Обувь

Распутин байкал. Байкал

1. Величальная песнь морю-озеру Байкал.
2. Влияние Байкала на жизнь человека.
3. Вечно мудрая и нравственная Природа.

...О, дух Байкала — это нечто особенное, существующее, заставляющее верить в старые легенды и с мистической опаской задумываться, насколько волен человек в иных местах делать все, что ему заблагорассудится.
В. Г. Распутин

Байкал — великое озеро России не только из-за его уникальных размеров и удивительных свойств воды, но и из-за богатой природы этого гигантского водоема: растениям и животным, которые есть в нем. Многие века люди, которые жили вблизи него или просто путешествовали и видели это огромное озеро, восхищались и благоговели перед ним. Это не просто громадное море-озеро, вмещающее в себя одну пятую часть всей пресной воды Земли, а целый живой организм.

В XVIІ веке ему удивлялся и поклонялся протопоп Аввакум, не забывая восхвалять Бога за то, что создал это чудо природы для блага и успокоения человека. На протяжении последующих столетий тайны моря-озера пытались разгадать многие ученые. Но Байкал, хоть и тщательно изучался людьми, все равно остался для человека вечной, а для кого-то и мистической загадкой. И всегда человек ощущал себя маленьким при виде царственного, огромного, непокоренного и величественного Байкала: «Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно "равнодушная" природа. Это было нечто особое, необыкновенное и "богоделанное"». Эти слова еще раз подчеркивают неземное, божественное происхождение священного озера Байкал. Удивительна и прозрачность байкальской воды. Повествователь рассказа В. Г. Распутина «Байкал, Байкал...» уверяет нас в том, что, глядя на глубине этого озера, человек может ясно увидеть год чеканки двухкопеечной монеты, которая лежит на дне, расстояние от которого до поверхности воды составляет двести-триста метров. Чудесен Байкал и тем, что никогда и нигде не бывает одинаковым, меняется в зависимости от времен года. И даже в разных своих частях он имеет различные оттенки: северный Байкал в его суровой первозданной красоте, Байкал в Песчаной бухте и в Чивыркуйском заливе с теплым климатом.

Но чем же еще так дорог и примечателен для человека славный и святой Байкал? Только ли хорошим климатом, промысловой рыбой, птицами и пресной водой? Нет, это еще далеко не все «заслуги» этого озера. Прежде всего великое море-озеро значимо для людей тем, что заряжает человека необыкновенной силой и положительной энергией. В этом восхищенно признается московский друг В. Г. Распутина, который впервые увидал малую часть моря-озера, а потом ощутил в себе силы что-то хорошее сделать и понял, чего не нужно совершать. И люди в благодарность великому морю-озеру называют его батюшкой-Байкалом и не устают повторять: «Как хорошо, что у нас есть Байкал!» Ведь он дорог человеческому сердцу «своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества, духом самородной воли и притягательных испытаний». Поистине счастлив тот, кто родился на Байкале, потому что «мы с рождения впитываем в себя воздух, соли и картины своей родины, они влияют на наш характер и в немалой степени организуют наш жизненный состав... Мы — часть их, та часть, которая составлена естественной средой; в нас обязан говорить и говорит ее древний и вечный голос».

