Сказка ель ганс христиан андерсен текст с картинками. Ёлка — Ганс Христиан Андерсен
Г. X. Андерсен. Новогодняя сказка «Ёлка»
Стояла в лесу этакая славненькая ёлочка; место у неё было хорошее: и солнышко её пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось ёлочке самой стать взрослой: не думала она ни о тёплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к ёлочке и скажут:
— Какая славная ёлочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла ёлочка на один побег, через год вытянулась ещё немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла ёлка.
— Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! — вздыхала ёлка. — Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнёзда у меня в ветвях, а, как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла Зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через ёлочку — такая обида! Но прошло две Зимы, и на третью ёлка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать её кругом. «Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой — лучше этого нет ничего на свете!» — думала ёлка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и ёлка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала — с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие — просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, ёлка спросила у них:
— Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:
— Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.
— Ах, если бия была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
— Ну, это долго рассказывать, — ответил аист и улетел.
— Радуйся своей молодости! — говорили солнечные лучи. — Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал ёлку, и роса проливала над ней слёзы, но она этого не понимала.
Как подходило Рождество, рубили в лесу совсем юные ёлки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
— Куда они? — спрашивала ёлка. — Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?
— Мы знаем! Мы знаем! — чирикали воробьи. — Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждёт такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди тёплой комнаты и украшают замечательными вещами — золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!
— А потом? — спрашивала ёлка, трепеща ветвями. — А потом? Потом что?
— Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
— А может, и мне суждено пойти этим сияющим путём! — ликовала ёлка. — Это ещё лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в тёплую комнату, со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну а потом будет что-то ещё лучше, ещё прекраснее, а то к чему же ещё так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то ещё более величественное, ещё более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!
— Радуйся мне! — говорили воздух и солнечный свет. — Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зелёная; тёмно-зелёная стояла она, и все, кто ни видел её, говорили: «Какая славная ёлка!» — и под рождество срубили её первую. Глубоко, в самое нутро её вошел топор, ёлка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невесёлым.
Очнулась она, лишь когда её сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
— Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли ёлку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла- качалки, шёлковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, — во всяком случае, дети говорили так. Ёлку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обёрнута зелёной материей, а стояла на большом пёстром ковре. Ах, как трепетала ёлка! Что- то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать её. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золочёные яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на ёлке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки — ёлка ещё ни разу не видела таких, — закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блёстками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно...
— Сегодня вечером, — говорили все, — сегодня вечером она засияет!
«Ах! — подумала ёлка. — Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут л и из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?»
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у неё прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это всё равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Ёлка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнём по её зелёной хвое; горячо было ужасно.
— Господи помилуй! — закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь ёлка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском... И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят ёлку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг ёлки и один за другим срывали с неё подарки.
«Что они делают? — думала ёлка. — Что будет дальше?»
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и, когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать ёлку. О, как они набросились на неё! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, её бы опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на ёлку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.
— Сказку! Сказку! — закричали дети и подтащили к ёлке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.
— Так мы будем совсем как в лесу, да и ёлке не мешает послушать, — сказал он, — только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе- Думпе, который с лестницы свалился, а всё ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
— Про Иведе-Аведе! — кричали одни.
— Про Клумпе-Думпе! — кричали другие.
И был шум и гам, одна только ёлка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она своё отыграла, она, что ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а всё ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Ещё, ещё расскажи!», им хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла ёлка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот-вот, бывает же такое на свете!» — думала ёлка и верила, что всё это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот-вот, почём знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И она радовалась, что назавтра её опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. «Уж завтра-то я не буду так трястись! — думала она. — Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.
Поутру пришёл слуга со служанкой. «Сейчас меня опять начнут наряжать!» — подумала ёлка. Но её волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в тёмный угол, куда не проникал дневной свет.
«Что бы это значило? — думала ёлка. — Что мне тут делать? Что я могу тут услышать?» И она прислонилась к стене и так стояла и всё думала, думала. Времени у неё было достаточно. Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришёл, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь ёлка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
«На дворе зима! — подумала она. — Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они всё-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко... Хоть бы один зайчишка какой! Славно всё- таки было в лесу, когда вокруг снег, да ещё заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Всё-таки ужасно одиноко здесь, наверху!»
— Пип! — сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом ещё одна малышка. Они обнюхали ёлку и стали шмыгать по её ветвям.
— Тут жутко холодно! — сказали мыши. — А то бы просто благодать! Правда, старая ёлка?
— Я вовсе не старая! — отвечала ёлка. — Есть много деревьев куда старше меня!
— Откуда ты? — спросили мыши. — И что ты знаешь? — Они были ужасно любопытные. — Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда- нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдёшь тощей, откуда выйдешь жирной?
— Не знаю я такого места, — сказала ёлка, — зато знаю лес, где солнце светит и птицы поют!
И рассказала ёлка всё про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав ёлку, сказали:
— Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
— Счастлива? — переспросила ёлка и задумалась над своими словами. — Да, пожалуй, весёлые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как её разубрали пряниками и свечами.
— О! — сказали мыши. — Какая же ты была счастливая, старая ёлка!
— Я вовсе не старая! — сказала ёлка. — Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
— Как славно ты рассказываешь! — сказали мыши и на следующую ночь привели с собой ещё четырёх послушать её, и чем больше ёлка рассказывала, тем яснее припоминала всё и думала: «А ведь и в самом деле весёлые были денёчки! Но они вернутся, вернутся! Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а всё ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!» И вспомнился ёлке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для ёлки настоящий прекрасный принц.
— А кто такой Клумпе-Думпе? — спросили мыши.
И ёлка рассказала всю сказку, она запомнила её слово в слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой её верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
— Вы только одну эту историю и знаете? — спросили крысы.
— Только одну! — отвечала ёлка. — Я слышала её в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
— Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь ещё — со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
— Нет, — отвечала ёлка.
— Так премного благодарны! — сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут ёлка сказала, вздыхая: — А всё ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось... Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, ёлку вытащили из угла; её, правда, больнёхонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок её к лестнице, где брезжил дневной свет.
«Ну вот, это начало новой жизни!» — подумала ёлка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Всё произошло так быстро; ёлка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду всё цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить- вить! Вернулась моя жёнушка!» — щебетали они, но говорилось это не про ёлку.
«Уж теперь-то я заживу», — радовалась ёлка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у неё всё ещё сидела звезда из золочёной бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети — те самые, что в сочельник плясали вокруг ёлки и так радовались ей. Самый младший подскочил к ёлке и сорвал звезду.
— Поглядите, что ещё осталось на этой гадкой старой ёлке! — сказал он и стал топтать её ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А ёлка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своём тёмном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и весёлый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
— Конец, конец! — сказало бедное деревце. — Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришёл слуга и разрубил ёлку на щепки — вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала ёлка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
— Пиф-паф!
