Гумилев: жизнь после смерти. Умер Николай Гумилёв Как погиб гумилев

26 августа 1921 года - дата смерти поэта Николая Гумилева . Ради этой находки историк и руководитель центра «Возвращенные имена» Анатолий Разумов потратил двадцать пять лет жизни.

— Анатолий Яковлевич, правильно ли я понимаю, что о смерти Гумилева не было никаких сведений.

— Почти никаких. Достоверно было известно, что 3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации», а спустя несколько дней — расстрелян. Никакого документа о смерти Гумилева не было, потому и даты расстрела назывались разные: то ли 24 августа 1921 года — это дата вынесения приговора, то ли 25 августа — следующий день после исполнения.

— Правда ли, что поисками даты смерти Гумилева вы занимались четверть века?

— Это так. В успех поисков мало кто верил. Даже сын поэта — историк Лев Гумилев считал, что поиски тщетны. Дело отца сфабриковано, — говорил Лев. Документов нет. Просто вывели во двор, стрельнули в упор. И все.

— А вы считали, что дело не фальсифицировано?

— Дело действительно было сфальсифицировано, но эта фальсификация была особого толка. Всех недовольных и оппозиционеров чекисты искусственно объединяли в одну компанию, приписывали во главу известных людей. Такими людьми стали профессорский сын Владимир Таганцев, по имени которого названо дело и поэт Николай Гумилев. Я был уверен, что найду необходимые документы, ведь Дело петроградской боевой организации было образцово фальсифицированным делом НКВД. Долгое время его брали за образец для фабрикации других подобных дел.

— Как велись поиски?

— Мне посчастливилось работать с Кириллом Таганцевым, сыном расстрелянного в 1921 году Владимира Таганцева. Он ревностно относился к истории расстрела своего отца и, согласно закона о реабилитации, запрашивал копии дела петроградской боевой организации. Эти копии мы тщательно изучали. Но, к сожалению, документов, связанных с приведением приговоров в исполнение, с расстрелом — найти в деле мне не удавалось. И долгие годы моей мечтой было - найти эти бумаги...

— И что же в результате помогло поискам?

Как водится, случайность... Много лет я составляю книгу памяти расстрелянных с 1918 по 1941 года. Я работал над «Петроградским мортирологом» — томом, посвященным расстрелянным с 1917 по 1923 год. Понятно, что находились далеко не все и далеко не по всем делам. И поэтому мою находку можно считать великим счастьем и удачей. Мне удалось найти копию списка растрелянных по делу Петроградской боевой организации... Это был список из пятидесяти девяти человек, в котором имя Николая Гумилева значилось под цифрой 31. Узники были получены комендантом Пучковым 25 августа. Неровным почерком с орфографическими ошибками на списке было написано: «означенные в количестве 56 человек в ночь на 26 августа расстреляны. Один из них» доставлен обратно».

— Это был Гумилев?

— Обратно доставили Генриха Рыльке. Не был убит в тот день и Владимир Николаевич Таганцев. Их расстрел отложили до дополнительного допроса. Но потом — были убиты и они. Это было правилом чекистов: людей, которые были приговорены к расстрелу, нельзя было возвращать. Их потом достреливали.

Как убивали Гумилева

«К сожалению, — отметил собеседник, — описания подобных процедур хорошо известны». Историк и руководитель центра «Возвращенные имена» Анатолий Разумов попытался воссоздать тот вечер.

Вечером, 25 августа Гумилева вызвали из камеры на медосмотр. Его привели в небольшую комнату, которую между собой чекисты называли комнатой вязки рук. Начальник за столом спросил установочные данные: имя, фамилию, отчество, год рождения. Попросил сдать личные вещи.
— Потом эти вещи по накладным поступали в финотдел для учета государством, — продолжает Разумов. — Мне приходилось видеть квитанции. Там значились платья, шинели, микроскоп, гармонь рваная. И самое страшное — зубы и коронки белого и желтого металла...

Самые ценные вещи начальник положил в ящик стола и громко произнес: «К этапу готов». Эта была условная фраза. Сразу же сзади к Гумилеву подбежали двое молодчиков и начали вязать руки. Они привыкли выполнять эту работу быстро и четко, как на конвейере. Но бывало, что после особо ударной ночи, дети специалиста по вязке рук спрашивали отца: папа, что ты делал, почему они так натружены?
В одном нижнем белье поэта препроводили в комнату вязки ног и усадили на пол, где пятьдесят семь таких же узников. Сидели долго. Ждали ночи и машин, на которых их повезут к месту казни. Время от времени в комнату врывались чекисты и били куда попало, чтобы поддерживать узников в полуобморочном состоянии. К месту казни их привезли почти бесчувственных. Самый здоровый чекист носил связанных к яме, складывал на краю, головой вниз.
— Ложись поудобнее, будем тебя стрелять, — говорили палачи.
А если человек, как червяк, старался отползти, его допинывали ногами...
Расстрел продолжался всю ночь.

— Николай Гумилев умер 26 августа 1921 года. И более точную дату смерти мы вряд ли получим, — заканчивает монолог историк и добавляет неожиданную фразу: — Гумилеву в некотором смысле повезло. Его действительно расстреляли...

— Что вы имеете в виду?