Байкал создан мудрой природой, и уникальность его можно объяснить еще и тем, что «у Природы как целого, как единого творца есть свои любимцы, в которые она при строительстве вкладывает особенное старание, отделывает с особенным тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал. Не зря его называют жемчужиной Сибири». Огромный и величественный гигант — Байкал — не подавляет, а одухотворяет, поднимает и очищает человека, его мысли и душу. Это по-настоящему целительное озеро! Стоя на его берегу, человек может возвыситься над своими мелкими земными, часто корыстными и коварными помыслами, освободиться от всего злого, что накопилось в его сердце. И происходит все это через чувственное восприятие человеком красот Байкала. В том и состоит мудрость Природы вообще, и в особенности, байкальской природы. И Распутин подтверждает это: «...Нигде больше не будет у тебя ощущения столь полной и столь желанной слитности с природой и проникновения в нее: тебя одурманит этим воздухом, закружит и унесет над этой водой так скоро, что ты не успеешь и опомниться; ты побываешь в таких заповедных угодьях, которые и не снились нам; и вернешься ты с удесятеренной надеждой: там, впереди, обетованная жизнь...». Повествователь уверен в том, что Природа, которая сама по себе всегда нравственна, часто укрепляет человеческое благоразумие, удерживает человека в разумных моральных рамках. В далеком прошлом эвенк, благодарный матушке-Природе и батюшке Байкалу, прежде чем срубить березку на берегу великого озера, просил у дерева прощения. Хоть сейчас это выглядело бы для большинства людей смешно и нелепо, и в современной автору эпохе человек иногда задумывается о справедливости своей «занесенной над Байкалом равнодушной руки». Ведь сохранение чистоты байкальской воды, флоры и фауны святого озера важно не только Природе, но и самому человеку. Человеку это необходимо в большей степени, считает Распутин, потому что Байкал стал символом взаимоотношений человека и природы: «...за Байкалом нет ничего, что могло бы неразумно рьяного в своей преобразовательной деятельности человека остановить». Байкал мудр, потому что он, «живой, величественный и нерукотворный, ни с чем не сравнимый и ни в чем нигде не повторимый, знает свое собственное извечное место и свою собственную жизнь». Только неумелая и чересчур хищная человеческая деятельность может нарушить чистую и спокойную жизнь Байкала. К сожалению, сейчас человек часто забывает об этом, а ведь повествователь высказал правдивую и умную мысль: «Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него вволю воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом». Об этом необходимо помнить всегда и всем людям: и тем, кто живет вблизи великого озера, и путешественникам. Именно через трепетное отношение к Байкалу человек сможет достичь гармонии в своих взаимоотношениях с природой, всем, что его окружает, и с самим собой.

«География Озеро Байкал» - Сформировать представление об озере Байкал. Исток реки Ангары. Остров Ольхон. Вступительное слово учителя географии. Лето на Байкале. Баргузинский соболь. Голомянка – живородящая рыба. Ветер Сарма. Осень. Баргузинский заповедник. Тема: « Байкал – жемчужина Сибири.». Кедровники. Предметные области. Песчаная бухта.

«Байкал - жемчужина России» - Байкал. Первичная древесина. Экологические проблемы. Загрязнение воздушного бассейна. Река Селенга. Вырубка лесов. Загрязнение Байкала хозяйственно-бытовыми стоками. Проекты строительства трубопроводов. Загрязнение Байкала воздушными выбросами. Охота. Изъятие биоресурсов. Нефтяные месторождения. Поселения.

«Великое озеро Байкал» - Байкальская нерпа. Особенность Байкала. Хрустальная печень страны. Байкал – величайшее озеро планеты. Геологические особенности строения озера. Характер антропогенного воздействия. Омуль. Крупнейшее пресноводное озеро. Гидрология озера Байкал. Дочь Байкала. Река Ангара. Растительный и животный мир. Байкал – жемчужина Сибири.

«Описание озера Байкал» - Математика – царица всех наук. Возраст Байкала. Полуостров. Географическое положение. Байкал. Уникальность воды Байкала. Наибольшая глубина Байкала. Растительный и животный мир Байкала. Леонард Эйлер. Решение практических расчетных задач. Полуостров в России. Пропорция. Рене Декарт. Математика. Запас воды в Байкале.

«Загрязнение Байкала» - Браконьерство. Воздействие промышленности. Байкальский целлюлознo-бумажный комбинат. Риск аварии БЦБК при землетрясении. Воздействие БЦБК на атмосферу. Загрязнение Байкала хозяйственно-бытовыми стоками населенных пунктов. Загрязнение озера Байкал. Влияние сточных вод реки Селенги. Загрязнение Байкала воздушными выбросами.

«Байкал - чудо природы» - Волны и ветер. Экзотические растения. Вода Байкала. Рачок эпишура. Изучить озеро Байкал. Природа Байкала. Рыбалка. Загадочное животное. 20% мировых запасов чистейшей пресной воды. Байкал был включен в Список природного наследия ЮНЕСКО. Байкальская нерпа. Байкал. Самое глубокое и древнее озеро в мире.

