова".

О театре.

Я считаю, что профессионально меня воспитал главный принцип русской театральной школы. Объясню, что это такое. После трёх лет обучения в ГИТИСе у каждого студента, - а я не исключение - было стойкое ощущении, что хуже тебя просто нет, и не было в этих стенах. Тебя постоянно ругают – и это очень закаляет.

В какой-то момент становится всё равно – мол, хуже уже не будет…

Дипломный спектакль у меня был »Дневник Анны Франк». Но погиб Дворжецкий, и спектакль получился его памяти…

Работала в детском театре Играла снежинок, карамелек, гномиков и даже хромого мальчика на заднем плане. Это было счастливое время – дети после спектакля дарили надкушенные яблоки – у них больше ничего не было и это вызывало слёзы радости...

Когда я попала на учёбу в Лондон, - а народ там был отовсюду, – для меня было открытием, что к студентам можно относиться по-другому.

У нас был курс «стенд-ап импровизации» и вместо штатного профессора на занятие пригласили «звезду» этой импровизации, которая как-то совсем по-нашему, обрушилась на студентов с критикой. И вдруг произошло событие, которое лично для меня стало потрясением. «Звезду» за неуважение к студентам попросили покинуть аудиторию. Это сделал американец. «Звезда» тут же возмущённо помчалась к ректору, тот пришёл, выслушал американца и принял сторону студентов.

Должно совпасть 3 составляющих; - время, сценарий, роль.

Я соскучилась по кино и с радостью бы туда вернулась. Обожаю играть эпизоды. Потому что это абсолютно безответственно – всё висит на главных героях и можно похулиганить….

Мне жаль, что ушло понятие «пластический рисунок» в кино. И ещё я обожаю грим.

На встречное утверждение о том, что ей боятся предлагать роли из-за общепринятой легенды о хаматовской абсолютной непредсказуемости, - Чулпан, грустно улыбнувшись, сказала: «Мне 36 лет и» ….

И рассказала историю о «добром сценаристе», посмотревшем отснятый материал и посоветовавшем ей сменить профессию из-за, - по его мнению, - крайне невыразительных глаз, которые, - опять же, - по его мнению, - не дадут ей состояться как киноактрисе….

Про «Ледниковый период»

Втянули меня в это дело врачи. Вернее, Илья Авербух, умело воспользовался моим отношением к людям этой профессии и моим отношением к фонду «Подари жизнь». Он просто позвонил мне и сказал, что я своим участием в проекте 1 канала с такой огромной аудиторией, смогу увеличить интерес к фонду.

И действительно, – это сработало. Во время «Ледникового периода» резко возросло число людей, которые начали помогать фонду, увеличился размер и самой помощи.

Было безумно тяжело, поскольку приходилось совмещать съёмки в «Ледниковом периоде со съёмками в фильме Алексея Германа младшего «Бумажный солдат», который снимался между Астраханью и Волгоградом в посёлке Южный Баскунчак.

(Из Википедии - «Бумажный солдат» — фильм режиссёра Алексея Германа-младшего. На 65-м Венецианском кинофестивале картина получила «Серебряного льва» за лучшую режиссуру и премию «Озелла» за лучшую операторскую работу).

Чулпан рассказала, как однажды после 2-х недельного отсутствия на катке она вернулась со съёмок и её уже в машине начал буквально отчитывать встречавший её в аэропорту фигурист Костомаров за то, что она потеряла физическую форму и навыки. В этот момент позвонил Алексей Герман и сказал буквально: "Я тут отсмотрел снятый материал и никак не могу решить – ты ещё актриса или уже фигуристка?"

О мечте

Мечтаю получить сценарий об истории Раисы Горбачёвой, и всего её с Михаилом Горбачёвым, сложного пути.

О человеческих качествах.

Я ничего в этом не понимаю. Но я чётко знаю, что у каждого человека свой путь и он его выбирает сам.

Всем понравиться нельзя...

Я вот до сих пор не научилась различать плохих людей – не могу различить, когда человек врёт, издевается. Даже просто определить – злой человек или нет.

О коллегах.

Коллеги относятся ко мне очень хорошо. Когда мы с Диной Корзун задумали фонд, то для того, чтобы о нём громко заявить, нам надо было собрать в одном месте, и в одно время много звёзд. Все, кому я позвонила с просьбой, - согласились, и никто не подвёл...

Для меня это был день «Ч», после которого в моей жизни всё изменилось...

О Евгении Миронове.

Женя мой друг.

Миронов из тех артистов, кто над рождением роли работает вместе с режиссером. И ещё он замечательный партнёр.

А вообще для меня партнёр – это человек, работающий на общий результат; - когда надо отойдет в сторону, когда надо - выдвинет на передний план тебя...

«За жизнь»

Жизнь – тельняшка. Полосы чёрные и белые. Только по ширине они разные…

Всю жизнь топтать не будут – будут и прекрасные моменты.

О Нобелевской премии.

Это радостно, но я к этому отношения не имею. С утра готовлю детям завтрак, – мажу бутерброды, жарю яичницу. Вдруг звонят друзья и говорят: – мы тебя хотим выдвинуть на Нобелевскую премию. Представляете, – яичница и Нобелевская премия?

Вот примерно в таком состоянии я и пребываю до сих пор...

О текущем моменте.

К нынешнему своему общественному статусу, я отношусь как к Чистилищу. Всё в моей жизни начинается с меня и по-другому быть уже не может…

Послесловие: Вопросов о Ксении Собчак не было. Аудитория попалась адекватная...

Оксана Бондарчук

Обозреватель Tricolor TV Magazine

Чулпан Хаматова: «Ближайшие люди уходили от меня…»

Знаменитая актриса рассказала о том, как ей удается воспитывать трех дочек и более 12 лет возглавлять фонд «Подари жизнь», о первых ролях, предательстве друзей и стихах, которые вдохновляют.

Народная любимица, одна из самых востребованных актрис страны, Чулпан Хаматова известна тем, что очень редко дает интервью. Однако поклонникам актрисы в Санкт-Петербурге повезло – на днях в Северной столице прошел творческий вечер Чулпан Хаматовой, который был своего рода «разговором по душам». По признанию актрисы, лет двадцать назад на своих творческих вечерах она предпочитала выступать в разных ролях .

«С бешеной яростью полтора часа я перегримировалась и переодевалась, чтобы выступить то в роли бабушки, то в роли подростка, то в образе лирической героини… Пыталась доказать всем и самой себе, что артистка Чулпан может все! Однажды даже наклеила огромные уши клеем "Момент", так как забыла профессиональный клей, – призналась Чулпан Хаматова. – Сейчас, в этом потоке информационной зашоренности, перенасыщенности, непонятно, кто есть кто, где настоящее, а где фальшь… Я хочу самого прозрачного, простого разговора, очень честного и откровенного…»

Чулпан Хаматова рассказала о самых важных «трех столпах» ее жизни – дочках, творчестве и фонде «Подари жизнь».

О РАСПОРЯДКЕ ДНЯ

Недавно я обнаружила, что моя записная книжка выглядит примерно так: «122. Срочно выучить и разобрать текст "Оды" Мандельштама. 123. Позвонить в Минздрав и поговорить про проблему оплаты трансплантации костного мозга в регионах. 124. Придумать гримеру парик к спектаклю. 125. Срочно постричь детям ногти».