— Я историк и археолог. До сих пор у меня перед глазами стоит дно четырехметровой ямы Бутовского полигона, где мы вели раскопки. Я расчищал скальпелем кисть руки человека и вдруг понял, что эта рука переплетена с другой рукой. Два человека, лежащие на дне траншеи перед смертью переплели руки. Это значит, они были живы перед тем, как яму закопали! Исследования подтвердили наши догадки. На открытом нами пространстве огромной траншеи с казненными было около пятидесяти пяти черепов. И лишь в трех из них мы нашли пулевые отверстия...

— Но почему...

— Расстрел именовался расстрелом только по документам. А по исследованию оказывалось, что людей душили, топили, забивали дубинами. Например, в Белозерске топорами зарубили 55 человек... Часто использовали малокалиберное оружие. Это делалось с прагматической точки зрения, чтобы уменьшить выброс крови и не тратить лишние боеприпасы. Все палачи были заядлыми охотниками. Зачем им было тратить лишние патроны?

— Анатолий Яковлевич, а что можно сказать о месте смерти Гумилева?

— И это тоже неизвестно. Правда, есть сведения, что Анну Ахматову водили к предполагаемой могиле Гумилева. Ее повели однажды ночью, от платформы Бернгардовка мимо усадьбы Приютино и показали две просевшие ямы: предполагаемое место братской могилы. Никому не говорил, но скажу вам: возможно, Пушкинские мотивы в творчестве Ахматовой связаны именно с этим. В усадьбе Приютино часто останавливался Пушкин. Мимо мест, связанных с одним великим Поэтом, Ахматову вели к могиле другого Поэта, ее мужа. И все, что врезалось в ее память - мы должны принимать во внимание. И у меня есть основания считать, что поиски этой могилы должны быть сосредоточены на этом пути.

— Вы думаете, могилу можно найти?

— Я уверен, что документы, свидетельствующие, где происходил расстрел, до сих пор хранятся где-то в архивах. Найти место смерти Гумилева и отца Павла Флоренского — сейчас — главные задачи моей жизни.

Николай Гумилев. Рисунок Надежды Войтинской. 1909 год DeAgostini / Getty Images

Николай Гумилев был расстрелян в августе 1921 года, но его драматичная литературная биография на этом отнюдь не закончилась. В этом поэту помогли как современники, которые почти сразу же бросились писать о нем воспоминания, так и советская власть, которая, не допуская печатания стихов поэта, только разжигала интерес к его творчеству.

Поэт погиб, когда многие его современники еще были живы, и это позволило ему стать одной из самых популярных фигур мемуаров, пусть и не всегда заслуживающих доверия. Несколько интересных сюжетов, сложившихся вокруг имени Гумилева после смерти, собрал в своей статье «Посмертные скандалы Гумилева» литературовед Роман Тименчик . Там излагаются, в частности, воспоминания современников о дуэли с Волошиным в 1909 году и о кратком увлечении Гумилева Мариэттой Шагинян.

Сразу же после смерти Гумилева стали появляться стихи, посвященные ему, например «Памяти Гумилева» Ирины Одоевцевой:

Мы прочли о смерти его.
Плакали громко другие.
Не сказала я ничего,
И глаза мои были сухие.

Стихотворением памяти Гумилева в 1925 году отметился и его собрат по «Цеху поэтов» Сергей Городецкий. Правда, это произведение больше похоже на пасквиль, чем на эпитафию, поскольку его содержание сводится к критике покойника, не поддержавшего Октябрьскую революцию:

Когда же в городе огромнутом
Всечеловеческий встал бунт,
Скитался по холодным комнатам,
Бурча, что хлеба только фунт.

И ничего под гневным заревом
Не уловил, не уследил,
Лишь о возмездье поговаривал
Да перевод переводил.

В 1939 году вышла книга воспоминаний Владислава Ходасевича «Некрополь». В ней есть глава «Гумилев и Блок» — единственный у Ходасевича парный биографический портрет в духе Плутарха. На фоне благоговейного изображения Блока Гумилев у Ходасевича смотрится не слишком привлекательно, как мемуарист ни стремится утверждать обратное (одной фразы «В Гумилеве было много хорошего» уже достаточно, чтобы понять, что эти воспоминания не хвалебны). Главные черты Гумилева, на которые обращает внимание Ходасевич, — это детскость характера и склонность к бутафории.

«Но стоит мне закрыть глаза и представить себе Гумилева, Блока, Мандельштама, и я сейчас же вижу их лица, окруженные сияньем, как лики святых на иконах», — пишет в своей книге «На берегах Невы», вышедшей в 1967 году в Париже, Ирина Одоевцева. Неудивительно, что при таком отношении портрет Гумилева в ее исполнении получился куда более привлекательным, чем у Ходасевича, хотя первое ее впечатление о Гумилеве отнюдь не лучшим образом характеризует его внешность: «Трудно представить себе более некрасивого, более особенного человека. Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх голова, с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета. Жидкие, будто молью траченные брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза». Но чем дальше, тем привлекательнее оказывается образ Гумилева: «Кто был Гумилев? Поэт, путешественник, воин, герой — это его официальная биография, и с этим спорить нельзя. Но… но из четырех определений мне хочется сохранить только „поэт“. Он был прежде всего и больше всего поэтом».