А ёлка при каждом выстреле, который был её глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звёздную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе — единственную, которую слышала и умела рассказывать... Так она и сгорела.
Сказка Г.Х. Андерсена
Стояла в лесу такая славненькая елочка; место у елочки было хорошее: и воздуха было вдосталь, и солнышко ее пригревало, а вокруг нее росли товарищи постарше, ель да сосна. Только елочке самой не терпелось стать взрослой: она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать малину или землянику. Наберут они полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, к елочке подсядут и скажут:
— Какая славная елочка!
А елочке хоть бы и вовсе таких речей не слушать.
Через год елочка подросла на один побег, еще через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, можно всегда узнать, сколько лет росла елка.
— Ах, хоть быть бы мне такой же большой, как другие! — вздыхала елка. — Уж как бы я ветвями широко раскинулась да макушкой выглянула на вольный свет! Птицы у меня в ветвях вили бы гнезда, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни птицы, ни солнце, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и вокруг искрящейся белой пеленой лежал снег, частенько вприпрыжку являлся заяц и перескакивал прямо через елочку — такая обида! Но прошло две зимы, и на третью зиму елка так подросла, что зайцу уже приходилось ее кругом обегать.
«Ах! Вырасти, вырасти, стать старой и большой — лучше этого ничего на свете нет!» — думала елка.
Осенью в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и теперь уже совсем взрослая елка всякий раз трепетала, — с таким звоном и стоном падали наземь прекрасные большие деревья. С них срубали ветви, и они были такие длинные, голые, узкие — просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу прочь. Куда? Что их там ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
— Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, потом кивнул головой и сказал:
— Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. От них пахло елью, по-моему, это они и были. Я с ними здоровался много раз, и голову они держали высоко, очень высоко.
— Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
— Ну, это долго рассказывать, — ответил аист и улетел.
— Радуйся лучше своей молодости! — говорили елочке солнечные лучи. — Радуйся своей юной жизни, которая играет в тебе, своему здоровому росту!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она не понимала этого.
Как подходили Новый год и рождество, в лесу рубили совсем юные елки, некоторые из них даже были ниже ростом и моложе, чем наша, которая совсем не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца были самые красивые, и они всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
— Куда их везут? — спрашивала елка. — Они ведь ничуть не больше меня, а одна так даже и вовсе меньше. Почему они все свои ветки сохранили? Куда они едут?
— Мы знаем! Мы знаем! — чирикали воробьи. — Мы в городе бывали и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такая слава и блеск, что лучше и не придумаешь! Мы в окна заглядывали, мы видели! Их сажают в горшки посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами — медовыми пряниками, золочеными яблоками, игрушками и сотнями свечей!
— А потом? — спрашивала елка, трепеща ветвями. — А потом? Что потом?
— Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
— А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! — ликовала елка. — Это еще лучше, чем по морю плавать. Ах, как я томлюсь! Хоть бы опять рождество поскорей! Теперь и я стала такая же рослая и большая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще прекраснее, еще лучше, а то зачем же еще так меня наряжать? Уж конечно, потом будет что-то еще более великолепное, еще более величественное! Но что? Ах, как я томлюсь, как тоскую! Сама не знаю, что со мной делается!
— Радуйся мне! — говорили воздух и солнечный свет. — Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но елка ни капельки не радовалась; она росла и росла, лето и зиму стояла она зеленая; и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» — и под рождество ее срубили первую. Глубоко, в самую середину ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей дурно, было больно, и елка не могла думать ни о каком счастье, и грустно было ей разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, цветов и кустиков, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был вовсе невеселым.
Очнулась елка, только когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
— Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в красивую большую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, были шелковые диваны и большие столы, а на столах игрушки и книжки с картинками. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что была она обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Слуги и девушки стали ее наряжать. На ветвях у елки повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая сумочка была наполнена сластями; грецкие орехи и золоченые яблоки словно сами на елке выросли, и больше ста маленьких свечей, красных, голубых, и белых воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки — елка еще ни разу таких не видела, — закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили звезду, усыпанную золотыми блестками. Это было великолепно, просто совершенно бесподобно…
— Сегодня вечером, — говорили все, — сегодня вечером она засияет! «Ах! — подумала елка. — Скорей бы вечер! Скорей бы свечи зажгли! И что же тогда будет? Уж не придут ли на меня посмотреть из леса деревья? Уж не слетятся ли к окнам воробьи? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная лето и зиму?»
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какое великолепие, какой блеск! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; было ужасно горячо.
— Господи помилуй! — закричали девушки и кинулись гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как ей было страшно! Как она боялась потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была всем этим блеском ошеломлена… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот елку свалят. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
«Что они делают? — думала елка. — Что же будет дальше?»
И вплоть до самых ветвей выгорали свечи, и когда они выгорели, их потушили, и детям было дозволено обобрать елку. О, как они на нее набросились! Только ветки затрещали. Не будь она привязана к потолку макушкой с золотой звездой, ее бы непременно опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто уже и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого финика или яблока.
— Сказку! Сказку! — закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и тот уселся прямо под ней.
— Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, — сказал он, — только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Клумпе-Думпе или про Иведе-Аведе, который свалился с лестницы, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
— Про Клумпе-Думпе! — кричали одни.
— Про Иведе-Аведе! — кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она сделала что ей было положено,.
И толстый человечек рассказал сказку про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал, да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им очень хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось довольствоваться Клумпе-Думпе. Елка стояла совсем притихшая, задумчивая, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» — думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И елка радовалась, что назавтра ее опять украсят игрушками и свечами, фруктами и золотом. «Уж завтра-то я не буду так трястись! — думала она. — Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, задумчивая и тихая, простояла елка всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
«Сейчас меня снова начнут наряжать!» — подумала елка. Но ее, наоборот, волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в самый темный угол, куда дневной свет не проникал.
«Что бы это значило? — думала елка. — Что я могу тут услышать? Что мне тут делать?» И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; а на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
«На дворе зима! — подумала она. — Земля уже затвердела и покрылась снегом, люди не могут меня пересадить, стало быть, я, верно, тут под крышей простою до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и через тебя перепрыгнет, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!»
— Пип! — вдруг сказала маленькая мышь и выскочила из норы, а следом за нею еще одна малышка. Они обнюхали елку и начали шмыгать по ее ветвям.
— Тут жутко холодно! — сказали мыши. — А то была бы просто благодать! Правда, старая елка?
— Я совсем не старая! — отвечала елка. — Есть много деревьев куда старше меня!
— Откуда ты? — спросили мыши. Они были ужасно любопытные. — И что ты знаешь? Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты там была? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, а выйдешь откуда жирной?
— Не знаю я такого места, — сказала елка, — зато знаю лес, где поют птицы и солнце светит!
И рассказала им елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, они ей сказали:
— Ах, как много ты видела! Ах, как ты была счастлива!