Всего в теме 15 презентаций

РАСПУТИН Валентин Григорьевич (род. в 1937)

Российский писатель

БАЙКАЛ, БАЙКАЛ...

Один из первых восхищенных отзывов о Байкале из русских людей оставил протопоп Аввакум. При возвращении из даурской ссылки «неистовому» протопопу пришлось летом 1662 года переправляться с восточного берега моря-озера на западный, и он пишет о Байкале:

«...Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки, - двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменная и дворы, - все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, - больши романовского луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красныя - и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем - осетры и таймени, стерледи, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия в нем, во окиане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем: осетры и таймени жирни гораздо, - нельзя жарить на сковороде: жир все будет. А все то у Христа тово-света наделано для человеков, чтоб, успокояся, хвалу богу воздавал».

«Святое море», «святое озеро», «святая вода» - так называли Байкал с незапамятных времен и коренные жители, и русские, пришедшие на его берега уже в XVII веке, и путешествующие иноземцы, преклоняясь пред его величественной, неземной тайной и красотой. Это поклонение Байкалу и диких людей, и людей для своего времени просвещенных было одинаково полным, захватывающим, несмотря на то, что у одних прежде всего затрагивало мистические чувства, а у других - эстетические и научные. Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное».

Со временем Байкал обмерили и изучили, применив для этого в последние годы даже и глубоководные аппараты. Он обрел определенные размеры и по ним стал сравним: его сравнивают то с Каспием, то с Танганьикой. Вычислили, что он вмещает в себя пятую часть всей пресной воды на нашей планете, объяснили его происхождение, предположили, как могли зародиться в нем нигде больше не существующие виды животных, рыб и растений и как сумели попасть в него виды, существующие за многие тысячи километров в других частях света. Не все эти объяснения и предположения согласуются даже и между собой. Байкал не столь прост, чтобы так легко можно было лишить его таинственности и загадочности, но тем не менее, как это и должно быть, по своим физическим данным он поставлен на соответствующее ему место в ряду величин описанных и открытых. И он стоит в этом ряду... потому лишь, что сам-то он, живой, величественный и нерукотворный, ни с чем не сравнимый и ни в чем нигде не повторимый, знает свое собственное извечное место и свою собственную жизнь.

Как и с чем действительно можно сравнить его красоту? Не станем уверять, что прекраснее Байкала нет ничего на свете: каждому из нас люба и мила своя сторона, и для эскимоса или алеута, как известно, его тундра и ледяная пустыня есть венец природного совершенства и богатства. Мы с рождения впитываем в себя воздух, соли и картины своей родины, они влияют на наш характер и в немалой степени организуют наш жизненный состав. Поэтому недостаточно сказать, что они дороги нам, мы - часть их, та часть, которая составлена естественной средой; в нас обязан говорить и говорит ее древний и вечный голос. Бессмысленно сравнивать, отдавая чему-либо предпочтение, льды Гренландии с песками Сахары, сибирскую тайгу со среднерусской степью, даже Каспий с Байкалом, можно лишь передать о них свои впечатления. Всё это прекрасно своей красотой и удивительно своей жизнью. Чаще всего попытки сравнения в таких случаях происходят от нашего нежелания или неумения увидеть и почувствовать единственность и неслучайность картины, трепетного и тревожного ее существования.

И все-таки у Природы как целого, как единого творца есть свои любимцы, в которые она при строительстве вкладывает особенное старание, отделывает с особенным тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал. Не зря его называют жемчужиной Сибири. Не будем сейчас говорить о его богатствах, это отдельный разговор. Байкал славен и свят другим - своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества, духом самородной воли и притягательных испытаний.

Вспоминаю, как мы с товарищем моим, приехавшим ко мне в гости, долго шли и далеко ушли по берегу нашего моря по старой Кругобайкальской дороге, одном из самых красивых и ярких мест южного Байкала. Был август - лучшее, благодатное время на Байкале, когда нагревается вода и бушуют разноцветьем сопки, когда, кажется, даже камень цветет, полыхая красками; когда солнце до блеска высвечивает внове выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, которые представляются глазу во много раз ближе, чем они есть в действительности; когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов; когда щедро играет подле берега под крики чаек рыба и когда на каждом шагу по дороге встречается то одна ягода, то другая - то малина, то смородина, красная и черная, то жимолость... А тут еще и день выдался редкостный: солнце, безветрие, тепло, воздух звенит, Байкал чист и застывше-тих, далеко в воде взблескивают и переливаются красками камни, на дорогу то пахнёт нагретым и горчащим от поспевающего разнотравья воздухом с горы, то неосторожно донесёт прохладным и резким дыханием с моря.