В итоге Гумилев оказывается главным героем воспоминаний Одоевцевой: он упоминается в книге почти 1000 раз — втрое чаще, чем Осип Мандельштам, и вчетверо чаще, чем Александр Блок, не говоря уже о всех других.

Конечно, этим мемуарная литература о Гумилеве не исчерпывается. По большей части она выходила в эмиграции: в Советском Союзе имя поэта фактически находилось под запретом, так что, для того чтобы упомянуть его в печати хотя бы в нейтральном ключе, требовалось немалое мужество. Да что говорить о мемуарах, когда полноценный доступ к стихотворениям Гумилева был только у западного читателя, но не у совет-ского. Посмертный сборник стихов Гумилева под редакцией Георгия Иванова вышел в Петрограде в 1922 году, был переиздан спустя год (кстати, его, как и большинство прижизненных изданий поэта, можно полистать на сайте Российской государственной библиотеки : авторское право на него истекло) — и на этом публикация сборников Гумилева в СССР прекратилась на 60 с лишним лет, если только не считать маленькой 60-страничной книжечки «Избранные стихи», изданной в Одессе в 1943 году во время немецкой оккупации.

Гумилев передавался из уст в уста и в самиздате. Можно вспомнить фрагмент из романа Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» (1967-1977), где она вспоминает о своих лагерных годах:

«Вот сегодня, например, мы заговорщическим шепотом ВЫДАЕМ друг другу Гумилева. Как он утешает здесь! Как отрадно вспомнить здесь, на Эльгене, что далеко-далеко, на озере Чад, изысканный бродит жираф. Так и бродит себе, милый, пятнистый, точно ничего не случилось. Потом, перебивая друг друга, вспоминаем от начала до конца стихи о том, как старый ворон с оборванным нищим о ВОСТОРГАХ вели разговоры. Это самое главное: уметь помнить о восторгах даже на верхних эльгенских нарах…»

Иногда цитаты из поэта в советское время удавалось обнаружить в самых неожиданных местах. Например, в 70-х годах в книге «Очерки о движении космических тел» известный специалист по механике Владимир Белецкий снабдил одну из глав гумилевским эпиграфом про изысканного жирафа и начал ее с такой фразы: «Автор считает эволюционные уравнения (6.7.8) весьма изысканными». А чтобы сделать связь между изысканным жирафом и изысканными уравнениями еще нагляднее, в книге есть рисунок Игоря Новожилова:

Впрочем, отсутствие полноценных сборников не могло не способствовать некоторой однобокости в восприятии Гумилева. Недаром в обоих случаях, приводимых выше, цитируется одно и то же стихотворение про жирафа. Анна Ахматова в 1963 году возмущалась тем, что Гумилев остался в памяти у читателей именно как писатель-экзотист: «Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди?»

Первая советская публикация Гумилева появилась в 1986 году. Это была подборка стихотворений в журнале «Огонек», составленная Владимиром Енишерловым и Натальей Колосовой. Публикация была приурочена к 100-летию поэта, а поскольку Гумилев родился в апреле, как и Ленин, то его стихи по иронии судьбы попали как раз в ленинский номер с портретом вождя мирового пролетариата на обложке. За подборкой последовали и собрания стихотворений: сразу несколько изданий Гумилева в 1988 году увидели свет в Москве, Ленинграде, Волгограде и Тбилиси.

У ортодоксального советcкого читателя возвращение Гумилева вызвало непонимание и возмущение. Владимир Енишерлов в 2003 году опубликовал несколько писем с отзывами на огоньковскую подборку — например, такое выразительное послание от 80-летней учительницы словесности из Пскова:

«Уважаемый тов. редактор!
Открыв 17 № „Огонька“ (я его многолетняя подписчица), с изумлением… гм, гм, прочла в нем материал „к 100-летию со дня рождения Н. Гумилева“ и даже узрела его портрет. Такой чести не заслужили в „Огоньке» весьма многие художники и поэты (напр., никогда не помещали портрет Пластова Аркадий Пластов — советский художник. ). Что побудило Вас поместить этот материал, да еще со словами „жизнь его трагически оборвалась“?
Гумилев теперь уже мало известен широкому кругу читателей. Акмеизм, к которому Гумилев принадлежал, был течением кратковременным и не столь уж заметным. Ни у Ленина, ни у Сталина — не знаю, как насчет Луначарского, — о нем никогда не упоминалось. А кого, собственно, воспевал Гумилев? Сильного европейца, завоевателя, властелина („Конквистадор“, „Старый бродяга“ и пр. и пр.). Не сродни ли эти „герои“ тем, кто сейчас насаждает в Африке апартеид?
Гумилев не трагически погиб. Он был расстрелян. Надо вспомнить, как билась наша страна в 1921 г. с голодом, разрухой, многочисленными заговорами, весьма опасными. А Гумилев участвовал в заговоре, как тогда говорили, Таганцева. Уж вряд ли Дзержинский допустил бы обвинение невиновного: он был — Дзержинский!
Словом, смею выразить свое мнение, этакая пропаганда поэзии и личности Гумилева в наше время необычайно обостренной идеологической борьбы некстати. И неужели не нашлось иного литературатурного материала для „Огонька“? Сомневаюсь. Думаю, что среди поэтов прошлого и настоящего нашлись бы имена с ярко выраженной общественной тенденцией.