О ДЕТСТВЕ

Я все детство прожила в странном ощущении внутренних комплексов, потому что родители подарили мне имя, для девочки непривычное. Придумывали они его очень долго, я около месяца жила без имени. И, когда уже надо было оформлять документы, папа, отчаявшись найти имя, объявил конкурс среди своих друзей на ящик водки. Конкурс выиграл его друг по имени Фат , вспомнивший не менее странное имя Чулпан. Благодаря ему моя мама почти на неделю потеряла папу, который осваивал с друзьями призовой фонд. Я же все детство на вопрос: «Как тебя зовут, девочка?» отвечала: «Оля», «Наташа», «Лена». Дома я рыдала и требовала нормальное человеческое имя. На что родители говорили: «Давай подождем. Ты вырастешь и поймешь, как хорошо иметь такое странное имя». Когда я уже переехала в Москву и начала учиться, меня взяли в детский театр, и за день до премьеры главный режиссер меня вызвал и сказал, что с таким именем я никогда не стану артисткой и что надо придумать себе псевдоним. Например, Ольга Милая или Надежда Нежная… Я серьезно пошла думать. В это же время я снялась в своем дебютном фильме и в титрах осталось «Чулпан Хаматова». Однажды, пробегая по коридору «Мосфильма» на озвучивание этого фильма, я услышала разговор двух кастинг-директоров, которые говорили: «Слушай, ну это молодая актриса, у Вадика снялась… Че... Чебурашка?» И я поняла – хорошо, что имя постепенно внедряется , не совсем точно, но внедряется! Я поняла, что у меня гениальные родители. Они подарили мне самое лучшее на свете имя, с которым можно стать актрисой.

Чулпан Хаматова в роли Кати в фильме «Время танцора»

О ДЕТЯХ

У меня три дочери – видимо, то, что я почти 16 лет играла в театре «Современник» спектакль «Три сестры» , не прошло бесследно и отразилось на моей жизни. Они подарили мне возможность окунуться в детство. Однажды доченька мне говорит: «Мамочка, я так хочу быть механиком!» – «Какая интересная профессия, а почему?» – «Ну, чтобы всегда-всегда меха носить!»

О ТОМ, ЧТО ВДОХНОВЛЯЕТ

Когда подкашиваются ноги и нет никаких сил, я использую, как домкрат для поднятия своей воли, стихотворение Анастасии Орловой «Выйти в лес» .

О ПЕРВОЙ КИНОРОЛИ

В 1996 году кассету с наши экзаменом, где мы, студенты (ГИТИСа. – Прим. ред . ) , показывали цирк, увидела прекрасная женщина Евгения и отдала режиссеру Вадиму Абрашитову. Меня вызвали на пробы. Мне было 18 лет, я должна была играть 28-летнюю героиню, страстную, прожженную войной и личными историями девушку (роль Кати из фильма «Время танцора». – Прим. ред.) . Одевали меня всем общежитием: дали каблуки, на которых я ни разу до этого не ходила, надели узкую юбку, накрасили, сделали прическу – и я пошла на свои первые пробы. Было очень скользко. Я миллион раз упала, сломала каблуки, порвала юбку, в таком виде пришла и сказала, что я готова играть страстную женщину. Режиссер посмотрел и сказал: «Приготовьте актрису». Пробы прошли. Потом меня снова на них позвали, и я решила, что на этот раз точно докажу, что могу выглядеть в свои 18 на 28, и буду настоящей роковой женщиной. Для этого я купила автозагар. Сейчас не могу сказать, как это было связано, но тогда мне казалось, что загорелая кожа – это неотъемлемый атрибут шикарной женщины. В те годы никто и не знал, что такое автозагар. В итоге утром половина лица у меня была белая, другая – темно-коричневая, а нос – как у пса. Я опять пришла и сказала, что готова играть роковую женщину. На что режиссер опять ответил: «Приготовьте актрису». В общем, мне выровняли цвет лица, и я прошла пробы.

Чулпан Хаматова и ее дочери Арина, Ася и Ия. Фото: Tele.ru

О ПЕРВОМ СЪЕМОЧНОМ ДНЕ

В день, когда была назначена моя сцена, меня не успели снять. Я не могла спать, потому что очень нервничала, но предвосхищала начало своей кинокарьеры. И этот день, точнее, ночь, так как смена была ночной, настал. Мне нужно было пройти через рельсы и встать на определенную точку. Снимаем, я иду, вроде все получается, и вдруг оператор отводит лицо от камеры. Я слышу, что он говорит мне: «Глаза втяни». Я втягиваю. И понимаю, что, видимо, я упустила какое-то очень важно знание по втягиванию глаз. Он смотрит на меня, и я слышу, что опять говорит: «Ты меня слышишь? Глаза втяни». Я втягиваю еще сильнее к затылку… И чуть ли не плачу, потому что понимаю, что никакой кинокарьеры у меня не будет никогда, потому что самым главным знанием, которым должна владеть киноактриса, по втягиванию глаз я как раз и не владею! И краем уха слышу, как оператор говорит режиссеру: «Ненормальная какая-то, у нее глаза в тени… Чтоб она на свет вышла». В тени! Глаза в тени!

О НАЧАЛЕ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Однажды я случайно познакомилась с изумительным доктором Галиной Анатольевной Новичковой, которая мне рассказала про то, что она врач, спасающая детей от рака, что (на тот момент) во всем мире дети имели шанс на выздоровление около 80 процентов, а в моей стране – меньше 50 . О том, что они, доктора, не только лечат детей, но и ищут деньги на лекарства, оборудование… Она рассказала, что есть все возможности лечить детей, нет одного – денег. Мне стало нехорошо от одной мысли, что настоящая детская жизнь в XXI веке равна бумажкам. Я спросила, чем могу помочь. И она сказала, что сейчас конкретно им в больницу нужен специальный облучатель крови. Он стоил 200 тысяч долларов. У меня таких денег, конечно, не было. Но мы с моим другом и актрисой Диной Корзун придумали сделать концерт с нашими друзьями, актерами и музыкантами, куда мы позвали бы состоятельных людей, которые на этом концерте жертвовали деньги, чтобы врачи смогли купить облучатель крови. Начали готовить этот концерт. Все музыканты, актеры говорили нам: «Да, мы с вами!» Олег Иванович Янковский, Александр Калягин, Олег Табаков, Евгений Миронов, Константин Хабенский, Юрий Шевчук, Диана Арбенина и многие-многие другие. Оказалось, что все готовы что-то делать, просто нужны были какие-то первые шаги. Мы сделали концерт, собрали деньги, и после вечера вдруг один из участников концерта говорит: «Слушайте, а давайте делать это каждый год!»