— Счастлива? — переспросила елка и задумалась над своими словами. — Да, пожалуй, денечки веселые были!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали свечами и пряниками.
— О! — сказали мыши. — Какая же ты была счастливая, старая елка!
— Я вовсе не старая! — сказала елка. — Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я только что вошла в рост! Я в самой поре!
— Как славно ты рассказываешь! — сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех мышек елку послушать, и чем больше она рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: «А ведь и в самом деле денечки веселые были! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я выйду за принца!» И елке вспомнился этакий хорошенький молоденький дубок, что в лесу рос, и для елки он был настоящий прекрасный принц.
— А кто такой этот Клумпе-Думпе? – спросили у нее мыши.
И елка рассказала им всю сказку, ведь она запомнила ее слово в слово. И мыши от радости подпрыгивали чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло еще больше, а в воскресенье даже две крысы явились. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
— Вы только одну эту историю и знаете? — спросили крысы.
— Только одну! — отвечала елка. — Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
— Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще — со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
— Нет, — отвечала елка.
— Так премного благодарны! — сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: — А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
«Ну вот, это начало новой жизни!» — подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить-вить! Вернулась моя женушка!» — щебетали они, но говорилось это не про елку.
«Уж теперь-то я заживу», — радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети — те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
— Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! — сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
— Конец, конец! — сказало бедное деревцо. — Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки — вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
— Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе — единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.
В лесу стояла чудесная елочка. Место у нее было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом же росли подруги постарше - и ели, и сосны. Елочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что собирали по лесу землянику и малину; набрав полные корзиночки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под елочку отдохнуть и всегда говорили:
Вот славная елочка! Хорошенькая, маленькая! Таких речей деревце и слушать не хотело.
Прошел год, и у елочки прибавилось одно коленце, прошел еще год, прибавилось еще одно - так, по числу коленцев, и можно узнать, сколько дереву лет.
Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! - вздыхала елочка. - Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнезда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!
И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.
Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через елочку - вот обида! Но прошло еще две зимы, и к третьей деревце подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его кругом.
«Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом - что может быть лучше этого!» - думалось елочке.
Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Елочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.
Куда? Зачем?
Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревце спросило у них:
Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их? Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:
Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!
Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?
Ну, это долго рассказывать! - ответил аист и улетел.
Радуйся своей юности! - говорили елочке солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!
И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слезы, но ель ничего этого не ценила.
Незадолго до Рождества срубили несколько совсем молоденьких елок; некоторые из них были даже меньше нашей елочки, которой так хотелось поскорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.
Куда? - спросила ель. - Они не больше меня, одна даже меньше. И почему на них оставили все ветви? Куда их повезли?
Мы знаем! Мы знаем! - прочирикали воробьи. - Мы были в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в такую честь, что и сказать нельзя! Мы заглядывали в окна и видели! Их ставят посреди теплой комнаты и украшают чудеснейшими вещами: золочеными яблоками, медовыми пряниками и тысячами свечей!
А потом?.. - спросила ель, дрожа всеми ветвями. - А потом?.. Что было с ними потом?
А больше мы ничего не видали! Но это было бесподобно!
Может быть, и я пойду такою же блестящею дорогой! - радовалась ель. - Это получше, чем плавать по морю! Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло Рождество! Теперь и я стала такою же высокою и раскидистою, как те, что были срублены в прошлом году! Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла, разубранная всеми этими прелестями, в теплой комнате! А потом что?.. Потом, верно, будет еще лучше, иначе зачем бы и наряжать меня!.. Только что именно? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Просто и сама не знаю, что со мной!
Радуйся нам! - сказали ей воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юности и лесному приволью!
Но она и не думала радоваться, а все росла да росла. И зиму, и лето стояла она в своем зеленом уборе, и все, кто видел ее, говорили: «Вот чудесное деревце!» Подошло, наконец, и Рождество, и елочку срубили первую. Жгучая боль и тоска не дали ей даже и подумать о будущем счастье; грустно было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла: она ведь знала, что никогда больше не увидит своих милых подруг - елей и сосен, кустов, цветов, а может быть, даже и птичек! Как тяжело, как грустно!..
Деревце пришло в себя только тогда, когда очутилось вместе с другими деревьями на дворе и услышало возле себя чей-то голос:
Чудесная елка! Такую-то нам и нужно!
Явились двое разодетых слуг, взяли елку и внесли ее в огромную великолепную залу. По стенам висели портреты, а на большой кафельной печке стояли китайские вазы со львами на крышках; повсюду были расставлены кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, заваленные альбомами, книжками и игрушками на несколько сот далеров - так, по крайней мере, говорили дети. Елку посадили в большую кадку с песком, обернули кадку зеленою материей и поставили на пестрый ковер. Как трепетала елочка! Что-то теперь будет? Явились слуги и молодые девушки и стали наряжать ее. Вот на ветвях повисли полные сластей маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, золоченые яблоки и орехи и закачались куклы - ни дать ни взять живые человечки; таких елка еще и не видывала. Наконец к ветвям прикрепили сотни разноцветных маленьких свечек, а к самой верхушке елки - большую звезду из сусального золота. Ну просто глаза разбегались, глядя на все это великолепие!
Как заблестит, засияет елка вечером, когда зажгутся свечки! - сказали все.
«Ах! - подумала елка, - хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Не явятся ли сюда из лесу, чтобы полюбоваться на меня, другие деревья? Не прилетят ли к окошкам воробьи? Или, может быть, я врасту в эту кадку и буду стоять тут такою нарядной и зиму и лето?»
Да, много она знала!.. От напряженного ожидания у нее даже заболела кора, а это для дерева так же неприятно, как для нас головная боль.
Но вот зажгли свечи. Что за блеск, что за роскошь! Елка задрожала всеми ветвями, одна из свечек подпалила зеленые иглы, и елочка пребольно обожглась.
Ай-ай! - закричали барышни и поспешно затушили огонь. Больше елка дрожать не смела. И напугалась же она! Особенно
потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Но весь этот блеск просто ошеломлял ее... Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеревались свалить дерево! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а там поднялся такой шум и гам, что просто в ушах звенело. Дети плясали вокруг елки, и мало-помалу все подарки с нее были посорваны.
«Что же это они делают! - думала елка. - Что это значит?» Свечки догорели, их потушили, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви трещали! Не будь елка крепко привязана верхушкою с золотой звездой к потолку, они бы повалили ее.
Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на елку, кроме старой няни, да и та высматривала только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финика.
Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстенького господина.
Он уселся под деревом и сказал:
Вот мы и в лесу! Да и елка, кстати, послушает! Но я расскажу только одну сказку! Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу?
Про Иведе-Аведе! - закричали одни.
Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
Поднялся крик и шум; одна елка стояла смирно и думала: «А мне разве нечего больше делать?»
Она уж сделала свое дело!
И толстенький господин рассказал про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу.
Дети захлопали в ладоши и закричали: «Еще, еще!» Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но остались при одном Клумпе-Думпе.