С уважением,
Ксения Юльевна Розенталь
(персональная пенсионерка республ. знач.)».

В 1991 году в Москве было переиздано 4-томное собрание сочинений поэта, изначально вышедшее в Вашингтоне в 1962-1968 годах под редакцией Глеба Струве, и тогда же появилось первое собрание сочинений, подготовленное на родине, — трехтомник, в котором самый интересный для читателя том — стихотворения и поэмы — составил известный литературовед Николай Богомолов. В 1998 году начало выходить полное собрание сочинений Гумилева в 10 томах. Правда, уже из 5‑го тома, вышедшего в свет в 2004 году, упоминание о 10 томах исчезло с титульного листа, и в итоге в 2007 году издание завершилось на восьмом томе. В издании местами встречаются типографские огрехи, а комментарии к произведениям очень неравноценны: иногда в них находишь сухую сводку фактических деталей, а иногда — обстоятельное литературоведческое исследование. Но, как бы то ни было, за тридцать лет, прошедших с возвращения Гумилева, российский читатель оказался вполне обеспечен изданиями его трудов. И, конечно, говоря о собраниях сочинений, нельзя не упомянуть сайт gumilev.ru , созданный Александром Курловым, где собрано огромное количество материалов, связанных с Гумилевым: это и его стихи, и воспоминания о нем, и переводы его стихов, и аудиозаписи, и многое другое. Более либерально настроенные читатели, которые не так тянулись к портретам Пластова, вспоминают, что публикация стихотворений Гумилева казалась свежим глотком свободы. Действительно, запрет печатать поэта, который не написал ни одного антисоветского стихотворения (если только не считать одну коротенькую эпиграмму на переименование Царского Села в Детское Село) был вершиной рационально немотивированного цензурного абсурда, и его падение стало символическим событием. Про том Гумилева, вышедший в 1988 году в серии «Библиотека поэта», критик Андрей Немзер спустя 16 лет вспоминал: «Гумилев с Ходасевичем как знаки победы светлых сил». 

Гумилев Николай Степанович (1886-1921), русский поэт-мистик и критик, основатель литературного течения акмеизма (греч. akme, цветущая сила). Родился 3 (15) апреля 1886 в Кронштадте, сын судового врача. Проведя детство в Царском Селе и в Санкт-Петербурге, отрочество - в Тифлисе, юность - снова в Царском Селе, Гумилев вбирает в душу впечатления имперской мощи и воинской доблести впережку с южной экзотикой, что и определяет изначально его вкусы, его поэтический почерк.

Не слишком усердный в гимназическом учении (хотя директором его гимназии работает знаменитый поэт Иннокентий Анненский), Гумилев весьма усерден во внепрограммном «приключенческом» чтении. С трудом и опозданием окончив гимназию, он тотчас уезжает в Париж, где проводит два года, общаясь с французскими поэтами и художниками и пытаясь издавать литературно-художественный журнал «Сириус», весьма далекий, как видно и из названия, от повседневной обыденщины и предназначенный, как видно из издательских разъяснений, исключительно «для изысканного понимания».

В 1908 году Гумилев возвращается в Россию сформировавшимся поэтом и критиком. Однако скоро становится очевидно, что он ведет себя совсем не так, как принято в тогдашней поэтической среде, проникнутой декадентской «расслабленностью». Гумилев - уникальный пример, когда человек готов практически служить идеалу и в этом деле воинствует. Верность его однажды принятым воззрениям и обязательствам неукоснительна. Крещенный в православии, он и среди скептических интеллигентов его круга, и впоследствии среди крутых большевиков продолжает при виде каждой церкви осенять себя знамением, хотя, по ядовитой характеристике Ходасевича, «не подозревает, что такое религия». Присягнувший царю, он и при Советской власти остается монархистом, причем он не скрывает этого ни от простодушных пролеткультовцев, которым читает лекции, ни от чекистских следователей, которые его допрашивают.

Первый сборник стихов Гумилева «Путь конкистадоров» (1905) был опубликован еще в студенческие годы. За ним последовали «Романтические цветы» (1908), «Жемчуга» (1910), «Чужое небо» (1912) - эти книги Гумилев издает в Санкт-Петербурге, в Париже и вновь в Санкт-Петербурге в паузах между поездками в Египет, Абиссинию и Сомали с целью изучения быта африканских племен (собранные коллекции Гумилев передает Музею антропологии и этнографии). Однако неопределенность эстетической программы символизма разочаровала Гумилева, он искал ясности, точности и употребления слов в их прямых, а не переносных значениях: для него роза была прекрасна сама по себе, как цветок, а не как романтический символ. Он первым ввел в русскую поэзию экзотические темы. В 1912 Гумилев организовал поэтическую группу акмеистов, куда входили его тогдашняя жена Анна Ахматова, С.М. Городецкий, О.Э. Мандельштам и другие.

Когда разразилась Первая мировая война, пошел на фронт добровольцем. 24 августа 1914 г. Гумилёв был зачислен в 1-й эскадрон лейб-гвардии Ее Величества государыни императрицы Александры Федоровны уланского полка и 28 сентября, получив боевого коня, отправился на передовую, к границе с Восточной Пруссией. Уже в декабре 1914 г. улан Гумилёв был награжден Георгиевским крестом 4-й степени, а в январе 1915 г. произведен в младшие унтер-офицеры. Николай Гумилёв ведет подробнейший дневник военных дней. Корреспонденция Гумилёва с фронта печаталась весь 1915 год в петербургской газете «Биржевые ведомости» под названием «Записки кавалериста». 28 марта 1916 г. Гумилёв получил первый офицерский чин прапорщика с переводом в 5-й Александрийский гусарский полк.

