Анна ягеллонка великолепный век. Польская принцесса Анна Ягеллонка: что помешало одной из самых завидных невест Европы выйти замуж за Генриха III Валуа

Атмосфера Солнца на 90% состоит из водорода. Самая удаленная от поверхности ее часть называется короной Солнца, она отчетливо видна при полных солнечных затмениях. Температура короны достигает 1,5-2 млн. К, и газ короны полностью ионизирован. При такой температуре плазмы тепловая скорость протонов порядка 100 км/с, а электронов - несколько тысяч километров в секунду. Для преодоления солнечного притяжения достаточна начальная скорость 618 км/с, вторая космическая скорость Солнца. Поэтому постоянно происходит утечка плазмы из солнечной короны в космос. Этот поток протонов и электронов и называется солнечным ветром.

Преодолев притяжение Солнца, частицы солнечного ветра летят по прямым траекториям. Скорость каждой частицы с удалением почти не меняется, но бывает она разной. Эта скорость зависит главным образом от состояния солнечной поверхности, от «погоды» на Солнце. В среднем она равна v ≈ 470 км/с. Расстояние до Земли солнечный ветер проходит за 3-4 суток. При этом плотность частиц в нем убывает обратно пропорционально квадрату расстояния до Солнца. На расстоянии, равном радиусу земной орбиты, в 1 см 3 в среднем находится 4 протона и 4 электрона.

Солнечный ветер уменьшает массу нашей звезды - Солнца - на 10 9 кг в секунду. Хотя это число по земным масштабам и кажется большим, реально оно мало: убыль солнечной массы может быть замечена только за времена, в тысячи раз превышающие современный возраст Солнца, который равен приблизительно 5 млрд. лет.

Интересно и непривычно взаимодействие солнечного ветра с магнитным полем. Известно, что заряженные частицы обычно движутся в магнитном поле Н по окружности или по винтовым линиям. Это верно, однако, только когда магнитное поле достаточно сильное. Точнее говоря, для движения заряженных частиц по окружности нужно, чтобы плотность энергии магнитного поля H 2 /8π была больше, чем плотность кинетической энергии движущейся плазмы ρv 2 /2. В солнечном ветре ситуация обратная: магнитное поле слабое. Поэтому заряженные частицы движутся по прямым, а магнитное поле при этом не постоянно, оно перемещается вместе с потоком частиц, как бы уносится этим потоком на периферию Солнечной системы. Направление магнитного поля во всем межпланетном пространстве остается таким, каким оно было на поверхности Солнца в момент выхода плазмы солнечного ветра.

Магнитное поле при обходе вдоль экватора Солнца, как правило, меняет свое направление 4 раза. Солнце вращается: точки на экваторе совершают оборот за Т = 27 суток. Поэтому межпланетное магнитное поле направлено по спиралям (см. рис.), а вся картина этого рисунка вращается вслед за вращением солнечной поверхности. Угол поворота Солнца меняется, как φ = 2π/Т. Расстояние от Солнца увеличивается со скоростью солнечного ветра: г = vt. Отсюда уравнение спиралей на рис. имеет вид: φ = 2πr/vT. На расстоянии земной орбиты (r = 1,5 10 11 м) угол наклона магнитного поля к радиусу-вектору составляет, как легко проверить, 50°. В среднем такой угол и измеряется космическими кораблями, но не совсем близко от Земли. Вблизи же планет магнитное поле устроено иначе (см. Магнитосфера).

Истории Польши знакомо имя женщины, которая удостоилась чести носить высший символ государственной власти – корону Речи Посполитой. Никто даже мысли не допускал, что перед скромной девушкой, искусной вышивальщицей церковного убранства и покорной дочерью польского короля Сигизмунда Старого, когда-либо будет трепетать ляхская шляхта и магнатерия.

Родилась Анна Ягеллонка в Кракове 18 октября 1523 года и за свою довольно долгую жизнь, а умерла она в неполные 73 года, успела разделить трон с двумя соправителями – мужем Стефаном Баторией и племянником Сигизмундом III Ваза. И хотя отца Анны называли Старым из-за позднего восшествия на трон, его дочь стала королевой, будучи в намного более зрелом возрасте, – 52 лет от роду.

Бона Сфорца, мать Анны, являлась чрезвычайно властной женщиной: кроткая королевна во всем ее слушалась и подчинялась воле родительницы безоговорочно. Мягкость девушки проявилась даже в том, что она уступила своего жениха, короля Швеции Юхана III Ваза, младшей сестре Катажине, а ведь ей самой было чуть менее сорока лет и, возможно, она своим поступком лишала себя последней надежды стать женой и матерью. Будущая королева Польши уже не чаяла сбросить венец безбрачия, но, когда Анне исполнилось 52 года, Парки решили одарить милосердную и терпеливую девушку своим благоволением.