Тихо, задумчиво стояла елка: лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. «Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и все же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете!» - думала елка: она вполне верила всему, что сейчас слышала, - рассказывал ведь такой почтенный господин. «Да, да, кто знает! Может быть, и мне придется свалиться лестницы, а потом и мне достанется принцесса!» И она с радостью думала о завтрашнем дне: ее опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами! «Завтра уж я не задрожу! - думала она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием! И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе». И деревце смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.
Поутру явились слуга и горничная. «Сейчас опять начнут меня украшать!» - подумала елка, но они вытащили ее из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый темный угол чердака, куда даже не проникал дневной свет.
«Что же это значит? - думалось елке. - Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?» И она прислонилась к стене и все думала, думала... Времени на это было довольно: проходили дни и ночи - никто не заглядывал к ней. Раз только пришли люди поставить на чердак какие-то ящики. Дерево стояло совсем в стороне, и о нем, казалось, забыли.
«На дворе зима! - думала елка. - Земля затвердела и покрыта снегом: нельзя, значит, снова посадить меня в землю, вот и приходится постоять под крышей до весны! Как это умно придумано! Какие люди добрые! Не будь только здесь так темно и так ужасно пусто!.. Нет даже ни единого зайчика!.. А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу скачут зайчики! Хорошо было... Даже когда они прыгали через меня, хоть меня это и сердило! А тут как пусто!»
Пи-пи! - пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки, за ним еще несколько. Они принялись обнюхивать дерево и шмыгать меж его ветвями.
Ужасно холодно здесь! - сказали мышата. - А то совсем бы хорошо было! Правда, старая елка?
Я вовсе не старая! - отвечала ель. - Есть много деревьев постарше меня!
Откуда ты и что ты знаешь? - спросили мышата; они были ужасно любопытны. - Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать по сальным свечкам? Туда войдешь тощим, а выйдешь оттуда толстым!
Нет, такого места я не знаю! - сказало дерево. - Но я знаю лес, где светит солнышко и поют птички!
И она рассказала им о своей юности; мышата никогда не слыхали ничего подобного, выслушали рассказ елки и потом сказали:
Как же ты много видела. Как ты была счастлива!
Счастлива? - сказала ель и задумалась о том времени, о котором только что рассказывала. - Да, пожалуй, тогда мне жилось недурно!
Затем она рассказала им про тот вечер, когда была разубрана пряниками и свечками.
О! - сказали мышата. - Как же ты была счастлива, старая елка!
Я совсем еще не стара! - возразила ель. - Я взята из леса только нынешнею зимой! Я в самой поре! Только что вошла в рост!
Как ты чудесно рассказываешь! - сказали мышата и на следующую ночь привели с собой еще четырех, которым тоже надо было послушать рассказы елки. А сама ель чем больше рассказывала, тем яснее припоминала свое прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.
Но они же вернутся! Вернутся! И Клумпе-Думпе упал с лестницы, а все-таки ему досталась принцесса! Может быть, и мне тоже достанется принцесса!
При этом дерево вспомнило хорошенькую березку, что росла в лесной чаще неподалеку от него, - она казалась ему настоящей принцессой.
Кто это Клумпе-Думпе? - спросили мышата, и ель рассказала им всю сказку; она запомнила ее слово в слово. Мышата от удовольствия чуть не прыгали до самой верхушки дерева. На следующую ночь явилось еще несколько мышей, а в воскресенье пришли даже две крысы. Этим сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они перестали уже так восхищаться сказкою, как прежде.
Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
Только! - отвечала ель. - Я слышала ее в счастливейший вечер в моей жизни; тогда-то я, впрочем, еще не сознавала этого!
В высшей степени жалкая история! Не знаете ли вы чего-нибудь про жир или сальные свечки? Про кладовую?
Нет! - ответило дерево.
Так счастливо оставаться! - сказали крысы и ушли. Мышата тоже разбежались, и ель вздохнула:
А ведь славно было, когда эти резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Теперь и этому конец... Но уж теперь я не упущу своего, порадуюсь хорошенько, когда наконец снова выйду на белый свет!
Не так-то скоро это случилось!
Однажды утром явились люди прибрать чердак. Ящики были вытащены, а за ними и ель. Сначала ее довольно грубо бросили на пол, потом слуга поволок ее по лестнице вниз.
«Ну, теперь для меня начнется новая жизнь!» - подумала елка.
Вот на нее повеяло свежим воздухом, блеснул луч солнца - ель очутилась на дворе. Все это произошло так быстро, вокруг было столько нового и интересного для нее, что она не успела и поглядеть на самое себя. Двор примыкал к саду; в саду все зеленело и цвело. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом, ласточки летали взад и вперед и щебетали:
Квир-вир-вит! Мой муж вернулся! Но это не относилось к ели.
Теперь и я заживу! - радовалась ель и расправила свои ветви. Ах, как они поблекли и пожелтели!
Дерево лежало в углу двора, на крапиве и сорной траве; на верхушке его все еще сияла золотая звезда.
На дворе весело играли те самые ребятишки, что прыгали и плясали вокруг разубранной елки в сочельник. Самый младший увидел дерево и сорвал с него звезду.
Поглядите-ка, что осталось на этой гадкой, старой елке! - сказал он и наступил ногами на ее ветви - ветви захрустели.
Ель посмотрела на молодую, цветущую жизнь вокруг, потом поглядела на самое себя и пожелала вернуться в свой темный угол на чердак.
Вспомнились ей и молодость, и лес, и веселый сочельник, и мышата, радостно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе...
Все прошло, прошло! - сказала бедное дерево. - И хоть бы я радовалась, пока было время! А теперь... все прошло, прошло!
Пришел слуга и изрубил елку в куски - вышла целая связка растопок. Как славно запылали они под большим котлом! Дерево глубоко-глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на слабые выстрелы. Прибежали дети, уселись перед огнем и встречали каждый выстрел веселым «пиф! паф!». А ель, испуская тяжелые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звездные зимние ночи в лесу, веселый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!.. Так она вся и сгорела.
Мальчики опять играли на дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала елку в счастливейший вечер ее жизни. Теперь он прошел, канул в вечность, елке тоже пришел конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Все на свете имеет свой конец!
В лесу росла маленькая, хорошенькая ёлочка. Стояла она на прелестном месте. Кругом её росло много товарищей: маленьких елей и сосен. Солнце грело её, воздуху там было вдоволь. Глядя на больших, ей очень хотелось-бы вырасти, чтобы поравняться с ними.
Она с нежностью слушала болтовню крестьянских детей, собиравших землянку и чернику. Не раз случалось, что они, набрав полное лукошко земляники и черники, садились у маленькой ёлочки для отдыха и низали ягоды на соломинки.
Раз как-то, кружась около неё, они заметили её:
Ах, какая хорошенькая, маленькая ёлочка! - вскричали дети. Ёлка чуть не заплакала смолистыми слезами от слова «маленькая»: ей очень хотелось быть большой.