25 июля 1916г. Гумилёв снова выехал на театр военных действий. В сентябре - октябре 1916 г. в Петрограде держал офицерский экзамен на корнета. Не сдав (из 15) экзамен по фортификации, Гумилёв снова отбыл на фронт. Новый 1917 год встретил в окопах, в снегу. Завершилась служба Гумилёва в 5-м Гусарском полку неожиданно. Полк был переформирован, а прапорщик Гумилёв направлен в Окуловку Новгородской губернии для закупки сена частям дивизии; там застала его Февральская революция и отречение императора Николая II от престола. Гумилёв разочарован. Себя считает неудачником, прапорщиком разваливающейся армии. В апреле 1917 г. из штаба полка пришло сообщение о награждении прапорщика Гумилёва орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, но поэт не успел его получить. Он добился командировки на Салоникский фронт, и 17 мая Анна Ахматова проводила мужа на крейсер. Но поскольку Россия была выведена из войны неслыханно позорным Брестским миром, Гумилёв в апреле 1918 г. возвратился домой, в Россию. Царское Село переименовано в Детское Село, дом Гумилёвых реквизирован. Анна Ивановна, мать Гумилёва, с сыном Лёвушкой живут в Бежецке. Анна Ахматова попросила развод…

Несмотря на войну Гумилев печатает сборники «Колчан» (1916), «Костер» (1918). Он был первоклассным переводчиком и опубликовал полный стихотворный перевод книги Т. Готье «Эмали и камеи» (1914), названный «чудом перевоплощения». В прозе проявил себя великолепным стилистом, сборник его рассказов Тень пальмы был опубликован посмертно в 1922.

Приверженец монархии, Гумилев не принял большевистский переворот 1917, однако эмигрировать отказался. Гумилев был уверен, что его «не тронут». Он полагал, что в случае чего его защитит имя. Он думал, что если монархические симпатии признавать открыто и честно, то это - лучшая защита. Такой принцип вполне срабатывал в студиях «Пролеткульта» и в «Балтфлоте», где Гумилев вел занятия и читал лекции и где гогочущие слушатели принимали «монархизм» мэтра как здоровую шутку или чудачество.

Последние годы Гумилев продолжал работать лихорадочно. Он успел опубликовать при советской власти несколько сборников стихов: «Фарфоровый павильон», «Шатер», «Огненный столп». Последняя книга, признанная впоследствии лучшей, вышла за считанные недели до ареста поэта и его гибели.

В 1921 Николай Гумилев был обвинен в причастности к заговору против советской власти и расстрелян 25 августа 1921. Чекисты, расстреливавшие его, рассказывали, что их потрясло его самообладание.

Загадки гибели Н. Гумилёва

В августе 1996 года исполнилось 75 лет со дня трагической гибели великого русского поэта Николая Степановича Гумилева, расстрелянного петроградскими чекистами, предположительно 24 или 25 августа, где-то в районе станции Бернгардовка под Петроградом, в долине р.Лубья. Август 1921 года был скорбным месяцем русской поэзии: 7 августа скончался другой замечательный русский поэт - Александр Блок, вечный соперник и антагонист Гумилева.

Потрясенный почти одновременной смертью двух лучших поэтов России, Максимилиан Волошин посвятил памяти Блока и Гумилева стихи:

С каждым днем все диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит.
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Темен жребий русского поэта.
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца, Русь,
И на дне твоих подвалов сгину
Иль в кровавой луже поскользнусь.
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но удел не выберу иной:
Умирать, так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь, встать из гроба.

Как сильно разошлись пути и судьбы Гумилева и Блока. Александр Блок всегда сочувствовал русской революции, работал в комиссии по расследованию преступлений царского правительства, написал поэму "Двенадцать", где оправдывал бессудные расстрелы и грабежи, а во главе революционного сброда кощунственно поставил Иисуса Христа (Гумилев говорил, что этой своей поэмой Блок вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя). А Николай Гумилев никогда не скрывал своих монархических убеждений, ни в личных беседах, ни на литературных вечерах, и не захотел их скрыть даже на допросах у чекистов.

Николая Степановича убили в самом расцвете его таланта; каждый новый сборник его стихов был новой гранью его творчества, новой вершиной, им завоеванной, и Бог весть, каких высот достигла бы русская поэзия, если бы Гумилева не вырвала из жизни Петроградская ЧК. А.Блок тяжело умирал от застарелой болезни сердца, незадолго до смерти он помешался; его воспаленным мозгом овладела навязчивая мысль: надо уничтожить все экземпляры поэмы "Двенадцать", из-за которой многие русские люди перестали подавать ему руку. Ему чудилось, что он уже уничтожил все экземпляры, но остался еще один, у Брюсова, и в предсмертном бреду Блок повторял: "Я заставлю его отдать. Я убью его". Мы не знаем, сколь мучительна была насильственная смерть Н.Гумилева, но зато знаем, что умер он так же мужественно, как и жил: никого не предав, не оговорив никого из друзей и знакомых, не попытавшись спасти свою жизнь ценой подлости, измены, позора. Он был вправе надеяться, что после смерти будет

Представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами
Ждать спокойно Его суда.