Чулпан Хаматова на благотворительном вечере фонда «Подари жизнь» в Лондоне. Фото: moscow-baku.ru

О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ

Самым неожиданным для меня было то, что те люди, которых я считала своими друзьями, коллеги, околокиношные друзья в какой-то момент стали уставать от разговоров, которые я вела, – от разговоров о выздоровевших детях, о том, что нам удалось найти деньги на такой-то аппарат… Они постепенно уходили, и в какой-то момент я поняла, что их нет рядом. Некоторые поступали радикально и говорили мне: «Послушай, достала. Хватит. Ты не можешь гарантировать, что все дети выздоровеют, это все невозможно выдержать, прекрати, уйди со всеми этими своими проблемами!» И когда ближайшие люди уходили, я брала невидимую иголку, вдевала в нее невидимую нитку и зашивала себя прекрасным стихотворением Беллы Ахмадулиной , которое было написано на предательство ее друзей по отношению к Борису Пастернаку, – «По улице моей который год…».

На своем творческом вечере Чулпан Хаматова прочла любимые «кислородсодержащие» стихотворения, без которых она не может жить: Бориса Пастернака, Марины Цветаевой , Беллы Ахмадулиной и других поэтов . Особое место заняло стихотворение Бориса Пастернака «Гамлет» , прочтение которого артистка посвятила режиссеру Кириллу Серебренникову , на данный момент находящемуся под следствием. «Это честный, щедрый, великий человек, мой друг», – сказала Хаматова, вызвав бурные аплодисменты в зале. Актриса также показала отрывки из спектаклей и киноролей. В завершение вечера Чулпан Хаматова призвала помогать больным детям независимо от суммы – любая помощь важна, ведь нет удивительнее ощущения, чем подарить жизнь другому человеку.

Фото: instagram.com/chulpanofficial

Я не знаю, как сказать по‑татарски «меня зовут Чулпан».

С интервью у меня всегда проблемы. По большому счету это не нужно ни мне, ни вам. Может, даже и читателям не нужно. Но так заведено: все делают вид, что без этого не обойтись. Поэтому я категорически не люблю давать интервью. Но сегодня мы сделаем вид.

Я не отношусь к себе серьезно, как к актрисе. Я люблю свою профессию и очень ею дорожу, но никаких иллюзий по поводу высшего актерского предназначения у меня нет.

Моей большой татарской семье и моим родителям было очень больно, когда я решила стать артисткой. Для них это был неизведанный мир, страшный. Артистка — тире проститутка, точка. Я даже не знаю, когда они смирились. Надо будет спросить.

Мои дети не смотрят мои фильмы. Им это не интересно. Не хотят маму воспринимать такой.

Я ненавижу играть спектакли. Я обожаю репетировать, потому что это самое интересное, что есть в профессии: копаться, придумывать, узнавать. Счастье и наслаждение.

Выступление в «Барвиха Luxury Village» — это очень серьезное испытание. Это антинаслаждение и преодоление — только не понятно, зачем. Артисты театра «Современник» приезжали туда со спектаклем и потом рассказывали мне, что дамы в зале сидели с собачками. А мы там играли спектакль Театра Наций «Рассказы Шукшина». Страшнее спектакля я не помню, потому что, судя по всему, когда они за такие цены покупают билеты, то ждут, что мы будем делать все и сразу: ходить по канату, петь, кататься на коньках и показывать фокусы.

К счастью, я не скандальный человек.

Способна ли я ненавидеть? Люди делятся на тех, которых ты можешь оправдать, и на тех, чьи поступки ты никогда не оправдаешь, потому что эти люди — другие во всем. У них другое представление о добре и зле, у них другая линза в глазу, другая ушная раковина. Я не могу их ненавидеть, как не могу ненавидеть волка, черепаху или змею.

Мое отношение к смерти очень изменилось за последние годы. Я легко могу принять собственную смерть — это несложно. Сложно кого-то терять.

То, что я делаю, я делаю не для того, чтобы меня хвалили те, кому помогает «Подари жизнь» (благотворительный фонд помощи детям с онкогематологическими заболеваниями, соучредителем которого является Хаматова. — Esquire). Я делаю это потому, что не могу этого не делать и потому что мне будет плохо, если я наплюю на чей-то телефонный звонок с просьбой о помощи. Но я не хочу страдать. Поэтому то, что я делаю, я делаю в какой-то степени и для себя.

Я мечтаю, чтобы у меня хватило мудрости каждое мгновение помнить, что я жива и что вокруг меня — жизнь. Мне кажется, это и есть счастье.

Я приняла православие, когда мне было 14. У меня была серьезнейшая травма позвоночника; была угроза, что не смогу ходить. Моя подруга взяла меня за руку и повела в церковь. Она верила в чудесное исцеление. Но чуда не произошло, и пришлось долго-долго лежать в больнице. Дальше этого мое внедрение в православие не простирается. Но я очень радуюсь людям, которые погружены по‑настоящему и могут находить ответы на мучающие их вопросы.

У меня есть дурные привычки. Например, сигареты. А еще мне нужна музыка. Я одеваюсь под музыку, просыпаюсь под музыку и вообще все делаю под музыку. Мне одиноко без музыки. Когда я забываю дома наушники, у меня начинается паника.

Последний раз я рыдала, когда слушала Баха в исполнении Эмиля Гилельса. Потом уже я показала этот ролик одной пианистке, и она сразу заплакала. Теперь у моих слез есть какое-то оправдание.

Что я могу сказать про себя? Я счастливый человек. Или стремлюсь быть счастливым.

Мне легко просить прощения, если я знаю, что виновата.

В марте 2016 года «Левада-Центр» совместно с фондом «Подари жизнь», 10 лет назад основанным актрисами Диной Корзун и Чулпан Хаматовой, провел социологическое исследование. Были опрошены 1434 жертвователя фонда и 1600 человек, не вовлеченных в благотворительную деятельность. Выяснилось, что те, кто хоть раз жертвовал деньги, сильно отличаются от среднестатистических россиян: 84% из них считают, что помощь нуждающимся — обязанность сколько государства, столько и общества (в контрольной группе таких лишь 47%, а 40% уверены, что заботиться о тех, кому нужна помощь, обязано лишь государство). Каково это — заниматься благотворительностью в России и где черпают силы те, кто работает в фонде? Об этом мы поговорили с Чулпан Хаматовой и директором фонда «Подари жизнь» Екатериной Чистяковой.

Чулпан Хаматова

— Чулпан, не так давно на благотворительном аукционе фонда Владимира Смирнова, где собирали деньги для Центра лечебной педагогики и вы представляли один из лотов — билеты в театр, я обратила внимание, что в зале были и дети бизнесменов. Это редкие инициативы родителей или фонды тоже прикладывают усилия, чтобы взращивать людей с правильным отношением к благотворительности?

— То, о чем вы говорите, — это обыденность для западных стран. Там дети еще с детского сада знают, что такое фонды, зачем они нужны и почему важно помогать. Именно поэтому в том обществе благотворительность — это не что-то особенное, а норма повседневной жизни, то, к чему все привыкли с детства.

Мы в фонде прекрасно понимаем, что именно так и должно быть. И тоже стараемся общаться со школами и вузами. Я с бесконечной радостью могу рассказать не один десяток примеров, как в пользу нашего фонда дети и подростки придумывают и организовывают самые разные благотворительные акции — ярмарки, аукционы, концерты, собирают деньги или вещи для больниц. Например, наши давние друзья — ребята из московского лицея №1535. Они всей школой настолько вдохновлены идеей помощи другим, что на последней ярмарке, которую организовали в нашу пользу уже в третий раз, представьте себе, им удалось собрать более 1 млн рублей! А еще дети сами выбирают для своих школьных докладов тему благотворительности. Звонят нам: я делаю доклад для одноклассников, мне нужна информация о фонде. Бывает, что наши сотрудники сами ходят в школы, где простым языком, без всякой трагедии рассказывают о том, как приятно, просто и весело можно помогать другим и какие невероятные чувства и эмоции вызывает результат, который ты видишь.