Товарищ мой уже часа через два был подавлен обрушившейся на него со всех сторон дикой и буйной, творящей пиршественное летнее торжество красотой, дотоле им не только не виданной, но даже и не представляемой. Повторяю, что она была в самом расцвете и самом разгаре. Прибавьте к нарисованной картине еще горные речки, с шумом (так и хочется сказать: с хрустальной торжественной музыкой) сбегающие в Байкал, к которым мы раз за разом спускались испробовать водицы и посмотреть, с каким таинством и с какой самоотверженностью вливаются они в общую материнскую воду и затихают в вечности; прибавьте сюда еще частые тоннели, аккуратные и со вкусом отделанные, кажущиеся естественными, которых здесь ненамного меньше, чем километров по этой дороге, и над которыми то торжественно и строго, то причудливо, словно с только что окончившей игру вольностью, высятся скалы.

Всё, что отпущено человеку для впечатлений, в товарище моем было очень скоро переполнено, и он, не в состоянии уже больше удивляться и восхищаться, замолчал. Я продолжал говорить. Я рассказывал, как, впервые попав в студенческие годы на Байкал, был обманут прозрачностью воды и пытался рукой достать с лодки камешек, до которого затем при замере оказалось больше четырех метров. Товарищ принял этот случай безучастно. Несколько уязвленный, я сообщил, что в Байкале удается видеть и за сорок метров - и, кажется, прибавил, но он и этого не заметил, точно в Москве-реке, мимо которой он ездит в машине, такое возможно сплошь и рядом. Только тогда я догадался, что с ним: скажи ему, что мы за двести-триста метров в глубину на двухкопеечной монете читаем в Байкале год чеканки, - больше, чем удивлен, он уже не удивится. Он был полон, как говорится, с крышкой.

Помню, его доконала в тот день нерпа. Она редко подплывает близко к берегу, а тут, как по заказу, нежилась на воде совсем недалеко, и, когда я, заметив, показал на нее, у товарища вырвался громкий и дикий вскрик, и он вдруг принялся подсвистывать и подманивать, словно собачонку, нерпу руками. Она, разумеется, тотчас ушла под воду, а товарищ мой в последнем изумлении от нерпы и от себя опять умолк, и на этот раз надолго.

Я даю это ничего не значащее само по себе воспоминание для того лишь, чтобы иметь возможность процитировать несколько слов из большого и восторженного письма моего товарища, которое он послал мне вскоре после возвращения домой с Байкала. «Силы прибавились - это ладно, это бывало, - писал он. - Но я теперь духом поднялся, который оттуда, с Байкала. Я теперь чувствую, что могу немало сделать, и, кажется, различаю, что нужно делать и чего не нужно. Как хорошо, что у нас есть Байкал! Я поднимаюсь утром и, поклонясь в вашу сторону, где батюшка-Байкал, начинаю горы ворочать...»

Я понимаю его...

А ведь он, товарищ мой, видел только маленький краешек Байкала и видел его в чудесный летний день, когда все вокруг благодарствует покою и солнцу. Он не знает, как в такой же точно день, когда светит солнце и недвижен почти воздух, Байкал может бушевать, казалось бы, ни с чего - словно взбученный изнутри. Смотришь, и не веришь своим глазам: тишь, безветрие и грохот воды - это за многие и многие километры дошел сюда из района шторма вал.

Он, товарищ мой, не попадал ни под сарму, ни под култук, ни под баргузин. Так называются ветры, которые мгновенно, с сумасшедшей силой налетают из речных долин и способны натворить на Байкале немалые беды, поднимая порой волну до четырех и шести метров. Байкальский рыбак не станет, как поется в песне, просить: «Эй, баргузин, пошевеливай вал...»