О мужественном поведении Н.Гумилева в ЧК ходят легенды. Из тюрьмы он писал жене: "Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы". Он был спокоен при аресте и при допросах, "так же спокоен, как когда стрелял львов, водил улан в атаку, говорил о верности "своему Государю" в лицо матросам Балтфлота" (Г.Иванов). Чекист Дзержибашев, известный в литературных кругах и внушавший знакомым какую-то неизъяснимую симпатию, весьма загадочная личность, неожиданно расстрелянный в 1924 году, восхищался мужественным поведением Гумилева на допросах. Перед расстрелом Гумилев написал на стене камеры простые и мудрые слова: "Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь". Г.Иванов передает рассказ С.Боброва, поэта-футуриста, кокаиниста и большевика, возможно, чекиста, с каким достоинством Н.Гумилев вел себя на расстреле: "Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу... Даже на ребят из особого отдела произвел впечатление... Мало кто так умирает..." Мать Гумилева так и не поверила, что ее сына расстреляли. До последних дней своей жизни она верила, что он ускользнул из рук чекистов и уехал на Мадагаскар. В день ареста Н.Гумилев провел свой последний вечер литературного кружка, окруженный влюбленной в него молодежью. В этот вечер он был оживлен, в прекрасном настроении, засиделся, возвращался домой около двух часов ночи. Девушки и молодые люди провожали его. Около дома его ждал автомобиль. На квартире у него была засада, арестовывали всех пришедших (правда, потом освободили).

В тюрьму он взял с собою Евангелие и Гомера. Большинство знакомых Н.Гумилева было убеждено, что под арест он попал по ошибке и скоро будет освобожден.

О расстреле Н.Гумилева Петроград узнал 1 сентября из расклеенных по городу объявлений, Ольга Форш писала об этом дне: "А назавтра, хотя улицы были полны народом, они показались пустынными. Такое безмолвие может быть только... когда в доме покойник и живые к нему только что вошли. На столбах был расклеен один, приведенный уже в исполнение, приговор. Имя поэта там значилось... К уже ставшим недвижно подходил новый, прочитывал - чуть отойдя, оставался стоять. На проспектах, улицах, площадях возникли окаменелости. Каменный город". Один из мемуаристов вспоминает: "Я... остановился у забора, где выклеен был печатный лист, и взор мой прямо упал на фамилию Гумилева... А ниже: приговор исполнен... Мне показалось, что эти ужасные слова кто-то выкрикнул мне в ухо. Земля ушла из-под ног моих... Я не помнил, куда иду, где я. Я выл от горя и отчаяния. "Однако... И перевернуло же Вас!" - сказал, увидя меня через несколько дней, Гурович".

Почему же гибель Н.Гумилева так потрясла русское общество, уже привыкшее с февраля 1917 г. к бессудным расстрелам, убийствам на улицах, на дому и в больницах, а с 1918 г. - к казням заложников, к так называемому "красному террору"? После долгих лет забвения Николая Гумилева, сопровождавших его посмертно лживых обвинений и искажения исторической правды, мы еще не вполне ясно осознаем, что для многих его современников его расстрел был равнозначен расстрелу А.Пушкина. Ушедший в эмиграцию поэт и литературовед Л.Страховский писал: "Глубочайшая трагедия русской поэзии в том, что три ее самых замечательных поэта кончили свою жизнь насильственной смертью и при этом в молодых годах: Пушкин - тридцати семи лет, Лермонтов - двадцати шести, Гумилев - тридцати пяти".

Несмотря на всю рискованность такой акции, группа литераторов обратилась к Советскому правительству с письмом в защиту Николая Гумилева. Письмо подписали А.Волынский, М.Лозинский, Б.Харитон, А.Маширов (Самобытник), М.Горький, И.Ладыжников. Даже после расстрела многие не могли поверить, что Советская власть решилась уничтожить Н.Гумилева. Ходили легенды, что якобы М.Горький лично ездил в Москву к Ленину просить за Гумилева, что бумага о помиловании опоздала или была задержана по личному указанию главного палача Петрограда Григория Зиновьева (Радомысльского-Апфельбаума). Бумаги о помиловании в деле Н.Гумилева нет, наверное, ее никогда и не было. В эти дни интеллектуальная элита Петрограда проявила себя достаточно мужественно. В Казанском соборе была заказана панихида по Николаю Гумилеву. Фамилия его, конечно, не называлась, но все понимали слова священника: "Помяни душу убиенного раба твоего, Николая", по ком идет служба. Несколькими днями позднее была проведена еще одна панихида - в весьма популярной в народе Спасской часовне Гуслицкого монастыря, которая находилась на Невском проспекте перед портиком Перинной линии (ныне не существует). И если друзья и почитатели Гумилева не могли заполнить кафедрального собора, то часовня была набита битком людьми, пришедшими отдать дань великому русскому поэту. Среди петербуржцев ходила легенда, что раздраженный такой манифестацией Григорий Зиновьев приказал разрушить эту часовню (в действительности она была снесена через восемь лет по требованию общества "Старый Петербург" как "уродливая").