Брошенная невеста

В 1572 году умирает брат Анны Ягеллонки – Сигизмунд, а поскольку наследника он не оставляет, заневестившаяся королевна вдруг приобретает особую привлекательность в глазах холостых правителей соседних государств. Приданое в виде польской короны – довольно соблазнительное вознаграждение, даже если девушка на выданье далеко не первой молодости. Короли в Речи Посполитой не наследовали трон, а выбирались сеймом, поэтому, кроме женитьбы на Анне Ягеллонке, требовалось еще и благоволение шляхты. Но голоса мелкопоместного дворянства лежали у королевны в кармане: дочь Сигизмунда Старого заслужила авторитет благородной, добродетельной и мудрой правительницы, когда прекратила дознание по делу драгоценностей Сигизмунда Августа, которые таинственным образом исчезли после его кончины. Сейм готовился поддержать любой выбор Анны.

Будущая королева остановила свое монаршее внимание на брате французского короля Анри Валуа, хотя тот годился ей скорее в сыновья, ведь разница в возрасте составляла почти тридцать лет! Страстные уверения пылкого юноши в его нежных чувствах были настолько убедительны, что Анна Ягеллонка поверила в искренность потенциального избранника. Но счастье оказалось призрачным. Новоиспеченный жених и государь, получивший польское имя Генрик во время провозглашения его королем 16 мая 1573 года, пересмотрел свое решение и буквально сбежал из Польши, тем самым расторгнув помолвку. Смерть Карла IX вселяла в Анри Валуа надежду заполучить французскую корону и притом давала шанс избавиться от постылого брака по расчету.

Печальный удел королей и королев…

Анна Ягеллонка снова очутилась в невестах, а у шляхты прибавилось забот: срочно требовалось подыскать достойную кандидатуру на пост главы Речи Посполитой и одновременно на вакантное место в сердце первой дамы Польши. Теперь мнение королевы не спрашивали, интересы государства были превыше всего. Кандидатур хватало, среди прочих называлось даже имя русского царя Ивана Грозного, такой союз обеспечил бы хорошую защиту от угрозы нашествия крымских татар и турок.

В выборе жениха деятельное участие принимал и турецкий султан, который высказывался в пользу трансильванского вельможи Стефана Батория, но сторонники папы прочили в короли Максимилиана II. Шляхта, под угрозой гражданской войны, вынудила магнатов проголосовать за Стефана, который был моложе Анны на десять лет, впрочем, эта разница не казалась такой разительной, как в случае с предыдущим, французским, вариантом.

Литовская шляхта покинула сейм, проигнорировав решение польской стороны, но после коронации и бракосочетания, которое состоялось 1 мая 1576 года, на переговорах все же было достигнуто соглашение, позволившее супругам обрести также литовский великокняжеский титул.

Екатерина Медичи Восточной Европы

Анну Ягеллонку еще при жизни сравнивали с Екатериной Медичи, возможно, предпосылкой для этого стали открытые измены ее мужа и откровенное пренебрежение элементарными приличиями в отношении своей супруги. Отчасти отчужденность Стефана обусловлена языковым барьером: будучи венгром, он изъяснялся по большому счету на латыни, к тому же протеже турецкого султана прекрасно понимал, что возраст не позволял его жене стать матерью, а значит, перспектива иметь наследника ему не светит.

Стефан Баторий размещает свою резиденцию вдали от супружеского ложа, в Гродно, и заводит себе местную любовницу. Однако, в отличие от предыдущего монарха-француза, который только и знал, что запускал руку в королевскую казну, венгр ревностно вникает в государственные дела и участвует в военных походах. Оскорбительное поведение мужа понуждает королеву задуматься о разводе, но внезапно умирает Стефан Баторий, и судьба подводит итоговую черту под без малого десятилетним периодом неудачного супружества. Законные наследники отсутствуют, наступает время элекции.

Наученная горьким опытом королева берет на этот раз инициативу на себя: желанное для многих место занимает родственник Анны Ягеллонки – Сигизмунд Ваза, сын ее младшей сестры, к замужеству которой Екатерина Медичи Восточной Европы имела самое непосредственное отношение.

Королева Речи Посполитой, Анна Ягеллонка, в эпоху совместного правления со своим неверным супругом, посвящала себя заботам о любимом городе – Варшаве. Знаменитые Королевские Лазенки с восхитительным видом на излучину Вислы и первая деревянная купальня – ее скромный, но заметный вклад в историческое прошлое родной страны. Вполне естественно предположить, что перенос столицы из Кракова в Варшаву – это дань уважения благодарного племянника своей венценосной тете…

В 1596 году 9 сентября, оставив Речь Посполитую в надежных руках человека, который вполне мог бы быть ее сыном, Анна Ягеллонка спокойно умирает.