— Гастроли, глубокая проработка ролей, спектакли, поездки в больницы, общение с чиновниками — как вы вписываете все в свой график? Есть ли какие-то ноу-хау, как при всей загрузке быть мамой, вникающей в дела дочек?

— Никаких ноу-хау у меня нет. Я просто занимаюсь тем, что мне нравится и что мне по-настоящему интересно. Семья, театр, кино, фонд — это все моя жизнь. Может быть, не всегда удается держать баланс, но я стараюсь не зацикливаться на этом. Когда я отпустила ситуацию и перестала нервничать по поводу нехватки времени, пытаться распределить его, стало намного легче. Конечно, я пытаюсь максимально все свободное время провести с семьей, мы вместе отдыхаем, когда получается, я беру детей с собой на гастроли. Но и близкие всегда с пониманием относятся к моей работе в фонде, к специфике моей профессии, за что я им очень благодарна.

— Вы знаете, большинство ситуаций моей жизни, из-за которых, казалось бы, я могла расстроиться или обидеться, — это на самом деле всего лишь какие-то временные, бытовые сложности. Я уверена в этом, потому что вижу и знаю, с чем сталкиваются больные дети, их семьи и другие люди, которые находятся по-настоящему в серьезной беде.

— Вашему фонду уже 10 лет. Можно ли дать совет создателям благотворительных проектов, у которых еще нет такой репутации и мощи?

— У нас тоже 10 лет назад не было никакой мощи и репутации, но мы определили для себя два основополагающих условия работы: во что бы то ни стало быть максимально прозрачными для любого человека и отчитываться за каждый потраченный рубль, за каждый сделанный шаг. Второе — это придумать удобные, простые и приятные для людей способы помощи. И стали ежедневно, скрупулезно работать в этом направлении. Пока человек будет искать в банках ваши платежки, заполнять их, он уже потеряет всякое желание перевести деньги. Люди хотят помогать, главное — дать им удобный механизм, благодаря которому их неравнодушие выльется в какой-то результат. Я думаю, именно эти принципы работы и помогли нам добиться той колоссальной поддержки со стороны тысяч людей, того бесценного доверия, которыми мы очень дорожим.

Ну и конечно, мы сразу заявили, что будем идти за врачами и опираться во всем на их экспертное, профессиональное мнение. Именно врачи у нас в фонде рассматривают просьбы и принимают решения. Это позволяет помогать эффективно, а не просто собирать деньги и переводить их на какие--то нужды.

— Как вам кажется, меняется ли отношение к благотворительности в нашем обществе? У власти? Чаще ли удается сотрудничество в решении каких-то насущных задач?

— Конечно, меняется. Ведь мы работаем. Мы — это не только фонд «Подари жизнь», но и множество других честных, профессиональных фондов. Я помню, как мы начинали. 10 лет назад редакторы мне запрещали в интервью говорить о больных детях. Была непробиваемая стена в сознании многих людей: они, даже не выслушав тебя, сразу говорили, что благотворительность — это откаты. Это был след из 1990-х, когда доверие к фондам полностью подорвали мошенники. Сейчас все абсолютно по-другому. Нам уже не нужно начинать встречи с долгого рассказа о том, что детский рак лечится, что ни в одном государстве лечение этой болезни не обходится без помощи благотворителей. Наши отчеты, статистика, результаты работы говорят сами за себя. Конечно, все пока не так, как хотелось бы. Я не могу сказать, что у нас большинство людей относятся к помощи другим как к чему-то совершенно обыденному и нормальному. Но это наша задача, задача фондов — работать и делать все, чтобы идти к этому.

А без отношений с властными структурами нашу работу вообще нельзя представить.

Я могу сказать, что сейчас во многих ситуациях нам удается добиться обратной связи от государства. За это время мы научились говорить с чиновниками, а они увидели, что в фондах есть экспертное мнение, что к нам можно и нужно прислушиваться. Но и тут еще много работы. В некоторых регионах продолжают закрывать глаза на проблемы наших детей и нам никак не удается наладить контакт с местными чиновниками. Я говорю о ситуациях, когда не выдают лекарства или не обеспечивают жильем, хотя оно положено по медицинским показаниям детям после трансплантации костного мозга.

— Катя, «Подари жизнь» и его учредителей все знают, а можете рассказать подробнее, как устроен сам фонд, кто в нем работает?

— Мы начинали как сборище добрых людей, сплотившихся вокруг врачей, детей. На начальных этапах все делали всё. В фонде тогда работали Галина Чаликова, наш первый директор, я и бухгалтер на аутсорсинге. Потом нас стало пять человек, потом пятнадцать. Когда нас стало сорок, поняли, что надо создавать какую-то структуру. Сейчас у нас в штате 95 человек. Но есть еще люди, которые считаются в кадровом учете, но я не считала бы их постоянными сотрудниками фонда, например няни, которых мы нанимаем сидеть с больными детьми.

Команда делится на тех, кто собирает деньги, и тех, кто их тратит. У отдела фандрайзинга своя структура: кто-то работает с массовыми жертвователями, кто-то с индивидуальными, кто-то с компаниями.

— У вас, насколько я знаю, один из самых устойчивых фондов с точки зрения диверсификации источников финансирования.

— Мы себя ни с кем не сравниваем. Нам важно создать систему детской онкологической помощи. Поэтому мы часто беремся за вещи, на которые, в отличие от помощи конкретному ребенку, благотворители редко жертвуют. Например, оплата питания родителей, пока они находятся в больнице с детьми, постельное белье для них. Не говоря уже о расходных материалах, анализах, каких-то прозаических медицинских вещах. Есть еще служба социальной помощи, которая занимается одеждой, памперсами и всем тем, без чего быт невозможен. Мы снимаем квартиры для детей, находящихся на амбулаторном лечении. Есть волонтерский проект, есть очень важный для нас донорский — сколько бы лекарств мы ни закупили, без донорской крови лечить онкозаболевания нельзя.

— Сразу поняли, что и этим надо заниматься?

— По мере погружения. Чем больше у нас появлялось возможностей, тем мы становились известнее, обращений было все больше, и стало понятно, что нужен системный подход. Поэтому в 2011 году мы себе сформулировали «миссию», или «видение», если говорить корпоративным языком, который я не люблю: мы вместе с самой передовой клиникой — Центром детской гематологии им. Димы Рогачева — развиваем онкологическую детскую службу в стране.

В этом направлении мы и действуем. Сейчас любой ребенок может переслать гистологические материалы в Центр Димы Рогачева, чтобы был поставлен правильный диагноз. Мы направляем врачей центра в регионы, чтобы они проводили семинары для медиков по сложным вопросам лечения, передовым технологиям. Мы общаемся с четырьмя десятками фондов из регионов, которые помогают детям, больным раком, — передаем им свой опыт, как собирать деньги. Часто оказывается, что им важнее обмениваться друг с другом своими наработками — в регионах фандрайзинг строится по-другому.