В наши дни одна за другой появляются публикации о том, как проходило в ЧК дело Николая Гумилева, печатаются выдержки из протоколов следствия, но много остается еще нераскрытым. Мы последовательно сначала узнали, что вина Николая Гумилева была только в недонесении, хотя об этом, прочтя текст приговора, оказывается писал еще А.Ф.Кони: "За это по старым прецедентам можно было только взять подписку о неучастии в противоправительственных организациях и отпустить". Позднее мы узнали, что заговора В.Таганцева вообще не было, что он придуман чекистами для развертывания очередной волны террора. Но неужели одна сплошная выдумка - мемуары учеников Гумилева Ирины Одоевцевой и Георгия Иванова, в которых написано, что Гумилев был членом контрреволюционной организации и даже возглавлял ячейку, написал (и читал Г.Иванову) прокламацию для кронштадтских моряков, в кронштадтские дни ходил, переодетый, вести агитацию в рабочих кварталах, во время поездки в Крым летом 1921 г. участвовал в вербовке уцелевших белых офицеров в эту организацию и т.п.? И как это похоже на Гумилева с его склонностью к риску, с благородными устремлениями "угрюмого и упрямого зодчего Храма, восстающего во мгле":

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

А если всего этого нет в материалах следствия, то ведь это может означать и то, что изощренному следователю Якобсону не удалось получить от мужественного поэта нужных показаний. Все здесь остается неясным. За всем этим постоянно чувствуется какая-то недоговоренность. Арестован Гумилев был по показаниям В.Таганцева, но оказывается были и другие источники, которые остались нераскрытыми. Ряду арестованных после просьб общественности наказания были смягчены (от двух лет заключения до помилования), но формально ни в чем неповинного Гумилева это не коснулось. Мы полагаем, что главная причина расстрела Н.Гумилева - вовсе не таганцевское дело и не участие в иной недоказанной контрреволюционной группе. Если бы даже никакого таганцевского дела не было, он все равно был бы обречен. И он сам чувствовал это. Тут и его страшное предвидение в стихотворении "Заблудившийся трамвай", написанном им все в том же роковом 1921 году:

В красной рубахе, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне.
Она лежала вместе с другими

Там, в ящике скользком, на самом дне. и прямое указание в одном из последних стихотворений, что за ним ведется слежка:

После стольких лет
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.
. . . . . . . . .
Смерть в дому моем,
И в дому твоем, -
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.

Писатель Ю.Юркун предупреждал Гумилева: "Николай Степанович, я слышал, что за Вами следят. Вам лучше скрыться".

Главная причина его гибели - его необычайная популярность среди молодежи, его успешная деятельность в многочисленных поэтических школах и студиях (современники говорили, что те, кто побывал на гумилевских семинарах, навсегда погибли для "пролетарского искусства"), его блестящие выступления на поэтических вечерах, наконец, завоеванный им пост главы петроградских поэтов, когда он при баллотировке обошел А.Блока. Мемуаристы вспоминают, как после публичного чтения поэмы "Двенадцать" супругой Блока Л.Менделеевой слушатели освистали эту поэму. Следующей была очередь выступать Блока, но он с трясущейся губой повторял: "Я не пойду, я не пойду". Тогда к нему подошел Гумилев, сказал: "Эх, Александр Александрович, написали, так и признавайтесь, а лучше бы не писали" и вышел вместо него на эстраду. Он спокойно смотрел на бушующий зал "своими серо-голубыми глазами. Так, вероятно, он смотрел на диких зверей в дебрях Африки, держа наготове свое верное нарезное ружье". И когда зал начал утихать, стал читать свои стихи, и такова была исходящая от них магическая сила, что чтение сопровождалось бурными аплодисментами. А потом умиротворенный зал согласился выслушать и Александра Блока.

Могли ли советские руководители потерпеть такого явного лидера, кумира петроградской молодежи, не желавшего шагать в ногу с ними, да еще открыто объявлявшего себя монархистом? Скорее всего по делу Гумилева уже давно велась заблаговременная и тщательная подготовка.

Очень странным выглядит написание А.Блоком злой и несправедливой статьи "Без божества, без вдохновенья", направленной против акмеистов и лично Гумилева в апреле 1921 г., то есть еще до начала таганцевского дела, за четыре месяца до трагической гибели Николая Степановича. Ведь манифест акмеистов был опубликован за 8 лет до этого, и, казалось бы, для чего было А.Блоку столько лет выжидать, чтобы начать борьбу с новым и уже победившим символизм направлением. Какова причина появления этой статьи? Ревность побежденного в поэтическом соревновании? Нет, для Блока это было бы слишком мелким.

Перечитаем еще раз эту статью, и мы увидим, что А.Блок произвольно и неточно толкует в ней литературоведческие работы Н.Гумилева, что он слеп и глух к чеканной мощи гумилевских стихов, что вся статья бездоказательна и носит характер заказной. Именно таким образом в те годы готовились политические процессы: все начиналось с выступлений в прессе, затем проходили обсуждения в коллективах, а затем уже дело поступало в карательные органы.