Он не видел северного Байкала во всей его суровой и первозданной красоте, среди которой теряешь и ощущение времени, и меру дел человеческих, - так щедро и царственно властвует здесь над чистой водой древности сияющая вечность. В последние годы, впрочем, человек и тут торопится наверстать свое, укорачивая на привычный ему манер и царственность, и вечность, и покой, и красоту.

Он не бывал в бухте Песчаной, где солнечных дней в году гораздо больше, чем на прославленных южных курортах, и не купался в Чивыркуйском заливе, где вода летом нагревается ничуть не меньше, чем в Черном море.

Он не знает зимнего Байкала, когда вычищенный ветрами прозрачный лед представляется настолько тонким, что под ним, как под увеличительным стеклом, живет и шевелится вода, на него боязно ступить, а между тем под ногами может быть и метр и больше толщины; не слышал он, товарищ мой, с каким гулом и треском разрывает Байкал, пошевеливаясь, под весну этот лед широкими бездонными трещинами, через которые ни пройти ни проехать, а затем, снова сойдясь, возводит над ними великолепные громады голубых торосов.

Он не попадал в волшебную сказку: то мчится навстречу тебе с распущенным белоснежным полотнищем парусник; то повиснет в воздухе, плавно снижаясь и как бы приноравливаясь, где лучше сесть, средневековый красавец замок; то широкой, полосой плывут с высоко и гордо поднятыми головами и совсем близко наплывают на тебя лебеди... Это миражи на Байкале, обычное здесь явление, с которыми связано немало прекрасных легенд и поверий.

Он, товарищ мой, много чего не видел, не слышал, не испытал, а лучше сказать, не увидел, не услышал и не испытал почти ничего. И мы, живущие подле Байкала, не можем похвалиться, что знаем его хорошо, потому что узнать и понять его до конца невозможно - на то он и Байкал. Он постоянно разный и никогда не повторяет себя, каждое мгновение он меняется в красках и оттенках, в погоде, движениях и духе. О, дух Байкала - это нечто особенное, существующее, заставляющее верить в старые легенды и с мистической опаской задумываться, насколько волен человек в иных местах делать все, что ему заблагорассудится.

И все-таки, побывав очень недолго и увидев ничтожно мало, товарищ мой имел возможность если не понять, то почувствовать Байкал. Чувство в таких случаях зависит от нас, от нашей способности или неспособности принять в себя духовное зерно.

Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами - в нем всё крупно, всё широко, привольно и загадочно - он же, напротив, возвышает его. Редкое чувство приподнятости и одухотворенности испытываешь на Байкале, словно в виду вечности и совершенства и тебя коснулась тайная печать этих волшебных понятий, и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. Ты уже тем, кажется, отмечен и выделен, что стоишь на этом берегу, дышишь этим воздухом и пьешь эту воду. Нигде больше не будет у тебя ощущения столь полной и столь желанной слитности с природой и проникновения в нее: тебя одурманит этим воздухом, закружит и унесет над этой водой так скоро, что ты не успеешь и опомниться; ты побываешь в таких заповедных угодьях, которые и не снились нам; и вернешься ты с удесятеренной надеждой: там, впереди, обетованная жизнь...

А очищающее, а вдохновляющее, а взбадривающее и душу нашу, и помыслы действие Байкала!.. Ни учесть, ни пометить его нельзя, его опять-таки можно только почувствовать в себе, но с нас достаточно и того, что оно существует.

Вернувшись однажды с прогулки, Л. Н. Толстой записал:

«Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Всё недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим непосредственным выражением красоты и добра».

Старое, извечное несоответствие наше той земле, на которой мы живем, и ее благодати, старая наша беда.

Природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее может сделать лишь человек. И как знать, не она, не природа ли, и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее разумных пока еще рамках, которыми определяется наше моральное состояние, не ею ли и крепится наше благоразумие и благодеяние?! Это она с мольбой, надеждой и предостережением денно и нощно глядит в наши глаза душами умерших и неродившихся, тех, кто был до нас и будет после нас. И разве все мы не слышим этот зов? Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности березку, долго каялся и просил прощения у березки за то, что вынужден ее погубить. Теперь мы стали иными. И все-таки не оттого ли и в состоянии мы удержать занесенную уже не под березкой, как двести и триста лет назад, а над самим батюшкой Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой, в том числе и им?! За добро добром, за милость милостью - по извечному кругу нравственного бытия...

Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него вволю воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом. Он никогда не отказывался помогать человеку, но только в той мере, чтобы вода оставалась чистой, красота непогубленной, воздух незасоренным, а жизнь в нем и вокруг него - неиспорченной.

Это прежде всего необходимо нам.

Байкал, Байкал...

Он давно уже стал символом наших отношений с природой, и оттого, быть или не быть в чистоте и сохранности Байкалу, зависит ныне слишком многое.

Это явилось бы не еще одним пройденным и покоренным рубежом, а рубежом последним: за Байкалом нет ничего, что могло бы неразумно рьяного в своей преобразовательной деятельности человека остановить.

Трудно удержаться, чтобы не повторить вслед за моим товарищем: как хорошо, что у нас есть Байкал! Могучий, богатый, величественный, красивый многими и многими красотами, царственный и неоткрытый, непокоренный - как хорошо, что он у нас есть!

«Человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические представления человека: Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа. Это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное».

«У природы есть свои любимцы, которые она при создании отделывает с особым тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал… Славен и свят Байкал – своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества».

«Лучшее благодатное время на Байкале – август, когда нагревается вода и бушуют разноцветные сопки, когда, кажется, даже камень цветет, полыхая красками; когда солнце до блеска высвечивает внове выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, которые представляются глазу во много раз ближе, чем они есть в действительности; когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов…».

«Синева Черного моря, студеная прозрачность карельских озер, альпийские луга Кавказа, скалистые утесы мурманских фиордов, лед и торосы полярного моря, теплый уют закрытых зеленью бухт, сверкающие под яркими лучами летнего солнца снежники, пестрые ковры лесных и луговых цветов, мрачные холодные пещеры и шумящие водопады, голубые пятна горных озер, золотые песчаные пляжи и снежные вершины – все поражает взоры в этой причудливой композиции природы Байкала. И нигде вы не увидите такой голубой небесной сини и таких облаков, как над Байкалом…».

«Сколько бы ни бывал на Байкале, как бы хорошо ни знал его, каждая новая встреча неожиданна… Всякий раз приходится, опять и опять словно бы приподнимать себя на некую высоту, чтобы оказаться с ним рядом, видеть его и слышать его, ощутить его всем существом. Он наполнят все ваши чувства разом: и зрение, и слух, и осязание, и обоняние и даже вкус!».

«Байкал... На планете он один – неповторимый, величественный сфинкс, к разгадке которого мы только приблизились. Более двух десятков миллионов лет над его просторами встает и садится солнце, замерзают и тают его чистые воды, а Небеса шлют ему свое вечное благословение. Он уже был, когда человечество пребывало в младенческом состоянии и он еще будет, когда закончится эра человеческого века…»."

О Байкале

"Святое море", "святое озеро", "святая вода" - так называли Байкал с незапамятных времен и коренные жители, и русские, пришедшие на его берега уже в XVII веке, и путешествующие иноземцы, преклоняясь перед его величественной неземной красотой.

Не станем уверять, что прекраснее Байкала нет ничего на свете: каждому из нас люба и мила своя сторона, и для эскимоса и алеута, как известно, его тундра и ледяная пустыня есть венец природного совершенства. Мы с рождения впитываем в себя картины своей родины, они влияют на наш характер и в немалой степени определяют нашу человеческую суть. Поэтому недостаточно сказать, что они дороги нам, мы - часть их. Бессмысленно сравнивать, отдавая чему-либо предпочтение, льды Гренландии с песками Сахары, сибирскую тайгу со среднерусской степью, даже Каспий с Байкалом, можно лишь передать о них свои впечатления.

И все-таки у Природы есть свои любимцы, которые она при создании отделывает с особым тщанием и наделяет особенной властью. Таков, вне всякого сомнения, и Байкал.

Не будем сейчас говорить о его богатствах, это отдельный разговор. Но славен и свят Байкал другим - своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества.