— Менеджеров благотворительных фондов нигде не готовят. Правильно я понимаю, что это сильно отличается от управления компанией? Кого вы берете на работу?

— Группового портрета сотрудника нарисовать не смогу. Есть люди, которые пришли из крупного бизнеса, а кто-то здесь со студенческой скамьи. В какой-то момент я искала человека на топовую позицию и советовалась с хедхантерами. Они честно говорят, что в благотворительном секторе готового специалиста найти сложнее, чем в любой отрасли. Допустим, есть профессиональный пиарщик. Но специфика работы у нас другая — у него нет бюджета, нет возможности делать что-то на платной основе. Буклеты мы, конечно, печатаем, но часть работы типография делает нам бесплатно, что называется, pro bono. Каждому сотруднику приходится пройти период адаптации. У нас есть специально обученный HR-менеджер, который занимается в том числе и поиском, организацией обучающих тренингов и семинаров для сотрудников.

— И все равно постоянно возникает потребность в новых компетенциях. Взять хотя бы ваш новый проект — строительство пансионата «Измалково».

— Это действительно для нас совсем новое. Мы получили от города в безвозмездное пользование 9,5 га в районе Переделкино. Найти этот бывший легочный санаторий помог Центр капитализации наследия, который занимается усадьбами. Мы с Гришей (Григорий Мазманянц — исполнительный директор фонда. — ForbesWoman ) ездили по всему Подмосковью осматривать руины.

Чем приходится заниматься? Например, короед теперь тоже наша головная боль — нам сообщили, какие деревья на наших гектарах мы должны обработать. Вместе с руинами нам досталась котельная, которая давала тепло еще для двух пятиэтажек и пары частных домов. И мы оказались в ситуации, когда надо обеспечивать теплом жителей соседних домов. Благотворительный фонд с котельной — уже интересно, а с тарифами на тепло — вообще странно. Мы бросились изучать вопрос. Сейчас получили право передать котельную в «Соцэнерго» — это компания, которая занимается обслуживанием социальных объектов.

Естественно, сами составить эту схему мы бы не могли. Спасает то, что с самого начала с нами были наши благотворители — четыре адвоката из бюро «Бартолиус», которые раньше просто жертвовали деньги, а сейчас нас консультируют.

— Что представляет собой «Измалково»?

— Там есть деревянный сруб XVIII века, который когда-то штукатурили и покрывали желтенькой краской. Только никакой красочки уже нет, сруб стоит без окон и дверей. К счастью, под крышей. Его надо реставрировать, надо построить и новые коттеджи, где будут жить мамы с детьми. Если все пойдет очень хорошо, а обычно так не бывает, к осени проект будет готов и сможем уже выйти на площадку. К 2019 году должны закончить. И конечно, нам помогают благотворители — ГК «МИЦ», профессиональные девелоперы. С нуля создать у себя новое направление нереально, аутсорсинг безумно дорог.

— Город дал только землю, на стройку вам придется собирать деньги?

— Мы не просили денег у города. Только площадку, на что ушло три года. Это не «придется», это очень правильное дело, на которое не жалко потратить деньги. Мы все равно снимаем квартиры, и в них не помещаются все дети, которых нужно разместить в столице. Количество детей, которые не попадают на лечение из-за того, что не освобождаются койки, потому что амбулаторных пациентов некуда девать, огромно. Больницы смогут лечить больше детей. У нас есть пожертвования именно на стройку.

— Как кризис отразился на сборе средств?

— Средний размер массового пожертвования снизился значительно: в 2014 году — 2024 рубля, в 2015-м — 1255 рублей. В сегменте от 100 000 рублей он остался прежним. Но количество людей, которые присоединяются к благотворительной деятельности, растет.

Это не только наши усилия. Создается все больше фондов, все больше людей узнают о том, какие возможности помощи есть. И мы в какой-то степени являемся бенефициарами этого процесса. Люди приходят постоянно — и волонтерами хотят стать, и кровь сдавать. Это помогает компенсировать кризисные явления.

— Обратила внимание, что стало больше инфраструктурных организаций, связанных с благотворительностью. И Philin Рубена Варданяна , который консультирует фонды, и «Друзья» Яна Яновского, который помогает нанимать профессиональных менеджеров.

— При их поддержке одна наша сотрудница сейчас учится.

— Это показатель культуры благотворительности?

— Да. У людей появляется понимание, что благотворительность — это не просто добрые люди, которые в ящик собирают, а большой сектор, который требует профессионалов.

— В рамках исследования с Левада-Центром оценивали, какие факторы вызывают доверие к вашему фонду? Насколько важна для жертвователей личность Чулпан и ее участие?

— Такой вопрос был задан: сколько благотворителей перестанут помогать, если вдруг Чулпан покинет фонд. Всего 4% ответили, что перестанут, 17% затруднились с ответом, 79% будут продолжать. Понятно, что личности учредителей привлекают внимание к фонду, делают его более известным. И многие волонтеры признаются, что поверили и захотели участвовать, увидев интервью Чулпан. Но удерживает людей уже репутация фонда, прозрачность и эмоциональная отдача.

— Чулпан активно участвует в работе фонда?

— Мало не кажется. Она периодически что-то придумывает, иногда мы даже сопротивляемся, но она нас убеждает. Это касается в основном имиджевых и презентационных вещей — у нее как у актрисы большой опыт в том, как продемонстрировать, сделать понятным и убедительным рассказ о фонде. Чулпан очень вовлечена. Например, в 2012 году мы вместе ездили в американскую клинику Святого Иуды для детей, больных раком, которая существует только на благотворительные пожертвования. Фонд при ней собирает больше $1 млрд в год. Мы ездили изучать этот опыт и в том числе смотрели пансионаты для амбулаторных больных. Много фотографировали, чтобы сделать не хуже.

— Вы в кризис разрабатываете какие-то новые механизмы привлечения средств? Как придумываете новые акции?

— Мы постоянно разрабатываем что-то новое. Например, в 2014 году организовали волонтерский фандрайзинг: люди в пользу фонда проводят мероприятия, акции, например день рождения, благотворительный обед, забег. За прошлый год собрали 7,7 млн рублей. Я лично зимой в день по стиху писала, и люди жертвовали в мою поддержку. Создан специальный сайт друзей фонда, где все мероприятия видны.

Как придумываем? На самом деле нового в благотворительности мало. Тот же IceBacket Challenge существовал и до кампании борьбы с БАС (боковой амиотрофический склероз. — Forbes Woman ). Наш волонтерский фандрайзинг — творческое переосмысление английской платформы justgiving.com, где люди могут заявить: бегу 5 км в пользу фонда такого-то, поддержите меня, и все желающие скидываются. «Безумное чаепитие», которое каждый год проходит 26 ноября, в день рождения фонда, — это адаптированная акция Coffee Morning фонда Macmillan Cancer Support, который предоставляет услуги сиделок для больных раком. Все желающие организуют друзей, коллег, соседей — собираются, пьют кофе и кладут деньги в вазочку. Не на лечение, а на заботу, социальную поддержку.

— Расскажите подробнее про взаимодействие с государством.