Юзеф Игнаций Крашевский

(Анна Ягеллонка)

Исторический роман

Józef Ignacy Kraszewski

Infantka. Powieść historyczna. (Anna Jagiellonka.)

© Бобров АС. 2017

Книга первая

На небе и в календаре была весна, но в варшавском замке грусть, такая унылая и гнетущая, облачала лица, казалось, даже отражается на серых его стенах, как если бы это был умирающий мир поздней осени.

Это противоречие между образом природы и обликом людей ещё отчётливей давало чувствовать беспокойство, которое их подавляло.

Всё дышало какой-то горечью и сомнением, всё и все. Одно исключение составляли, быть может, батраки и челядь, которая пользовалась разладом, чтобы паясничать безнаказанно.

Был вечер, колокола отзывались лениво, хмуро, вяло и жалобно, призывая на молитву, которая заканчивала день.

Возле замка сновали задумчивые фигуры, медленными шагами мерящие двор, смотрящие вперёд изумлёнными глазами.

В воздухе весеннее дуновение иногда приносило запах разросшихся лесов, поднятых вод Вислы, лугов, покрытых первыми цветами.

Небо не спеша сбрасывало с себя яркие блески вечера и одевалось в желтовато-серый ночной халат, на котором кое-где уже бледные более старые звёзды вышедшие вперёд, как на разведку, светились.

В нижних внутренних галереях замка людей было видно мало. Показывался иногда придворный в одежде королевского цвета, старший коморник, либо плохо одетый сторож с ведром воды, со связкой дров для кухни.

У одной колонны на лавке отдыхал немолодой уставший мужчина с морщинистым тёмным лицом и, как ночь, грустным. Он вытирал со лба пот.

По одежде трудно было догадаться, кем он был, ибо одежду имел скромную, серую и не выглядел паном, но лицо, на которое падали отблески вечера, могло ставить его хотя бы между сенаторами – было таким серьёзным и благородным.

Лицо его носило на себе знаки тяжёлых сражений, после которых остаётся усталость, но не огорчение. В печали был виден покой совести, который даёт достойную жизнь.

Он отдыхал, но даже в эти минуты мысль его должна была работать. Наименьший шум привлекал его внимание и обращал взгляд. Он стоял на часах. Несколько раз он подвигался, словно хотел встать, и оставался на месте.

Невольно, бессознательно, в такт мыслей, которые пробегали по его голове, старик поднимал руки, выпрямлял плечи, покачивал головой, и сидел потом каменно неподвижный.

Он взвешивал себе что-то и рассчитывал и так был охвачен этой своей заботой, что не заметил и не услышал, когда идущий медленным шагом по галерее мужчина почти одного с ним возраста, но более энергичный и живой, подошёл к лавке и к нему.

Только тогда, когда подошедший заслонил с запада ему свет, он медленно поднял голову.

Они молча поздоровались движением рук и головы, словно им обоим трудно было найти слово.

Прибывший, на которого упал свет со двора, выглядел очень рыцарски. Хотя не имел на себе ни доспехов, никакого военного знака, можно было поклясться, что провёл он жизнь в солдатской службе.

Лицо на удивление, несмотря на возраст, было красивым и благородных черт, чисто польских; седеющие свисающие усы покрывали губы и почти спускались на грудь, одежду имел старомодного кроя, безвкусную, что в это время было необычным, потому что все одевались вызывающе.

– Ну что, мой обозный? – сказал приглушенным голосом прибывший. – Ну что? У тебя нет какой-нибудь утешительной новости, которая меня бы подкрепила?

Обозный короля Августа, Карвицкий, заломил руки, лежащие на коленях, поднял голову и тяжко вздохнул.

– А! Мой ротмистр, милый пане, – ответил он мрачным могильным голосом, – в это несчастливое время откуда что доброго взять? Кажется, что Провидение в непостижимых своих приговорах сосредоточило над нашими головами и над этим несчастным королевством все катастрофы, какие только могут огорчать людей.

Ротмистр Белинский ответил вздохом на вздох.

– Помните то, – ответил он спокойно, – что оно, Провидение, кресты посылает тем, которых Бог любит и что они есть проверкой добродетели. Сетовать – напрасная вещь и немужская. Как на войне, пане обозный, на часах нужно стоять с чётками и саблей, то есть с верой в Бога и собственную силу.