Вспоминаю, как с товарищем моим, приехавшим в гости, мы далеко ушли по берегу нашего моря по старой Кругобайкальской дороге. Был август, лучшее, благодатное время на Байкале, когда нагревается вода и бушуют разноцветьем сопки, когда солнце до блеска высвечивает вновь выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов; когда щедро играет подле берега под крики чаек рыба и когда на каждом шагу по дороге встречаются то малина, то смородина, красная и черная, то жимолость... А тут еще и день выдался редкостный: солнце, безветрие, тепло, воздух звенит, Байкал чист и застывше-тих, далеко в воде взблескивают и переливаются красками камни, на дорогу то пахнет нагретым и горчащим от поспевающего разнотравья воздухом с горы, то донесет прохладное и резкое дыхание моря.

Все, что отпущено человеку для впечатлений, в товарище моем было очень скоро переполнено, и он, не в состоянии уже больше удивляться и восхищаться, замолчал. Я рассказывал, как впервые попав в студенческие годы на Байкал, был обманут прозрачностью воды и пытался рукой достать с лодки камешек, до которого затем при замере оказалось больше четырех метров. Товарищ принял этот случай безучастно. Несколько уязвленный, сообщил, что в Байкале удается видеть и за сорок метров - и, кажется, прибавил, но он и этого не заметил. Только тогда догадался, что с ним: скажи ему, что мы в Байкале за двести-триста метров в глубину на двухкопеечной монете читаем год чеканки, - больше, чем удивлен, он уже не удивится.

Помню, его доконала в тот день нерпа. Она редко подплывает близко к берегу, а тут, как по заказу, нежилась на воде совсем недалеко, и, когда, заметив, показал на нее, у товарища вырвался громкий и дикий вскрик, и он вдруг принялся подсвиствывать и подманивать словно собачонку, нерпу руками. Она, разумеется, тотчас ушла под воду, а товарищ мой в последнем изумлении от нерпы и от себя опять умолк, и на этот раз надолго. Я даю это ничего не значащее само по себе воспоминание для того лишь, чтобы иметь возможность процитировать несколько слов из большого и восторженного письма моего товарища, которое он написал мне после своего возвращения с Байкала, "Силы прибавилось - это ладно, это бывало, - писал он. - Но теперь духом поднялся, который оттуда, с Байкала. Я теперь чувствую, что могу немало сделать, и, кажется, различаю, что нужно сделать, и что не нужно. Как хорошо, что у нас есть Байкал! Я поднимаюсь утром и, покланясь в вашу сторону, где батюшка-Байкал, начинаю горы ворочить..."

Я понимаю его.

А ведь он, товарищ мой, видел только маленький краешек Байкала и видел его в чудесный летний день, когда все вокруг благодарствует покою и солнцу. Он не знает, как в такой же точно день, когда светит солнце и недвижен почти воздух, Байкал может бушевать, казалось бы, ни с чего, словно взбученный изнутри. Смотришь и не веришь своим глазам: тишь, безветрие и грохот воды - это за многие и многие километры дошел сюда из района шторма вал.

Он, товарищ мой, не попадал ни в сарму, ни под култук, ни под баргузин - ветры, которые мгновенно, с сумашедшей силой налетают из речных долин и способны натворить на Байкале немалые беды, поднимая порой волну до четырех и шести метров.

Он не знает зимнего Байкала, когда под вычищенным ветрами прозрачным льдом, как под увеличительным стеклом, живет и шевелится вода; и не слышал он, с каким гулом и треском разрывает Байкал, пошевеливаясь весной, этот лед широкими бездонными трещинами, а затем снова соединяет его, возведя великолепные громады голубых торосов.

Он не попадал в волшебную сказку: то мчится навстречу тебе с распущенным белоснежным полотнищем парусник; то повиснет в воздухе средневековый красавец-замок; то плывут с гордо поднятыми головами лебеди... Это миражи на Байкале - обычное здесь явление, с которым связано немало прекрасных легенд и поверий.

И мы, живущие подле Байкала, не можем похвалиться, что знаем его хорошо, потому что узнать и понять его до конца невозможно - на то он и Байкал.

И все-таки, побывав очень недолго и увидев ничтожно мало, можно если не понять, то почувствовать Байкал. Чувство в таких случах зависит от нас, от нашей способности и неспособности принять в себя духовное зерно.