На следующий год деревцо выросло на одно колено; там через год ещё на одно; - по числу колен всегда можно узнать, сколько дереву лет.
О, Создатель, если-бы я была таким-же большим деревом, как другие! - думала ёлка, вздыхая - Я бы протянула свои ветки далеко кругом себя, а вершиной выглядывала бы на широкий свет. Птицы свивали-бы гнёзда на моих ветках, а от ветра я-бы также важно кивала головой, как те высокие ели!
Так жаловалась ёлка. Её не радовали ни солнечный свет, ни птички, ни розовые облака, которые утром и вечером тянулись по небу.
Настала зима. Кругом, насколько она могла видеть, всё было покрыто сверкающим, белым снегом. Пробегал иногда зайчик и каждый раз, как будто нарочно, перепрыгивал через маленькое деревцо. О, как ей было досадно, что такой трусливый зверёк прыгал через неё! Но прошли две зимы; в третью ёлка стала такая большая, что зайчик должен был обходить её кругом.
Ах! как-бы поскорее вырасти, - думала ёлка - и сделаться большим деревом; ведь лучше этого ничего нет на свете.
Зимой приезжали дровосеки и срубали некоторые большие деревья. Они приезжали каждый год, а молодая ёлка, которая уже так выросла, что понимала беду, всякий раз содрагалась при виде, как большие, прекрасные деревья с шумом и треском падали на землю; люди обрубали у них ветви, и прямые деревья во всю свою длину лежали обнажёнными, так что их нельзя было узнать. Потом их клали на роспуски и лошади увозили их из лесу. Ранней весной, когда прилетели аисты и ласточки, ёлка их спросила, не знают-ли они куда повезли эти деревья?.. что с ними будет?
Ласточки ничего не знали, но аист задумался на минуту, кивнул головой, захлопал своим длинным носом и отвечал ёлке:
Да, я знаю. Я встретил много кораблей, когда летел сюда из Египта; на этих кораблях были длинные величественные мачты; судя по запаху, это были сосны.
Ах, как я желаю быть большой! Я-бы поехала также через море. Расскажите мне пожалуйста, что это такое море и каково оно на вид?
Слишком долго тебе об этом рассказывать, - сказал аист и полетел прочь.
Радуйся своей молодости, свежести и росту! - говорили ей солнечные лучи, и ветер поцеловал деревцо; слёзы росы тихо закапали на неё, но она не поняла этого.
Перед праздником Рождества приехали люди и срубили множество молодых ёлок, которые были моложе или одинакового роста с нашей ёлкой; она не знала ни покоя, ни отдыха, а только думала о том, как-бы ей выбраться из лесу. Но на этот раз были срублены самые хорошенькие ёлочки. Веток их не трогали, а осторожно уложили на возы, и увезли из лесу.
Ах, куда это их увезли? - спрашивала ёлка, - ведь они не больше меня; одна была даже несравненно моложе. И почему у них не обрубили веток?
Мы знаем куда, мы знаем! Чвирк, чвирк! - зачирикали воробьи - Их увезли в город, их там ожидает такое великолепие, что рассказать трудно. Мы видели через окна: они стояли в тёплых комнатах, увешанные яблоками, пряниками, игрушками, золотыми орехами и сотнями зажжённых свечей!
Ну, а потом? - спросила ёлка и затрепетала всеми ветками - А потом, что с ними сделали?
Потом, потом... Мы ничего не видели, но это было отлично!
Ах, хоть-бы скорее пришло Рождество! Может и меня постигла-бы такая-же блестящая участь - лепетала ёлка - Это было бы лучше, чем ездить по морям. Теперь я такая-же большая и прямая, как те ёлки, что были увезены из лесу в прошлом году. Ах, как-бы я желала быть на возу, и уехать в город: там-бы меня тоже поставили в тёплой комнате во всём блеске и великолепии! А потом?... Потом верно будет ещё лучше - иначе зачем-бы люди стали так украшать меня? А там впереди, наверное, что-нибудь ещё гораздо лучшее! Какое мучение стоять здесь!... Нет конца томлению!.. Сама не знаю, что со мной делается!
Наслаждайся нами! - сказали ей воздух и солнечный свет - Радуйся своей свежей молодости и свободе!
Но ёлка не радовалась, росла и росла; зиму и лето она стояла зелёная; видевшие её люди восхищались ею, и говорили:
Прекрасное деревцо! Кому оно достанется на Рождество?
Наконец настало роковое для ёлки Рождество. Её первую срубили. Топор глубоко врезался в самую сердцевину. Со стоном упала ёлка на землю, она в первый раз почувствовала такую страшную боль и бессилие, что она была не в состоянии думать о ожидающим её счастье; ей было грустно расставаться с родиной, с тем местом, где она выросла; она знала, что никогда больше не увидет ни своих товарищей, ни маленьких кустов и цветов, которые росли кругом её, ни даже зайчика, который так весело прыгал через неё, ни маленьких птичек, которые часто садились на её ветках.
Но ёлка опять пришла в себя, когда её привезли вместе с прочими деревьями на большой двор, где она слышала, как человек, увидевший её, сказал:
Вот ёлочка, так ёлочка! Дивное, превосходное деревцо попалось, нам такое и нужно!
Он схватил её поспешно с возу и внёс в большую, прекрасную залу, по стенам которой висели дорогие картины; около пылающего камина, в больших китайских вазах, возвышались искусственные пальмы; тут были и качающиеся стулья, шёлком обитые диваны, большие столы с множеством игрушек и книжек с картинками, стоющих сотни-сотен талеров - так, по крайней мере, говорили дети.
Ёлку поставили в ящик, наполненный песком, но никто не узнал-бы, что это такое; ящик обили зелёным сукном и поставили на большой пёстрый ковёр. Ёлка трепетала от радости!
Что-то будет! - думала она.
Между тем люди принялись украшать её. На одни ветки они повесили вырезанные из разноцветной бумаги сеточки с конфетами, а вызолоченные орехи и яблоки как будто выросли на ней. По веткам налепили более сотни красных, белых и голубых свечей. Куклы, чрезвычайно похожие на людей - каких ёлочка никогда не видывала - стояли на ветках. Высоко, на самом верху прикрепили звезду из фольги. Всё это было необыкновенно красиво.
Сегодня вечером - говорила весёлая хозяйка дома - Засияешь ты, зелёная ёлка! Какая будет радость детям!
Ах, если-бы уж был вечер! - думало дерево - Поскорей-бы зажгли свечи! Что-то будет!... Не придут-ли деревья из лесу, посмотреть на меня? Воробьи, наверное, прилетят к окнам. Пожалуй, я приросту здесь и буду зиму и лето стоять разукрашенная. Ах! Это было-бы недурно, но у меня порядочно разболелась кора от томления, а эта боль для дерева также мучительна, как для человека головная боль.