— Начав заниматься донорством, мы поняли, что служба крови практически мертвая, пункты плохо оборудованы. Считалось, что донорам надо платить больше и тогда будет больше желающих сдавать кровь. А мы, начитавшись европейских журналов, доказывали, что донорство должно быть добровольное и безвозмездное. Эта идея в конце концов запала Минздраву в голову, и в 2008 году была создана соответствующая программа, переписан закон о донорстве. Станции переливания крови переоснастили, и теперь безвозмездное донорство на флаге. Что правильно, потому что повышать цены можно бесконечно, себестоимость крови увеличивалась, а доноров больше не становилось. Лучше потратиться на рекрутинг и хорошие условия для доноров.

Есть задачи, которые можно решить за деньги, и мы за деньги их решаем — например, оснащать клиники, обучать врачей. Но есть вещи, которые даже за деньги не сделаешь. Например, невозможно было купить незарегистрированные в России лекарства — не было механизма ввоза. Пришлось внести свои пять копеек в ФЗ-61 об обращении лекарственных средств и в Налоговый кодекс, потому что, заплатив из благотворительных денег €20 000 за само лекарство, еще 30% надо было отдать в виде пошлины и налога, что казалось совсем уж несправедливо.

— Как это взаимодействие строится?

— Сначала я просто консультировалась с юристами, которые помогали составлять письма и обращения. Не всегда все получалось, но какие-то внятные процедуры появились. Например, с 2011 года мы занимаемся проблемой доступности наркотического обезболивания, эта задача далеко не решена. Сейчас я вхожу в довольно эффективно действующий совет по вопросам попечительства в социальной сфере при Ольге Юрьевне Голодец. Разработана совместно с фондом «Вера» и врачами дорожная карта, планируем, что Минздрав скоро внесет документ в правительство. Очень важно было скоординировать усилия разных ведомств, потому что это касается и Минпромторга, который будет производить лекарства, и Минфина, который должен посмотреть юридический механизм финансирования обезболивания, и ФСКН, и МВД, и Министерства образования — модули по обезболиванию должны войти в программы подготовки медицинских работников. Сейчас недостаток знаний — одна из основных проблем, доходило до того, что люди никогда в жизни не видели пластырей и таблеток, только уколы трамадола.

— Диалога с государством требует и проблема со статусом иностранного агента — вы получаете и зарубежные пожертвования. (Уже после сдачи номера в печать стало известно, что депутаты одобрили поправку , выводящую благотворителей из-под действия закона — Forbes Woman)

Как только в 2012 году был принят закон об иностранных агентах в нынешней версии, мы обратились в Минюст с вопросом, агенты ли мы. Нам ответили, что нет. Сейчас закон меняется, и те основания, по которым Минюст мог не считать нас агентом, перестанут существовать. В этой логике, если законопроект примут, мы будем считаться иностранным агентом. Не вижу причин нарушать закон. Но пока борьба продолжается. Я разослала письма в Совет Федерации, Госдуму, Администрацию президента. Писем «что вы, что вы, ваш фонд агентом не считается» пока никто не прислал.

— Фонд «Династия» Дмитрия Зимина, который делал очень нужное и большое дело, после включения в реестр НКО — иностранных агентов закрылся. Есть ли у вас какой-то предел терпения?

— Если статус иностранного агента не помешает нам собирать деньги на российских детей, мы продолжим работать. Конечно, чисто психологически это неприятно: работал-работал — и вот тебе клеймо в награду, статус врага народа. Но не за звание же работаем. Если получится по-прежнему достигать результатов — пациенты будут выздоравливать, создавать семьи, медицина будет развиваться, региональные клиники удастся поднять, будем все это делать со статусом иностранного агента. Потому что мы здесь за этим.

— Что помогает вам не опускать руки, не выгорать? Ведь даже с мамами больных детей бывает тяжело общаться.

— С людьми в стрессовой ситуации всегда сложно общаться — им надо выплеснуть накопившуюся боль на чью-то голову, и вот моя голова попалась. Это нормально. Когда ты понимаешь, зачем ты здесь, что ты делаешь и ради чего, можно что-то и пережить. Тем более что периодически приходят радостные новости, и мы по внутренней рассылке сразу делимся ими друг с другом: такая-то давняя пациентка беременна, такой-то женился. Вчера пришло письмо прекраснейшее: наш бывший пациент выступает на благотворительных концертах зарубежных фондов, предлагает свою помощь, если мы будем проводить музыкальные мероприятия. О каком выгорании вы говорите?

Ни снималась, для многих поклонников она навсегда останется девочкой из «Страны глухих». А для кого-то — лопоухим мальчишкой из спектакля« МамаПапаСынСобака». Или Ларой из «Доктора Живаго». Только вот дети, которым она помогает бороться с раком, и их родители давно не просят у нее автографы — потому что видят в ней не знаменитую актрису, а помощницу и подружку. И Чулпан это нравится.

СOSMO Вы кто по натуре — сова или жаворонок?
ЧУЛПАН Я мутант. Я жаворонок-мутант. Когда я приехала в Москву, первым шоком для меня было — как тут поздно люди встают. Я родилась в Казани, а там восемь утра — это как в Москве одиннадцать. Хотя сейчас в Казани тоже многое изменилось. Полным ходом идет строительство, сносят все, что можно снести; возводят все, что можно возвести… В прошлом году я ехала по улице, где родилась, и не нашла свой дом. Хотя он там. Конечно, вся эта старина, которую уничтожают, — это так называемое ветхое жилье, но я уверена, что можно было его как-то реставрировать, а не пускать под бульдозеры. Впрочем, мои переживания по поводу исчезнувшего лица города среди казанцев отклика не находят. А живут-то там они — я только летом приезжаю к папе с мамой на дачу. В общем, пока я жила в Казани, вставала рано — а потом Москва сказала мне: «Знаешь что, девочка, мы тут живем наоборот». У полудня в одиннадцать вечера есть своя логика: ночью гораздо легче куда-то доехать. Если ехать в театр к десяти, то надо выезжать рано и на работу сил не остается. Только вот заканчивается день тогда часа в два-три ночи. Художнику, как известно, велено было« не спать» — а мне надо наоборот: «Спи, спи, художник», — иначе с утра ты не человек.

СOSMO Тогда вам нужен какой-то ритуал с утра, чтобы превратиться в человека?
ЧУЛПАН Да, обязательно. Обливание холодной водой. Когда у меня болел позвоночник, кто-то сказал, что это поможет. Действительно помогло. Но сейчас это уже никак не связано ни со здоровьем, ни с модными тенденциями: просто я увидела в этом какую-то невероятно мощную пробуждающую силу. Я когда-то жила с бабушкой — она была собранным, строгим человеком. И если надо было идти в школу, то в любую погоду, даже в тридцать градусов мороза, она утром приходила ко мне и молча снимала с меня одеяло. В восемь утра оставшись без одеяла, деваться некуда. Так что такое насильственное пробуждение, очевидно, вошло в мои хромосомы, но бабушки нет со мной и я обливаюсь. Из ведра или из таза.