А дух Байкала - это нечто особенное, существующее, заставляющее верить в старые легенды и с мистической опаской задумываться, насколько волен человек в иных местах делать все, что ему заблагорассудится.

Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами - в нем все крупно, все широко, привольно и загадочно - он же, напротив, возвышает его. Редкое чувство приподнятости и одухотворенности испытываешь на Байкале - словно и тебя коснулась тайная печать вечности и совершенства, словно и тебя обдало близкими дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. Ты уже тем, кажется, отмечен и выделен, что стоишь на этом берегу, дышишь этим воздухом и пьешь эту воду. Нигде у тебя не будет больше желанной слитности с природой - и проникновения в нее.

Вернувшись однажды с прогулки, Л.Н. Толстой записал:

"Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека должно, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим непосредственным выражением красоты и добра".

Природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее может сделать лишь человек. И как знать, не она, не природа ли, и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее разумных рамках, которыми определяется наше моральное состояние, не ею ли и крепится наше благоразумие и благодеяние?! Это она, с мольбой, надеждой и предостережением денно и нощно глядит в наши глаза. И разве все мы не слышим этот зов? Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности березку, долго каялся и просил прощения у березки за то, что вынужден ее погубить. Теперь мы стали иными. И все-таки не оттого ли в состоянии мы удержать занесенную уже не над березкой, как двести или триста лет назад, а над самим батюшкой-Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой. За добро добром, за милость милостью - по извечному кругу нравственного бытия...

Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом.

Это, прежде всего, необходимо нам.

Трудно удержаться, чтобы не повторить: как хорошо, что у нас есть Байкал! Могучий, богатый, величественный, красивый многими и многими красотами, царственный и не открытый, не покоренный - как хорошо, что он у нас есть.

Валентин Распутин

Иркутская область – замечательный край Восточной Сибири. На её просторах находится озеро Байкал – жемчужина, краса и гордость Сибиряков.

Байкал создан, как венец и тайна природы не для производства потребности, а для того, чтобы мы могли пить из него вволю воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его духовной красотой и дышать его заповедным воздухом.

2013 год —

— Год охраны окружающей

среды.

Байкал – один из самых уникальных природных объектов на планете .

Он является не только самым древним, глубоким и чистым озером, но и представляет собой крупнейший резервуар пресной воды – около 20% мирового запаса.

Именно поэтому обществу следует уделять особое внимание сохранению чистоты и первозданности этого удивительного заповедника .

Беречь Байкал святое дело

О чем грустишь, Байкал любимый,
О чем вздыхает твой прибой?
Иль кто-то злой неумолимый
Порой глумится над тобой?
И мне Байкал вздыхал в ответ:
«Я жил на свете тыщи лет…
Ни кто меня не обижал,
Напротив, всякий уважал…
Но за последние пол века…
Не узнаю я человека!..
Как будто чистая водица
Ему вовек не пригодится…»
Байкал один на всей планете,
Другого просто не дано…
Мы все твои, Байкал мой, дети,
И жить с тобой нам суждено!
Не обижайте, люди, море!
Байкал ведь тоже хочет жить:
Играть волной, с ветрами споря,
И людям предано служить!
Беречь Байкал — святое дело:
Его судьба — у нас в руках!
Сама природа нам велела,
Чтоб жил Байкал родной в веках!
И верю я: Байкалом будет
России слава прирастать!
И нам потомки не забудут

За это должное воздать.

Байкальский ЦБК был и остаётся единственным предприятием, сбрасывающим в озеро промышленные стоки – тонны опасных хлоридов, сульфатов, формальдегида. Одного лишь лигнина – отходов очистки целлюлозы – в воду попадает порядка 100 тонн.

Глубочайшее озеро в мире за 25млн. лет обзавелось 2,5 тысячами видов растений и животных организмов, две трети из которых эндемики, то есть нигде на планете больше не встречаются.

Выживут ли омуль и нерпа – ещё один байкальский уникум, единственный в природе тюлень, живущий в пресной воде?

« Байкал велик. Его за два месяца не испортишь и за два года не испортишь. Но вокруг него уже всё гибнет» — говорит писатель Валентин Григорьевич Распутин.