Вот наступил вечер: зажгли свечи. Что за великолепие! И ёлка озарила всю залу своим блеском, и с радости так затрепетала своими ветками, что одна свечка упала на ковёр и порядочно опалила его.
Господи, помилуй и спаси нас! Воды! - кричала няня, но хозяйка хладнокровно затушила огонь.
От страху ёлка не смела и не могла пошевельнуться: она так боялась потерять что-нибудь из украшений. Весь этот блеск ослеплял её.
Но вот двери распорхнулись настежь, и толпа детей ворвалась в залу; казалось, что они опрокинут ёлку. Старшие, важно улыбаясь, шли за ними. Дети сперва остановились перед деревом и онемели от удивления, но это было только на минуту, а потом они зашумели снова, так что в ушах затрещало. Они принялись танцевать вокруг ёлочки, и один подарок за другим срывали с неё.
Боже мой! Что они делают? - думала ёлка - Что-же ещё будет?
Свечи, между тем, догорели до самых веток, после чего их потушили, и детям дозволено было обобрать ёлочку. Тогда они бросились к дереву, как лютые звери! От страха дерево, как в лихорадке, тряслось и трещало. Не будь оно прикреплено верхушкой к потолку, его бы непременно опрокинули.
Дети со своими великолепными игрушками прыгали, шумели и не обращали внимания на ёлку; добрая няня хотела заглянуть между веток, - только затем, чтобы посмотреть, не осталось-ли там ещё забытой маленькой конфетки, ягодки или яблока.
Дядя! Милый дядя, скажи сказку! - закричали дети хором и потащили маленького, толстенького человечка, и посадили его под самую ёлку.
Ну вот, мы в зелени - сказал он - и деревцо может извлечь особую пользу из того, что услышит. Я расскажу только одну сказку; которую хотите: про Иведе-Аведе, или про Клумпе-Думпе, которого сбросили с лестницы, а он потом достиг почестей и женился на принцессе?
Иведе-Аведе! - кричали одни - Нет, Клумпе-Думпе! - перебивали другие; от шуму и крику ёлка могла бы сойти с ума, если бы у неё были уши; она только думала:
Неужели я останусь в стороне и не приму в этом никакого участия?
Но ею уже не занимались; она доставила то, что от неё было нужно.
И так, человек принялся рассказывать про Клумпе-Думпе, которого хотя и сбросили с лестницы, но он достиг почестей и женился на принцессе. Дети хлопали в ладоши и кричали:
Рассказывай же, рассказывай!
Ёлка стояла неподвижно и думала:
Птички в лесу никогда не рассказывали ничего подобного.
Клумпе-Думпе сбросили с лестницы, а он всё же женился на принцессе! Да, да! Верно, так всегда на свете бывает! - думало дерево, воображая, что всё это правда, когда рассказывал такой милый господин.
Пожалуй, кто знает? Может, и меня сбросят с лестницы и мне достанется принц! - и дерево простодушно радовалось тому, что завтра опять будет стоять разукрашенное свечами, игрушками, позолоченными орехами и фруктами.
Теперь я смела! Я не буду дрожать, как в первый раз! - думала ёлка - Я вполне радуюсь своему великолепию... Завтра я услышу от кругленького человека историю про Иведе-Аведе...
И тихая, задумчивая ёлочка простояла всю ночь в ожидании: что будет? Но утром рано в залу пришли лакей с горничной и потащили её из комнаты прочь... по лестнице, на чердак и там поставили в самом тёмном углу, куда не проникал солнечный свет.
Что это значит? - думала ёлка - Что я буду здесь делать, что услышу?
И она, приставленная к стене, думала, думала... Проходили дни и ночи; никто не являлся, а если кто приходил, то затем только, чтобы поставить в угол какой-нибудь хлам или ящик, и дерево совсем застановили; казалось, о нём совершенно забыли.
Теперь зима на дворе, - думала ёлка; - земля замёрзла и покрыта снегом, а потому люди не могут меня посадить на землю; поэтому я и должна оставаться до весны на этом месте. Как это хорошо придумано! Как люди добры!... Но зачем они поставили меня в темноту? Здесь ужасно скучно! Сюда не заходит луч солнца, нет даже маленького зайчика, который прыгал через меня, когда я была маленькой, но тогда я не могла переносить этого!... А, ведь, как было мило в лесу, когда снег лежал кругом, а зайчик скакал мимо меня... Брр!... Какое здесь страшное одиночество!
Пи, пи! - запищала маленькая мышка, и выбежала из норки, а за ней другая. Они обнюхали ёлку и проскользнули меж её веток.
Фи! Как здесь холодно! - сказали маленькие мышки; - Впрочем, здесь хорошо! Не правда-ли, старая ёлка?
Что? Старая? Я вовсе не старая! - сказала ёлка - Много есть елей несравненно старше меня.
Откуда ты? - спрашивали мышки: - Что ты знаешь? (Мышки очень любопытны). Пожалуйста, расскажи нам про самое лучшее место на земле! Была-ли ты в амбаре, где мышки лежат рядом с крупой? Была-ли ты в чулане, где сыр лежит на полках, а на потолке висит ветчина? Там можно прыгать по сальным свечам; взойдёшь туда худым, а выйдешь толстым.
Нет, не была - сказала ёлка, - Но я знаю лес: там светит солнце и птички поют.
И она рассказала им про свою молодость. Мышки, выслушав рассказ ёлки, признались, что они никогда ничего такого не слыхали.
Ах, как ты много видела! Как ты была счастлива! - сказали мышки.
Да, в самом деле, это были весёлые времена для меня! - и ёлка рассказала о Кануне Рождества, когда она была разукрашена свечами и разными лакомствами.
О! - пропищали маленькие мышки: - Как-же ты была счастлива, старая ёлка!
Я вовсе не стара! - возразила ёлка; - Меня недавно люди взяли из лесу, и поэтому мой рост остановился.
Как ты хорошо рассказываешь! - сказали мышки. И в следующую ночь они привели с собой ещё четырёх мышенят, которым тоже хотелось послушать ёлку. Чем больше ёлка рассказывала, тем яснее прояснялось ей прошедшее, и она думала:
То было счастливое время!... Но оно может прийти опять; Клумпе-Думпе был сброшен с лестницы, а всё-таки женился на принцессе.
При этом ёлка вспомнила о хорошем дубке, что рос там в лесу; он был для неё действительно прекрасным принцем.
Кто это Клумпе-Думпе? - спросили маленькие мышки. Ёлка рассказала им всю сказку; Она её помнила до последнего слова; а мышки были так довольны, что от радости прыгали до самой верхушки дерева.
В следующую ночь пришло ещё больше мышей, а в Воскресение пришли даже две крысы; но те нашли, что сказка нехороша, это смутило маленьких мышек; и они сами стали менее дорожить сказкой.
Это очень жалкая сказка! - сказали крысы; - Не знаете-ли вы какой-нибудь были про сальные свечи и сало?... Какой-нибудь буфетной истории?