СOSMO Интересно, как вы в гостиницах обходитесь — с вашими переездами и многомесячными съемками?
ЧУЛПАН Прошу ведро. Все с пониманием относятся. На самом деле у меня две жизни. Одна — когда я дома и я мама. Другая — когда я не дома и я ехидна. Утро не дома все целиком посвящено только тому, чтобы привести себя в норму и радостно начать рабочий день: для этого у меня обязательно должна быть музыка. Я всегда таскаю с собой магнитофон — мне нужно, чтобы кто-нибудь из магнитофона пропел, что жизнь прекрасна. Это очень разные кто-то. Сейчас я снимаюсь у Германа-младшего, и у нас в кино время шестидесятых, поэтому это Окуджава… и Beatles, конечно. Я встаю, принимаю душ, обязательно мою голову шампунем и кондиционером — у волос очень большая нагрузка… Мне нравятся японские шампуни, после них волосы такие приятные на ощупь… В общем, я выхожу из душа, одеваюсь и выбегаю на улицу с мокрой головой. Я почему-то очень люблю это состояние с мокрой головой — меня за это всегда родители ругают, грозят менингитом.

СOSMO Во время многомесячных съемок в другом городе вы бываете со своими дочками буквально несколько дней в месяц.
ЧУЛПАН Да, но дома я все равно сразу же делаюсь мамой. И тогда себе может быть посвящена только самая ранняя часть утра. Я стараюсь встать раньше, чем они. Есть какая-то магия в этих тридцати минутах, когда девочки еще спят. Надо сварить кашу, потому что младшая девочка ест только кашу. А старшая категорически не ест кашу и грызет хлопья без молока. Если я делаю яичницу, то одна ест желток, а другая — белок. Очень у них расходятся вкусы. Отдельная история — это момент одевания, он длится у них часа полтора. Они придумывают себе костюмы из подручных средств: пижам, колготок, трусов, маек — комбинируют их в какие-то сумасшедшие наряды. Они ужасно смешные, одни выражения лиц чего стоят — иногда бывает очень талантливо. Я даже начала эту модную коллекцию фотографировать — чтобы показать друзьям-дизайнерам. Домашнее утро тоже проходит под музыку, в основном Леши Айги — она на детей действует волшебно. Хотя если мы идем в школу, то полутора часов у нас нет. Я тогда прошу их быстро-быстро. Младшая мне недавно сказала на это: «Мам, что я, работница у тебя, что ли?"

СOSMO У вас с вашими родителями были моменты полного непонимания?
ЧУЛПАН Ну были, конечно. Они замечательные, но им нужно было что-то доказывать, спорить с ними. Когда я решила стать актрисой, в моей семье это было трагедией. Не потому что они такие консервативные, просто вся семья была направлена в сторону технически-математическую. Я сначала поступила в финансовый институт, и это было само собой разумеющимся. А что такое актриса, никто у нас понятия не имел, включая меня. Я просто как-то пошла на спектакль в нашем казанском ТЮЗе — он очень хороший, — смотрела на сцену и понимала, что я тоже так хочу. Вот хочу — и все. Потом я однажды шла по улице мимо театра и думала: если вот сейчас из служебного входа выйдет актриса Роза Хайрулина — удивительная, невероятная(не знаю, почему я так себе сказала, не было никакой логики в этом), — то я точно стану актрисой. И она выходит и идет мимо меня. Судьба. Вообще я сейчас поражаюсь тогдашней своей стойкости. Теперь решения даются мне гораздо сложнее.

СOSMO Если вам тяжело и плохо, как вы с этим справляетесь? Кричите, плачете? Молчите? Медитируете?
ЧУЛПАН Я всегда знаю, что это временная ситуация. Сколько бы она ни длилась: год, день, четыре месяца. Да, мне тяжело и плохо; у всех бывает; у кого-то бывает еще хуже. Ну, могу и поплакать, я же живой человек. Иногда надо, чтобы тебя пожалели, кто-то близкий. По‑разному бывает. Но главный выход моих реакций — это сцена, сценотерапия. Играя спектакль, я разгружаю собственный психологический комок. Я никогда не подставляю себя в героиню, но это происходит неосознанно — просто есть момент разрядки.

СOSMO А когда вам хорошо?
ЧУЛПАН Когда дети рядом. Когда смотришь на них и думаешь, что это счастье. А иногда счастье бывает еще проще: ты хочешь пить и пьешь воду. Выходишь на сцену, и что-то получается наконец-то. Счастье, что мама здорова и папа здоров. Счастье, что бабушки живы. Счастье, что у меня есть масса друзей. Дружба — это подарок. Обычно у человека один-два друга, а я могу назвать человек семь настоящих, близких-преблизких.

СOSMO Вы любите путешествовать?
ЧУЛПАН О да! Я хочу в Ирландию, очень хочу. Просто побыть там. Это, видимо, та страна, в которой я жила раньше в каких-то жизнях. Сначала я была повернута на ирландских сказках, потом на ирландской мифологии, мне очень нравится читать все эти их имена сумасшедшие. Я прямо знаю, где я там жила, какая у меня была обувь… Конечно, я себе все это напридумывала. Но эти камни, и мхи, и море — холодное и колкое. И северная погода — я поэтому Питер обожаю. Море теплое с кораллами — для детей. И чтобы получить порцию витамина D на долгую русскую зиму. Но ни к какому полету, вдохновению оно меня не побуждает.

СOSMO Большинство людей приходят к благотворительности, особенно связанной с детьми, через какие-то личные трагедии.
ЧУЛПАН У меня не было личной трагедии, у меня было открывание глаз. Я, как все нормальные люди, считала, что рак — это не про детей. А если и про детей, то это приговор и ничего поделать нельзя. А потом в какой-то важный, точный момент моей жизни я познакомилась с врачами-гематологами, которые работают с больными детьми. Эти врачи поразили меня, они были совершенно не похожи на советских врачей, которые любят так запугать, чтобы человек сам пошел уже, лег в могилу и больше никого не беспокоил. И дальше шаг за шагом я узнавала все больше и потом поняла, что этот маятник узнавания просто нужно качнуть, чтобы что-то вокруг начало происходить. И теперь я уже, конечно, во все это ввязалась — и хотя это отнимает иногда все время и все силы, но это что-то очень нужное. Мне стыдно бывает перед своими детьми, что я сижу параллельно на десяти телефонах, а они зовут меня погулять, поиграть. Но потом ты приходишь в больницу и видишь результат — глаза детей и родителей, в которых есть ощущение неброшенности. Мне кажется, это самое страшное — когда попадаешь в беду, а на тебя всем наплевать.