Обозный Карвицкий поднял голубые глаза, поблекшие от возраста и сейчас серые, уста его скривились и из груди снова вырвался невольный вздох.

– Не удивляйся, что человек стонет, ротмистр, – сказал он. – Жестокое бремя, подчас голову потерять можно.

Белинский умолк, по-видимому, и он чувствовал это бремя.

– Что же с королём, нашим милостивым паном, – спросил он через минуту, – что говорят врачи?

– Пан Станислав Фогельведер и немец Рупперт, по всей видимости, одно говорят, – отвечал обозный, рядом с которым занял на лавке место ротмистр Белинский. – С королём плохо, очень плохо, а лекарства и лекари разве помогают, если кто жизнь не уважает?

– Действительно, – прервал, поднимая руку, Белинский, – и я так утверждаю. Телу никакой лекарь не поможет, когда душа болит и рада бы бежать из него. Ведь это мученик!

– А так! – подтвердил горячо Карвицкий. – Кто же это лучше нас знает, мы издавна на его службе и знаем эту грустную историю. Те, что смотрят издалека, могут обвинять, ворчать, обременять его тем, что по собственной вине в это попал, но мы знаем, что он стал какой-то жертвой судьбы, которая его, пожалуй, от колыбели преследовала. Лучшего и благороднейшего человека, монарха большего сердца на свете, пожалуй, не найти, а вот так напрасно гибнет, даже памяти по себе не оставляя, какую заслужил. О, Боже!

Слушая, с головой обращённой к говорящему, ротмистр внимательно ловил каждое слово.

– Не нам его судить, – сказал он, – бедный пан, бедный пан!

Карвицкий с великой живостью обратился к ротмистру.

– Вы его лучше знаете, – сказал он, – но другие? Судят его по тому, что теперь делает, когда уже собой почти не владеет, а не смотрят на то, что его к этому состоянию привело.

– У него так плохо со здоровьем? Гм! – спросил Белинский.

– Хуже быть не может, – отпарировал обозный, – руки и ноги артрит и подагра беспокоят, внутренние боли терпит, а ещё более сильные от ума. Заботы его съедают, сам уже не знает, что делать.

– Ах! Милый брат, много он их сам себе придумал, – сказал, понижая, голос, Белинский, – но, правда, и люди принесли их ему много.

– Но вам уже нужно прочь из Варшавы, пока есть время. Чумной воздух кругом её опоясывает. В Окуневе люди падают, как мухи, а, по-видимому, и тут, в предместьях и в самом городе смертельных случаев было много, которыми надвигающаяся чума уже объявляет о себе. Никаким дымом от неё не избавятся.

– Так выбираемся отсюда, но не знаю, куда, – сказал обозный Карвицкий, – ехать с больным паном будет также немалой заботой. Сидеть, хотя бы в самой удобной колыбели, не сможет; нести себя не даёт, пожалуй, его с ложем на телегу положим, а по нашим дорогам такая телега не везде пройдёт без вреда.

Оба потом замолчали, смотря перед собой молча.

– Замучили его, – сказал Белинский после долгого перерыва. – Бона сначала держала его долго под фартуком. Если бы в то время, как его на войну отправили, не сбила его с дороги, не сломался бы в здоровой лагерной жизни, молодым и крепким был бы сейчас, как я, что не чувствую себя старым. Как цветочек, в тени рос и вытек бледный, бедный и хрупкий. Дали ему первую жену, тогда её ревность Боны быстро убила; женился на другой, которая стоила ему много горя, и эту у него мать отобрала. Женился на третьей и с той жить не мог из-за ужасной её болезни, а развестись ему не дали.

Опустился до всяких любовниц… и так последний из той великой крови королей, без потомства, жалко сходит, не зная даже, кому оставить страну, которую так любил.

Одна королевна Анна осталась нам дома, а и той уже вроде бы недалеко до пятидесяти!

– Тихо! – прервал обозный. – Нам, королевским слугам, даже имени её произносить нельзя. Плохие люди так сумели посеять раздор между детьми, что король её на глаза не пускает, имеет великое предубеждение. А эта несчастная глаза себе выплачет.

– Теперь всё-таки к ней и королевство, и Литва придут после смерти короля, упаси Бог! Она с этого года тут дома.

Обозный встряхнул плечами.

– Так бы оно было, если бы корона наследственной называлась, – ответил он, – но здесь уже заранее поговаривают, что будут выбирать себе короля, какого захотят.

– А! Не может быть! Возмутительная несправедливость и неблагодарность была бы, – крикнул, повышая голос и сразу его понижая, Белинский.

– Послушайте же, – сказал спокойно обозный.