Не была ли первой ласточкой антигумилевской кампании статья, заказанная А.Блоку? Анна Ахматова говорила, что Блока "заставили" написать эту статью. Некоторыми предполагалось, что это друзья Блока потребовали от него, чтобы он рассчитался с акмеистами. Но Анна Ахматова, по свидетельству М.И.Будыко, всегда чувствовала, что скорее всего причина появления этой статьи - это поражение А.Блока при перевыборах председателя "Союза поэтов". В очень кратких дневниковых записях А.Блока есть упоминание, что он несколько раз встречался с чекистом Озолиным в 1921 году и, по крайней мере при одной из таких встреч, обсуждался провал Блока при перевыборах. И столь ли уж важно, получил ли Блок задание написать эту статью прямо из ЧК, или ему это передали через людей его окружения?

Интересно, что до опубликования эта статья стала всем известна, в том числе и Гумилеву, который в первый раз жестоко обиделся на Блока, но подготовил вполне корректный и обоснованный ответ (напечатанный после его смерти). Кто-то целенаправленно распространял статью А.Блока по городу. Но дальше еще интереснее, в 1921 году статья Блока так и не была опубликована: она вдруг стала не нужна. Гумилева подключили в таганцевскому делу, решено было осудить Гумилева за причастность к Петербургской Боевой Организации (ПБО), это показалось проще и эффективнее, чем преследовать поэта на идеологической почве. Статья А.Блока была опубликована только в 1925 году, через 4 года после смерти и А.Блока, и Н.Гумилева, когда неиссякаемая популярность поэзии Николая Степановича, которого продолжали издавать посмертно, заставила искать средства его дискредитации.

Правы ли мы в наших предположениях? Для выяснения истины есть только один путь - получить доступ к еще нераскрытым до конца секретным архивам. Быть может, среди них мы найдем и папку с планом антигумилевской кампании и доподлинно узнаем долю вины всех тех, кто в нее был вовлечен, имена которых нам пока не хотят называть.

Анатолий Доливо-Добровольский

Николай Гумилёв всех удивлял…

«Вот нетопленое собрание, какой-то литературный вечер. Зима, мороз. Все пришли в валенках и полушубках, а Гумилёв - во фраке и с синей от холода дамой в черном платье с вырезом. И разговаривал по-французски.

А ещё ходил он к Таганцеву, сенатору и интеллектуалу. Собирались там профессора, художники, аристократы посмелее. Пили чай вприкуску и ругали большевиков. Писали прокламации (не расклеили ни одной), говорили о восстании (большинство даже стрелять не умели), собирались где-то купить оружие и выдали Гумилёву деньги на пишущую машинку. Тот ещё заговор. Но для 1921 года - криминал и контрреволюция. Так называемый «заговор Таганцева».

Большевики убирали «чуждый элемент». Гумилёва арестовали 3 апреля 1921 года, ночью, в Доме искусств. С Гороховой, где помещалась Чека, тогда не выходили. «Не меня ли в Чека разменяли» - такую песенку сочинили в те годы.

Тем паче что чекистов Гумилёв своей храбростью и своей гордыней просто потряс. А стихов они не читали. Горький бегал, искал заступников. Все литераторы бегали. Только что умер Блок . Они не хотели терять Гумилёва. Уговорили заступиться Академию наук, Пролеткульт .

Горький прорвался к Ленину , прибежал счастливый: отпустят, только пусть обещает не выступать против советской власти. («Плюнь да поцелуй у злодея ручку».) А получилось ещё хуже. Гумилёв отказался обещать, чекисты дико обозлились, и Ленин лично распорядился: «Этого - убрать».

«На слово «длинношеее» приходится три «е», укоротить поэта: вывод ясен, и нож в него, но счастлив он висеть на острие, зарезанный за то, что был опасен». Высоцкий это написал и о нём.

И Маяковский помянул тоже: «Что ж, бери меня хваткою мерзкой, бритвой ветра перья обрей, пусть исчезну, чужой и заморский, под неистовство всех декабрей». У Гумилёва шансов не было, ведь в расстрельном «таганцевском» списке оказалась 61 фамилия. Могли уцелеть бывший офицер, если чекисты расстреляли жену Таганцева и ещё 15 женщин - за то, что разливали чай?

Мы не знаем его могилы. Вроде бы на станции Бернгардовка, но места этого уже не найдёшь. (Так же где-то зароют и Мандельштама .) Мы не знаем где, но знаем как. Долго чекисты будут со страхом и невольным уважением рассказывать о его расстреле.

Он умер как хотел: несломленным, победителем, доказавшим, что поэзия выше реальности. Он не пережил свою Россию, их обоих зарыли в братской могиле, и никто не знает, куда и ему, и Ей нести цветы. Его уже не было, но выходили по инерции сборники. В театре давали «Гондлу», и только когда в 1922 году зрители закричали: «Автора, автора!» - большевики опомнились и запретили пьесу. К концу 20-х запретили вообще всё. Ещё в начале 80-х Гумилёва отбирали на обысках.

Даже эпитафию себе Гумилёв успел написать. Она в стихотворении «Орёл». Этот орёл залетел так высоко, к звездам, что «умер, задохнувшись от блаженства». «Он умер, да. Но он не мог упасть, войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, но были слабы силы притяженья... Не раз в бездонность рушились миры, не раз труба Архангела трубила, но не была добычей для игры его великолепная могила».

Новодворская В.И. , Поэты и цари, М., «Аст», 2010 г., с. 131-132.