СOSMO Но ведь это же естественная реакция человека. Если это не моя беда, то я ничего не хочу об этом знать, и все тут.
ЧУЛПАН Вот для того, чтобы избавиться от этой« естественной реакции», мы и делаем в этом году концерт в «Современнике». У каждого свое детство. Кто-то прожил его в особняке на Рублевке; кто-то — в подвалах Грозного; у кого-то детство — это 10 человек в двухкомнатной квартирке… Юра Шевчук пишет песню специально для нашего концерта — и там есть фраза, которая все объясняет: «Детство — это там, где ты». Все. Эти годы потом назад не прокрутишь, не переделаешь. И если ребенок болен и семь лет лечится, у него все равно должно быть детство. Большинство из них и не знает, какой у них диагноз. И как только они проходят курс лечения и им становится лучше — все, они нормальные дети! Они должны беситься, играть, ходить в кино, к ним должны приходить клоуны на день рождения. Тинейджеры вот не могут в кино пойти — они лысые после химии, они на гормонах, в них тыкают пальцами и они стесняются. Хотя чего тут стесняться?
Слушайте, здоровые подростки стесняются двух прыщей на носу, а тут вот какое дело…
Мы все равно хотим сказать, что не надо их бояться, этих детей. Для этого многим достаточно просто их увидеть, просто задуматься о том, что они существуют. У людей же нет даже самого микроскопического представления о том, что происходит с ребенком, у которого рак крови. У них нет шанса что-то понять, потому что нет информации. Они бы и готовы помочь, только ничего не знают — как я не знала и Дина Корзун. Они слышат слово« катетер», и им страшно и хочется закрыться. Ребята-выпускники ВГИКа снимают сейчас документальный фильм. Они должны были прийти как некий десант в больницу и сделать так, чтобы и дети, и родители, и врачи привыкли к ним и к камере, перестали ее замечать. И когда они его снимут и покажут — тогда через фильм в эту больницу смогут попасть все те, кто туда не хочет или не может приходить в реальности.

СOSMO Наверное, всем туда и не надо в реальности-то?
ЧУЛПАН На самом деле надо. Чем больше, тем лучше. Конечно, в отделения, где любые вирусы опасны, никого не пустят. А в остальных надо носить халаты и шапочки, и даже маски иногда, но приходить туда надо — дети же сами оттуда выйти никуда не могут! Им ничего нельзя, у них диета и так далее… Им грустно, да. Но когда им весело, то никому мало не покажется — они счастливы, бесятся, и все вверх дном, и они знают себе цену. Недавно ребята сняли смешной кусок, как девочка выторговывает себе у врача право поесть сырого лука. Она сидит, такая хорошенькая, и в глазах виден процесс: что бы такого пообещать взамен этой луковицы? Все-таки выторговала себе половинку. Одно только это увидеть — и уже многое понятно. Я часто слышу от людей: «Как ты можешь этим заниматься? Ты мазохистка! Вот я, когда это вижу, плачу, мне так плохо…"

СOSMO Когда речь идет о больных детях и кто-то начинает об этом говорить, то чаще всего как раз слышно, как лично ему плохо и как он переживает…
ЧУЛПАН Да не надо переживать, нужно сделать что-то. Пойти в сберкассу и перевести пять рублей. Хоть что-то! Знаете, какие там суммы? Одна ампула противогрибкового средства стоит 600 евро. А его надо колоть три раза в день в течение нескольких месяцев. Или можно просто прийти в больницу и почитать ребенку книжку. Не надо вздыхать, какая я нежная и ранимая, ах, я не могу на это смотреть. Смысл всей нашей деятельности в том, чтобы люди смогли на это смотреть. Без пафоса, без этого« та-та-та-таммм, всем стоять в ряд и плакать»…

СOSMO Как вы звезд к этому процессу привлекаете?
ЧУЛПАН За все время отказались-то всего два или три человека. Не буду говорить кто, пусть живут дальше как жили. А все остальные… Ну вот приходит в больницу Костя Хабенский — и сразу понятно, что у всех парней тут же поднимается настроение. А при хорошем настроении улучшаются анализы — это доказано клинически. Если я начну перечислять, то все оставшиеся страницы нашего интервью будут заполнены именами звезд. Алена Бабенко, Лия Ахеджакова, Аня Михалкова, Гарик Сукачев, Гармаш, Слава Бутусов, Нино Катамадзе… сейчас если кого-нибудь забуду, это будет ужасно. В прошлом году Олег Митяев в связи с какой-то технической путаницей не попал на саунд-чек, а на концерт выступать приехал, но вставить его номер не было уже никакой возможности. И он еще привез 10 тысяч долларов от своей группы, отдал конверт и потом просто сидел в зале. Инну Михайловну Чурикову всегда можно попросить… Они никогда не откажут. У нас, конечно, мезозой в организации, все с мобильного телефона делается, без штаба даже. Ну, а звезды — они же не только поют и интервью дают. Ира Рахманова и Артур Смольянинов, например, просто работают водителями, чтобы довезти клоунов до больницы.

СOSMO Вас с Диной часто обвиняют в том, что вся эта благотворительность для вас пиар чистой воды…
ЧУЛПАН Мы привыкли уже к этому. Это нормальная реакция — но понять, что это нормально, было сложно. Конечно, нужно было время, чтобы привыкнуть. И обидно было, и слезы были… Люди со стороны — они же не знают, что это за работа. Это такая глупость — разговоры про пиар! Ну скажите, с какого перепугу Федя Бондарчук учит три страницы текста наизусть для нашего концерта? С его-то известностью и графиком! Ради пиара, что ли?

СOSMO Вам комфортнее в мужском обществе или в женском?
ЧУЛПАН Ох… не знаю, сложно сказать. Все зависит от конкретного человека.

СOSMO Тогда так: есть что-то, чего вы не выносите в людях?
ЧУЛПАН Я стала выносить всех. Помудрела, наверное? Последнее время у меня очень редко бывают какие-то срывы в виде грубости или хамства — непроизвольного. Я поняла одну вещь: каждый живет в своем мире, у каждого своя правда, даже если он убийца и вурдалак. Изменить я это не могу все равно, и расстраиваться по этому поводу себе дороже. Раньше мне, правда, хотелось изменить мир каждого человека; достучаться до небес, убедить, переубедить, доказать. И на это уходило очень много сил, нервов, я расстраивалась, не понимала, почему мир так ужасен, почему все люди такие злые… Я в детстве не могла понять, как может быть война. Стоило только об этом подумать, и мне становилось плохо: меня начинало трясти, я плакала. Я все пыталась представить: кто эти люди там, в Америке, которые развязали холодную войну? По поводу нас я, конечно, не сомневалась — мы хорошие. Но вот эти империалисты, которых рисуют в журнале« Крокодил», — с ними просто нужно поговорить, рассказать им все! Такая у меня была база, я долго в этом жила. Человеку просто нужно все объяснить и он исправится! А потом пошло-поехало: война в Чечне, и Беслан, и «Норд-Ост»… Но как-то же надо жить дальше.

СOSMO Вы когда-нибудь думаете о старости?
ЧУЛПАН Я не верю в физиологический возраст человека. Болеть — да, не хочется. Не хочется создавать родственникам проблемы и быть беспомощной. Но так старости я совершенно не боюсь. Мне кажется, жизнь настолько интереснее отражения в зеркале… Я столько знаю народа, которому в 20 лет не хватает внутреннего богатства, чтобы раскрасить мир вокруг себя. Им тесно и скучно, и они не понимают, что это зависит только от них. И столько 70-летних, которые моложе всех молодых. Если мне из профессиональных соображений нужно будет сделать пластическую операцию — если, скажем, в 60 лет меня утвердят на роль 40-летней и будет интересно и принципиально важно, чтобы зрителей не отвлекали мои морщины и мешки под глазами, — я сделаю. А чтобы ради себя… ради себя я буду просто поддерживать лицо. Маски там, массажи — и хорошее настроение. Хорошее настроение — это главное.

Благодарим петербургский отель Alexander House Inspiration за помощь в подготовке материала.