Нет, не знаю! - отвечало дерево.
Так вы знаете только одну эту сказку?
Только эту, - отвечала ёлка; - Я слышала её в самый счастливый вечер своей жизни; тогда я не понимала, как я была счастлива!
Ну, так прощайте! - сказали крысы и воротились в подвал к своим.
Маленькие мышки тоже ушли, и ёлка грустно вздохнула при мысли:
И мышки меня оставили; а ведь как было мило, когда эти проворные зверьки садились вокруг меня и слушали мои рассказы!... Теперь и это минуло!... Ну полно грустить - утешала себя бедная ёлочка: - Теперь стану думать о той минуте, когда меня унесут отсюда.
Была уже весна на дворе, когда одним утром пришли люди и принялись убирать чердак; они отодвинули ящики, вытащили ёлку и бросили её очень небрежно на пол; один из прислуги потащил её по лестнице, куда проникал дневной свет.
Ну, вот, опять начинается жизнь - подумала ёлка, почуствовав свежий воздух и увидав солнечные лучи. Её вынесли на двор. Всё это произошло так быстро, что деревцо не могло опомниться; кругом было на что посмотреть: двор примыкал к садику; там всё цвело; свежие пахучие розы глядели сквозь маленькую решётку; цвели яблони, и ласточки летали кругом:
Квирре-фирре-фить! - раздавалось в воздухе.
В лесу стояла чудесная ёлочка. Место у неё было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом росли подруги постарше - и ели и сосны. Ёлочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о тёплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что сбирали в лесу землянику и малину; набрав полные кружки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под ёлочку отдохнуть и всегда говорили:
- Вот славная ёлочка! Хорошенькая, маленькая!
Таких речей деревцо и слушать не хотело. Прошёл год - и у ёлочки прибавилось одно коленце, прошёл ещё год - прибавилось ещё одно: так по числу коленцев и можно узнать, сколько лет ели.
- Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! - вздыхала ёлочка. - Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнёзда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!
И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.
Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через ёлочку - вот обида! Но прошло ещё две зимы, и к третьей деревцо подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его.
"Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом - что может быть лучше этого!" - думалось ёлочке.
Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Ёлочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.
Куда? Зачем?
Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревцо спросило у них:
- Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их?
Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:
- Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными, высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!
- Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать! - отвечал аист и улетел.
- Радуйся своей юности! - говорили ёлочке солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!
И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слёзы, но ель ничего этого не ценила.
Около рождества срубили несколько совсем молоденьких ёлок; некоторые из них были даже меньше нашей ёлочки, которой так хотелось скорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.
- Куда? - спросила ель. - Они не больше меня, одна даже меньше. И почему на них оставили все ветви? Куда их повезли?
- Мы знаем! Мы знаем! - прочирикали воробьи. - Мы были в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в такую честь, что и сказать нельзя! Мы заглядывали в окна и видели! Их ставят посреди тёплой комнаты и украшают чудеснейшими вещами, золочёными яблоками, медовыми пряниками и множеством свечей!
- А потом?.. - спросила ель, дрожа всеми ветвями. - А потом?.. Что было с ними потом?
- А больше мы ничего не видали! Но это было бесподобно!
- Может быть, и я пойду такою же блестящею дорогой! - радовалась ель. - Это получше, чем плавать по морю! Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло рождество! Теперь и я стала такою же высокою и раскидистою, как те, что были срублены прошлый год! Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла разубранною всеми этими прелестями, в тёплой комнате! А потом что?.. Потом, верно, будет ещё лучше, иначе зачем бы и наряжать меня!.. Только что именно будет? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Просто и сама не знаю, что со мной!
- Радуйся нам! - сказали ей воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юности и лесному приволью!
Но она и не думала радоваться, а всё росла да росла. И зиму и лето стояла она в своём зелёном уборе, а все, кто видел её, говорили: "Вот чудесное деревцо!" Подошло наконец и рождество, и ёлочку срубили первую. Жгучая боль и тоска не дали ей даже подумать о будущем счастье; грустно было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла, - она ведь знала, что никогда больше не увидит своих милых подруг - елей и сосен, кустов, цветов, а может быть, даже и птичек! Как тяжело, как грустно!..
Деревцо пришло в себя только тогда, когда очутилось вместе с другими деревьями на дворе и услышало возле себя чей-то голос:
- Чудесная ёлка! Такую-то нам и нужно!
Явились двое разодетых слуг, взяли ёлку и внесли её в огромную, великолепную залу. По стенам висели портреты, а на большой кафельной печке стояли китайские вазы со львами на крышках; повсюду были расставлены кресла-качалки, обитые шёлком диваны и большие столы, заваленные альбомами, книжками и игрушками на несколько сот далеров - так по крайней мере говорили дети. Ёлку посадили в большую кадку с песком, обвернули кадку зелёною материей и поставили на пёстрый ковёр. Как трепетала ёлочка! Что-то теперь будет? Явились слуги и молодые девушки и стали наряжать её. Вот на ветвях повисли набитые сластями маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, выросли золочёные яблоки и орехи и закачались куклы - ни дать ни взять живые человечки; таких ёлка ещё не видывала. Наконец к ветвям прикрепили сотни разноцветных маленьких свечек - красных, голубых, белых, а к самой верхушке ели- большую звезду из сусального золота. Ну, просто глаза разбегались, глядя на всё это великолепие!
- Как заблестит, засияет ёлка вечером, когда зажгутся свечки! - сказали всё.
"Ах! - подумала ёлка. - Хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Не явятся ли сюда из лесу, чтобы полюбоваться на меня, другие деревья? Не прилетят ли к окошкам воробьи? Или, может быть, я врасту в эту кадку и буду стоять тут такою нарядной и зиму и лето?"
Да, много она знала!.. От напряжённого ожидания у неё даже заболела кора, а это для дерева так же неприятно, как для нас головная боль.
Но вот зажглись свечи. Что за блеск, что за роскошь! Ёлка задрожала всеми ветвями, одна из свечек подпалила зелёные иглы, и ёлочка пребольно обожглась.
- Ай-ай! - закричали барышни и поспешно затушили огонь. Больше ёлка дрожать не смела. И напугалась же она! Особенно потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Но весь этот блеск просто ошеломлял её. Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеревались свалить дерево! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а потом поднялся такой шум и гам, что просто в ушах звенело. Дети плясали вокруг ёлки, и мало-помалу все подарки с неё были сорваны.
"Что же это они делают? - думала ёлка. - Что это значит?"
Свечки догорели, их потушили, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви затрещали! Не будь верхушка с золотой звездой крепко привязана к потолку, они бы повалили ёлку.
Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на ёлку, кроме старой няни, да и та высматривала только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к ёлке маленького, толстенького человека.
Он уселся под деревом и сказал:
- Вот мы и в лесу! Да и ёлка кстати послушает! Но я расскажу только одну сказку! Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, всё-таки прославился и добыл себе принцессу?
- Про Иведе-Аведе! - закричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
Поднялся крик и шум; одна ёлка стояла смирно и думала: "А мне разве нечего больше делать?"
Она уж сделала своё дело!
И толстенький человек рассказал про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, всё-таки прославился и добыл себе принцессу.
Дети захлопали в ладоши и закричали:
- Ещё, ещё! - Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но остались при одном Клумпе-Думпе.
Тихо, задумчиво стояла ёлка, - лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. "Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и всё же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете!" - думала ёлка; она вполне верила всему, что сейчас слышала, - рассказывал ведь такой почтённый человек. "Да, да, кто знает! Может быть, и мне придётся свалиться с лестницы, а потом и я стану принцессой!" И она с радостью думала о завтрашнем дне: её опять украсят свечками и игрушками, золотом и фруктами! "Завтра уж я не задрожу! - думала она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием! И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе". И деревцо смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.
Поутру явились слуги и горничная. "Сейчас опять начнут меня украшать!" - подумала ёлка, но они вытащили её из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый тёмный угол чердака, куда даже не проникал дневной свет.
"Что же это значит? - думала ёлка. - Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?" И она прислонилась к стене и всё думала, думала… Времени на это было довольно: проходили дни и ночи - никто не заглядывал к ней. Раз только пришли люди поставить на чердак какие-то ящики. Дерево стояло совсем в стороне, и о нём, казалось, забыли.
"На дворе зима! - думала ёлка. - Земля затвердела и покрылась снегом; нельзя, значит, снова посадить меня в землю, вот и приходится постоять под крышей до весны! Как это умно придумано! Какие люди добрые! Не будь только здесь так темно и так ужасно пусто!.. Нет даже ни единого зайчика!.. А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу зайчики скачут! Хорошо было… Даже когда они прыгали через меня, хоть меня это и сердило! А тут как пусто!"
- Пи-пи! - пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки, за ним ещё один, маленький. Они принялись обнюхивать дерево и шмыгать меж его ветвями.
- Ужасно холодно здесь! - сказали мышата. - А то совсем бы хорошо было! Правда, старая ёлка?
- Я вовсе не старая! - отвечала ель. - Есть много деревьев постарше меня!
- Откуда ты и что ты знаешь? - спросили мышата; они были ужасно любопытны. - Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать на сальных свечках? Туда войдёшь тощим, а выйдешь оттуда толстым!
- Нет, такого места я не знаю! - сказало дерево. - Но я знаю лес, где светит солнышко и поют птички!
И она рассказала им о своей юности; мышата никогда не слыхали ничего подобного, выслушали рассказ ёлки и потом сказали:
- Как же ты много видела! Как ты была счастлива!
- Счастлива? - сказала ель и задумалась о том времени о котором только что рассказывала. - Да, пожалуй, тогда мне жилось недурно!
Затем она рассказала им про тот вечер, когда была разубрана пряниками и свечками.
- О! - сказали мышата. - Как же ты была счастлива, старая ёлка!
- Я совсем ещё не стара! - возразила ёлка - Я взята из лесу только нынешнею зимой! Я в самой поре! Только что вошла в рост!
- Как ты чудесно рассказываешь! - сказали мышата и на следующую ночь привели с собой ещё четырёх, которым надо было послушать рассказы ёлки. А сама ель чем больше рассказывала, тем яснее припоминала своё прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.
- Но они же вернутся! Вернутся! И Клумне-Думпе упал с лестницы, а всё-таки ему досталась принцесса! Может быть, и я сделаюсь принцессой!
Тут дерево вспомнило хорошенькую берёзку, что росла в лесной чаще неподалёку от него, - она казалась ему настоящей принцессой.
- Кто это Клумпе-Думпе? - спросили мышата, и ель рассказала им всю сказку; она запомнила её слово в слово.
Мышата от удовольствия прыгали чуть не до самой верхушки дерева. На следующую ночь явилось ещё несколько мышей, а в воскресенье пришли даже две крысы. Этим сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они перестали уже так восхищаться сказкою, как прежде.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только! - отвечала ель. - Я слышала её в счастливейший вечер моей жизни; тогда-то я, впрочем, ещё не сознавала этого!
- В высшей степени жалкая история! Не знаете ли вы чего-нибудь про жир или сальные свечки? Про кладовую?
- Нет! - ответило дерево.
- Так счастливо оставаться! - сказали крысы и ушли.
Мышата тоже разбежались, и ель вздохнула:
- А ведь славно было, когда эти резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Теперь и этому конец… Но уж теперь я не упущу своего, порадуюсь хорошенько, когда наконец снова выйду на белый свет!
Не так-то скоро это случилось!
Однажды утром явились люди прибрать чердак. Ящики были вытащены, а за ними и ель. Сначала её довольно грубо бросили на пол, потом слуга поволок её по лестнице вниз.
"Ну, теперь для меня начнётся новая жизнь!" - подумала ёлка.
Вот на неё повеяло свежим воздухом, блеснул луч солнца - ель очутилась на дворе. Всё это произошло так быстро, вокруг было столько нового и интересного для неё, что она не успела и поглядеть на самое себя. Двор примыкал к саду; в саду всё зеленело и цвело. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом, ласточки летали взад и вперёд и щебетали:
- Квир-вир-вит! Мой муж вернулся!
Но это не относилось к ели.
- Теперь я заживу! - радовалась она и расправляла свои ветви. Ах, как они поблёкли и пожелтели!
Дерево лежало в углу двора, в крапиве и сорной траве; на верхушке его всё ещё сияла золотая звезда.
Во дворе весело играли те самые ребятишки, что прыгали и плясали вокруг разубранной ёлки в сочельник. Самый младший увидел звезду и сорвал её.
- Поглядите-ка, что осталось на этой гадкой, старой ёлке! - крикнул он и наступил на её ветви; ветви захрустели. Ель посмотрела на молодую, цветущую жизнь вокруг, потом поглядела на самое себя и пожелала вернуться в свой тёмный угол на чердак. Вспомнились ей и молодость, и лес, и весёлый сочельник, и мышата, радостно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе…
- Всё прошло, прошло! - сказала бедная ёлка. - И хоть бы я радовалась, пока было время! А теперь… всё прошло, прошло!
Пришёл слуга и изрубил ёлку в куски, - вышла целая связка растопок. Как жарко запылали они под большим котлом! Дерево глубоко-глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на слабые выстрелы. Прибежали дети, уселись перед огнём и встречали каждый выстрел весёлым "пиф! паф!" А ель, испуская тяжёлые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звёздные зимние ночи в лесу, весёлый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!.. Так она вся и сгорела.
Мальчики опять играли во дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала ёлку в счастливейший вечер её жизни. Теперь он прошёл, канул в вечность, ёлке тоже пришёл конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Всё на свете имеет свой конец!
